Про писаря Варнацкого управления Селифана Потапова в оставленном Канабеевскому письме было приписано особо, с некоторой даже многословностью:
«Человек этот, почти местный уроженец, оказавший нам много услуг, будет и вам полезен на то время, пока вам придется, по выздоровлении, прожить в городе Варнацке. Я назначил его комендантом города и заодно и начальником гражданского управления. Языки якутский и тунгусский он знает одинаково отлично. Был на военной службе и знает дисциплину. О прочих качествах его не сообщаю: ознакомьтесь сами».
Селифана Потапова нашел возле себя поручик, как только стал видеть окружающее и свободно отрывать голову от слежавшейся подушки.
Черные, коротко остриженные волосы, узковатые черные глаза, безбородое желтое лицо. Голова крепко всажена в широкие плечи, длинные руки с большими ладонями и кривыми пальцами неуклюже тянутся вдоль тела. Обведенный глубокой бороздой-морщиной рот растянут в улыбку: белые зубы блестят не то насмешливо, не то радостно.
Ощупывая быстрым прячущимся взглядом поручика, Потапов скороговоркой отрапортовал (как Войлошникову, тогда — в насторожившемся молчании избы):
— Честь имею явиться: комендант города Варнацка Потапов. В городе все обстоит правильно и тихо. Происшествий и бунтов никаких. Жители, вашблагородье, благонадежны. И вопче честь имею поздравить с выздоровлением!..
Канабеевский перекатил голову по подушке, взглянул на Потапова, поморщился недоуменно; перевел глаза на хозяйку, торчавшую у постели:
— Это, батюшка, начальник наш нонешний... Про его в письме-то тебе, кажись, прописано...
— А!..
— Назначенье имею, вашблагородье, от господина капитана Войлошникова. Как уехали они к морю, приказано мне было соблюдать порядок в нашем месте и не допущать бунтов...
— Каки это бунты?.. — укоризненно перебила хозяйка. — Баташь ты, Селифан Петрович!.. У нас места тихие... Ты лучше уйди-ка, вишь, восподин-то умаялся. Ухайдакаш ты его звоном своим... Пойди, пойди!..
Потапов смущенно поморгал, переступил с ноги на ногу и ушел.
Канабеевский устало закрыл глаза.
Каждый день стал являться Потапов с докладом.
Поручик вяло слушал и тосковал.
Льды на стеклах сидели прочно. Морозы делали свое дело. Солнца не было. Было тусклое, неуловимое, неверное сияние, обливавшее предметы и людей сероватой полумглой.
Втиснутый в деревянные границы своей жарко натопленной комнаты, Канабеевский нетерпеливо ждал тепла и солнца. Ждал гонцов от штабс-капитана Войлошникова.