Четверо сидели в розвальнях и уныло зябли. Впереди и сзади тянулись кошевы, сани, розвальни, скрипело, ухало, клубилось от многолюдья.

Четверо примащивались все поудобней, уминали под собою ломкую жесткую солому, запахивали полы шинелей, полушубков, похлопывали руками, отдувались.

Мороз позванивал в густом неподвижном воздухе. Мороз оседал крохотными жемчужинами на волосах, на одежде, на стволах винтовок.

Четверо были — три солдата и Роман Мельников. У Романа в Максимовщине забрали в обоз трех лошадей, и он решил попытаться сохранить их: пошел за ямщика, авось выбьются лошади из сил, и он подберет их, спасет.

Солдаты хмуро молчали и думали о чем-то своем. Роман тоже думал, но молчать не мог.

— Эка вас сила-то какая прет! Неужто большевикам накласть не могли? А теперь вот какую дорогу отломать надобно...

Солдаты молчали.

Роман подергал вожжей, зачмокал на лошадь и не унялся:

— За Байкал, стало быть, подаетесь вы... Хорошо за Байкалом... Рыбные места, а дальше земли привольные...

— Сами знаем про это... — проворчал один из солдат и заворочался на соломе. — Не размазывай...

— Знаешь?.. Стало быть, бывал там? — обрадовался Роман. — А я думал — вы какие дальние!

— Мы, паря, все сибиряки, — отозвался другой солдат. — Мы по млибизации...

— Вот, что?!.. Так управителя-то сменили — пошто служите?

— На место одного, брат, другие нашлись. Много управителей! — усмехнулся солдат. Но первый, угрюмый, рассердился и прикрикнул на Романа.

— Ты не болтай, паря!.. Видал, как с болтунами-то у нас обхаживаются?!

Роман снова подергал возжёй и добродушно ответил.

— Это с орателем-то? Видал. За гумном пристрелили. Наши же мужики потом хоронили.

Третий, все время молчавший, солдат приоткрыл лицо, заслоненное воротником шинели, посмотрел на мужика, на спутников:

— А листки-то он все-таки успел разбросать.

— Какие листки?

— Да от красных... Ребята читали; сказывают — всем помилование будет, ежели кто передастся красным... с оружием.

— Они те помилуют! На штыки, а то и в петлю.

— Пошто на штыки?

— А што смотреть они станут! Ты гляди-ка, как у нас с красными — как попался, так и крышка! Да прежде еще допросят.

— Допросят?..

— Да, шомполами... Такой допрос — хуже смерти...

Роман почмокал, потряс головой, замолчал. Замолчали и солдаты.

Впереди и сзади шумело, скрипело, трещало. По бокам дороги, укутанные мягко снегом, стояли деревья и кустарники. Над шумным обозом стлался пар.

Роман порылся за-пазухой, достал кисет, трубку, закурил, отвернувшись от ветра. Третий солдат поглядел, подождал пока у Романа закурилось и попросил:

— Дай-ка, браток, затянуться!

Роман вытер пальцами чубук и протянул ему трубку.

Солдат покурил, сплюнул и вернул трубку мужику и, вернув, похвалил табак.

Проехали молча версты две.

Неожиданно первый солдат, тот, который оборвал Романа, перегнулся ко второму, разговорчивому:

— Видать — мужик-то ничего.

— Да будто-бы... Однако, можно.

Тогда хмурый тронул Романа за плечо и сказал:

— Послушай-ка, паря.

— Чего тебе? — обернулся Роман.

— Ты смекни: мы с этого ночлега из деревни-то, в которую едем, оборочаться думаем... с тобою.

— Дизентиры, стало быть! — усмехнулся Роман.

— Не балуй!.. — нахмурился солдат. — Мы те дело толкуем... В деревню приедем, ты норови позадь обоза прилаживаться. Утресь все поедут, а мы схоронимся... Вот тебе и коня сбережешь!

— Да у меня трое... Трое, говорю, коней-то...

— Ну, об остатных не печалься, не выручишь... Молись богу, что этого, мухортенького-то домой вернешь...

— Мы к тебе уж давно приглядываемся, — добродушно вмешался второй солдат, разговорчивый. — Ты, видать, мужик нашенский... надежный...

— Да мне што!.. — ухмыльнулся Роман. — Мне даже лучше... Сразу предоставлю вас кому следовает, вот и ладно будет.

Третий солдат, прислушивавшийся к переговорам, сдвинул грязный шарф, которым он укутал шею и бороду, и кашлянул.

— А ежели ты что-нибудь, — хрипло сказал он, — финтить будешь или болтать, так мы, брат, с лягавами умеем обращаться... Понял?!

Роман поглядел на него и укоризненно скривился:

— Чего болтать-то!.. Не знаю я, рази... Я, брат, тоже вас с первого раза смекнул... Хо!..

— Ну то-то!..

— Я, брат, знаю, — продолжал Роман добродушно. — Ты думаешь, одни вы завтра до зари еще обернетесь, назад попрете?.. Не-ет, милачок!.. Таким походом двинуться — считай куда еще больше попрут — вперед, али назад!.. Теперь у красных-то этаких-то дизентиров не сочтешь... Вы только винтовки в исправности доставьте да патронов побольше!.. Чтоб в аккурате, как на смотр! Хо!..

У Романа погасла трубка, он ее выколотил о сани, хотел сунуть за-пазуху, но раздумал и снова набил ее.

— На-те, закуривайте!.. — протянул он ее солдатам. — Бестабашны вы, вижу я!.. У меня табачёк свой!

Солдаты поочередно стали затягиваться.

Мороз завинчивал все крепче. Над мухортым вился густой белый пар. Люди стыли; бороды, ресницы, воротники закуржавели. Полозья скрипели.

Сосны, мягко укутанные снегом, обступили дорогу неподвижно, застыв, замерев.