Не знаю, какъ чувствовала себя за это время моя Софія, но остальная семья скоро свыклась съ отсутствіемъ мистера Борчеля, утѣшаясь обществомъ нашего сквайра, который являлся теперь все чаще и оставался подолгу. Такъ какъ ему не удалось доставить моимъ дочерямъ городскихъ удовольствій, онъ желалъ вознаградить ихъ за это и не пропускалъ случая доставлять имъ всевозможныя маленькія развлеченія, доступныя въ нашей глуши. Онъ пріѣзжалъ обыкновенно по утрамъ, когда сына моего и меня не было дома, и оставался въ семьѣ по цѣлымъ часамъ, забавляя ихъ разсказами о Лондонѣ, который былъ ему досконально извѣстенъ. Онъ повторялъ имъ всѣ слухи и замѣчанія, носившіеся въ атмосферѣ театровъ, и наизусть зналъ всѣ остроты и каламбуры высшаго свѣта, прежде чѣмъ они попадали въ сборники. Въ промежутки между разговорами онъ училъ моихъ дочерей играть въ пикетъ, а двухъ меньшихъ мальчиковъ драться на кулачкахъ, говоря, что такъ они лучше съумѣютъ постоять за себя. Но надежда имѣть его своимъ зятемъ въ значительной степени ослѣпляла насъ насчетъ его недостатковъ. Жена моя потратила-таки не мало хлопотъ, чтобы поймать этого жениха, или — выражаясь деликатнѣе — употребила всѣ старанія, чтобы выставить свою дочку съ наилучшей стороны. Если печенье къ чаю выходило легкое и разсыпчатое — это оттого, что его замѣсила Оливія; когда наливка была особенно удачна — оказывалось, что сама Оливія выбирала для нея смородину; а пикули были оттого такъ зелены, что приготовлялись ея пальчиками; а если пуддингъ былъ такъ вкусенъ, то это потому, что мать послушалась ея совѣтовъ касательно его состава. Иногда бѣдняжка жена моя начинала увѣрять сквайра, что Оливія ростомъ какъ разъ будетъ ему подъ пару и заставляла ихъ становиться рядомъ, чтобы посмотрѣть, который выше. Всѣ эти хитрости, которыя она считала очень тонкими и осторожными, тогда какъ онѣ всѣмъ бросались въ глаза, доставляли большое удовольствіе нашему благодѣтелю; онъ всякій день являлъ новыя доказательства своей страсти и хотя еще не заговаривалъ о женитьбѣ, но, по нашему мнѣнію, все къ тому и велъ. Его медлительность въ этомъ отношеніи мы приписывали то природной застѣнчивости, потому что онъ опасается сдѣлать неугодное своему дядюшкѣ. Вскорѣ, однакожъ, случилось такое обстоятельство, которое не дозволяло долѣе сомнѣваться въ томъ, что онъ желаетъ вступить въ ваше семейство: въ глазахъ моей жены оно было даже равносильно формальному обѣщанію жениться.
Жена моя и дочери были въ гостяхъ у сосѣда Флемборо и тамъ оказалось, что по окрестностямъ ходитъ странствующій живописецъ, который сдѣлалъ портреты со всего семейства по пятнадцати шиллинговъ за штуку. Такъ какъ между семьей сосѣда Флемборо и нашей издавна существовало нѣкоторое соперничество по части изящнаго вкуса, такое явное преимущество всполошило всѣхъ моихъ, и что я ни говорилъ (а я пытался говорить многое), онѣ все-таки рѣшили, что и намъ необходимо снимать съ себя портреты. Поэтому, какъ только пригласили живописца (что же я могъ тутъ подѣлать?), мы приступили къ обсужденію того, какъ бы получше доказать превосходство нашего вкуса въ выборѣ позъ и обстановки. Семейство сосѣда состояло изъ семи человѣкъ, и всѣ семеро изобразили себя съ апельсиномъ въ рукѣ: на что же это похоже? Безвкусно, однообразно, никакой композиціи нѣтъ? Намъ хотѣлось чего нибудь въ блестящемъ стилѣ, и послѣ долгихъ пререканій мы пришли къ единодушному соглашенію, чтобы помѣститься всѣмъ на одной большой исторической фамильной картинѣ. Оно и дешевле, потому что на всѣхъ закажемъ одну раму, и не въ примѣръ благороднѣе, такъ какъ нынче всѣ сколько нибудь образованныя семейства снимаютъ свои портреты именно такимъ образомъ. Мы никакъ не могли припомнить ни одного историческаго сюжета, подходящаго къ нашему случаю, и потому порѣшили, что каждый изъ насъ будетъ изображать, что нибудь самостоятельное. Моя жена пожелала явиться на картинѣ въ видѣ Венеры и просила живописца не поскупиться на изображеніе брилліантовъ на ея лифѣ и въ волосахъ. Двое малютокъ расположились близь нея въ видѣ купидоновъ, я же въ полномъ облаченіи и съ повязкою черезъ плечо подавалъ ей свои книги — богословскіе споры съ Уистономъ. Оливію представили амазонкою: она сидѣла на грудѣ цвѣтовъ въ зеленомъ платьѣ, богато расшитомъ золотомъ, и съ хлыстомъ въ рукѣ. Софія предстала пастушкою, и вокругъ нея столько овечекъ, сколько живописецъ согласился написать безъ увеличенія платы; а Моисей, великолѣпно разряженый, просилъ придѣлать ему еще и шляпу съ бѣлымъ перомъ.
