ЖИЗНЬ НА ЗЕМЛЕ ЧЕРЕЗ 500.000 ЛЕТ
1.
Жуткий сон. Волшебный сон. Мир воплотившихся в жизнь химер и необузданной творческой фантазии человека.
Сколько раз незаметно для Рирэ дергал себя комсомолец за нос, дергал до слез, но не просыпался.
— Еще немного и башка моя лопнет! — с сокрушением повторял он, внимая своему гиду, просто естественно до дикости об'яснявшему ему достижения свободного человечества.
Роскошь и красота нового мира достигла невиданных, неслыханных и немыслимых когда-либо форм. Жизнь каждого члена социалистического общества Солнечной системы была обставлена таким комфортом, который вызвал даже некоторое сомнение: и человечество после этого не выродилось?..
Развлечениям и утонченнейшим наслаждениям казалось, не было конца. И множество из них Андрей — по элементарности своей природы в сравнении с "сосиалями" — совсем не понимал.
Какое, например, удовольствие могла доставить так называемая "хоровая музыка творящего мозга"? Собиралась компания свободная в данный момент от труда; занимала уютное, отвечающее настроению помещение, обставленное согласно избранной теме. Тема, например, могла быть такой: "Какие формы примет жизнь через 10,000 лет? и помещение декорировалось так, чтобы расположить и активировать мозг к избранной теме: вуалевый свет, мерцающий всеми красками и оттенками; статуи, гобелены, драпри, живопись в цветах, формах и контурах, полунамеченных, прекрасных до очарования и безобразных чудовищно; невидимая музыка, едва слышная, убаюкивающая все тело, кроме мозга, который ею, именно, взбудораживается; и места для участников — кресла мягкие и удобные — в них можно принять сразу положение, от которого теряешь весомость, теряешь мускульные ощущения, не чувствуешь работы легких и сердца, одним словом, перестаешь чувствовать