Все это до того понравилось сквайру, что онъ непремѣнно пожелалъ, чтобы и его приняли на фамильную картину, и просилъ написать его въ видѣ Александра Македонскаго у ногъ Оливіи. Мы поняли это какъ намекъ на то, что онъ желаетъ собственно вступить въ наше семейство, и нашли невозможнымъ отказать ему въ этомъ. Живописецъ опять принялся за работу, и такъ какъ онъ трудился очень быстро и прилежно, то менѣе чѣмъ въ четверо сутокъ все было готово. Картина вышла огромная, и надо сознаться, что красокъ онъ не пожалѣлъ, за что жена моя не могла имъ нахвалиться. Всѣ мы были до крайности довольны его работой; но тутъ вдругъ представилось неожиданное затрудненіе, о которомъ никто и не подумалъ, покуда картина не была окончена: она оказалась такъ велика, что ее негдѣ было повѣсить у насъ въ домѣ. Какъ могли мы не обратить вниманія на такое существенное обстоятельство — я и самъ не знаю; но фактъ на лицо, и, сознавъ его, мы страшно разогорчились. И такъ, эта картина, которая должна была льстить нашему самолюбію, вмѣсто того оставалась прислоненною къ кухонной стѣнѣ, куда художникъ поставилъ ее съ самаго начала и тутъ же рисовалъ: ни въ одну дверь не оказалось возможнымъ протащить ее, и всѣ сосѣди надъ нами подшучивали. Одинъ сравнилъ ее со шлюпкою Робинзона Крузе, слишкомъ длинной для употребленія; другой находилъ, что она больше похожа на клубокъ нитокъ, попавшій въ бутылку; иные придумывали, какъ бы ее вытащить, а другіе только дивились, какимъ образомъ мы ее протолкали въ кухню.
Но пока многіе только насмѣхались, другіе предавались по поводу картины очень обиднымъ предположеніямъ и намекамъ. Портретъ сквайра въ средѣ нашего семейства приносилъ намъ такъ много чести, что не могъ не возбудить и зависти. Скандальные слухи поднялись со всѣхъ сторонъ, и спокойствіе наше безпрестанно нарушалось визитами друзей, приходившихъ сообщить намъ, что про насъ разсказывали недруги. На такія рѣчи и мы, конечно, не оставались въ долгу и отвѣчали на нихъ довольно запальчиво. А худая молва, какъ извѣстно, только скорѣе ростетъ отъ противорѣчія.
Одять мы собрались обсудить, чѣмъ бы остановить злословіе нашихъ враговъ, и придумали такую хитрую мѣру, которая мнѣ вовсе не нравилась. Состояла она вотъ въ чемъ: такъ какъ намъ всего важнѣе было удостовѣриться, точно ли мистеръ Торнчиль съ честными намѣреніями ухаживаетъ за нашею дочерью, жена моя взяла на себя вывести дѣло на чистую воду и для этого собралась посовѣтоваться съ нимъ насчетъ выбора жениха для своей старшей дочери; и если это не вызоветъ съ его стороны немедленнаго предложенія руки, порѣшили устрашить его соперникомъ. Но я рѣшительно возсталъ противъ этого и до тѣхъ поръ не соглашался, покуда Оливія не дала мнѣ торжественнаго обѣщанія выйти замужъ за этого мнимаго соперника, если сквайръ не помѣшаетъ этому, женившись на ней самъ. Таковъ былъ общій планъ, и хотя я пересталъ дѣятельно противиться ему, однакожъ и одобрить по-настоящему не могъ.
Въ слѣдующій разъ, когда пришелъ мистеръ Торнчиль, мои дѣвочки не показывались, чтобы доставить мамашѣ случай выполнить свой планъ на просторѣ; онѣ ушли, однако же, не дальше сосѣдней комнаты, откуда могли подслушать весь разговоръ. Жена повела бесѣду очень искусно, замѣтивъ, что мистеръ Спэнкеръ довольно хорошая партія для одной изъ дѣвицъ Флемборо. Сквайръ согласился съ этимъ, и тогда она выразила мысль, что съ хорошимъ приданымъ не мудрено найти и хорошихъ жениховъ.
— А вотъ помилуй Богъ бѣдныхъ-то невѣстъ! продолжала она: — что нынче значитъ красота, мистеръ Торнчиль? И что значатъ какія ни есть добродѣтели и хорошія качества въ наше время, когда всѣ только и помышляютъ о выгодахъ, да о наживѣ? Нынче уже не спрашиваютъ, какова дѣвица, а такъ-таки прямо: много ли за нею приданаго?
— Сударыня, отвѣчалъ онъ, — я вполнѣ признаю справедливость и оригинальность вашихъ замѣчаній; и будь я королемъ — ничего бы этого не было: тогда именно насталъ бы золотой вѣкъ для барышенъ-безприданницъ. И, конечно, прежде всего я озаботился бы устройствомъ судьбы вашихъ двухъ дѣвицъ.
— Ахъ, сэръ, подхватила жена моя; — теперь я вижу, что вы изволите шутить! А хотѣла бы я быть королевой: тогда я знаю, кого бы моя старшая дочь выбрала себѣ въ мужья. Да, кстати, разъ вы сами навели меня на эту мысль, скажите мнѣ серьезно, мистеръ Торнчиль, нельзя ли найти для нея подходящаго мужа? Ей теперь девятнадцать лѣтъ, она ужъ вполнѣ взрослая, воспитанная, и даже, могу сказать безъ хвастовства, ничѣмъ не обижена отъ природы.
— Сударыня, отвѣчалъ онъ, — если бы я взялся выбирать ей мужа, я бы искалъ человѣка, одареннаго всѣми совершенствами, могущими составить счастіе такого ангела: человѣка разумнаго, богатаго, съ возвышенными вкусами и сердечною искренностью. Вотъ какимъ долженъ быть, по моему мнѣнію, подходящій для нея мужъ, сударыня.
— Прекрасно, сэръ; но знаете ли вы такого человѣка?
— Нѣтъ, сударыня, — сказалъ онъ, — и полагаю, что невозможно найти такого, который былъ бы достоинъ ея. Она такое сокровище, что не подобаетъ одному человѣку обладать ею: она — богиня; клянусь душой, я говорю только то, что думаю: она — ангелъ.
— Ахъ, мистеръ Торнчиль, вы все льстите моей бѣдной дѣвочкѣ; а мы подумываемъ выдать ее за одного изъ вашихъ фермеровъ, у котораго недавно умерла мать и ему нужна хозяйка. Вы, вѣроятно, догадались о комъ я говорю, это фермеръ Уильямсъ; обстоятельный человѣкъ, мистеръ Торнчиль, и она за нимъ безъ хлѣба сидѣть не будетъ; къ тому же онъ уже нѣсколько разъ дѣлалъ ей предложеніе — (что, мимоходомъ сказать, была правда). — Но только, продолжала она, — мнѣ было бы пріятно слышать, сэръ, что вы одобряете нашъ выборъ.
— Какъ, сударыня! воскликнулъ онъ: — вы хотите, чтобы я одобрилъ подобный выборъ? Никогда! Какъ, такую красоту, такой умъ и прелесть отдать въ руки существа, вполнѣ неспособнаго понять, какое сокровище ему достанется? Извините меня, я никакъ не могу одобрить такую вопіющую несправедливость; и у меня на это свои причины.
— Такъ вотъ что! воскликнула моя Дебора:- коли у васъ есть свои особыя причины, это другое дѣло; но, сэръ, мнѣ бы хотѣлось знать, какія же такія причины?
— Извиняйте, сударыня, сказалъ онъ:- онѣ лежатъ такъ глубоко (тутъ онъ положилъ руку на сердце), что я не могу вамъ открыть ихъ. Онѣ сокрыты здѣсь и должны оставаться сокровенными.
Когда онъ ушелъ, мы опять собрались на совѣщаніе, но не могли рѣшить — какъ понимать столь утонченныя чувства. Оливія находила, что всѣ его рѣчи доказываютъ самую возвышенную страсть, но я не могъ съ этимъ согласиться: съ моей точки зрѣнія было ясно, что онъ гораздо больше думаетъ о любви, чѣмъ о женитьбѣ; но какъ бы то ни было, рѣшено было принести въ исполненіе планъ касательно фермера Уильямса, который съ самаго переселенія нашего въ эти края замѣтилъ Оливію и ухаживалъ за нею.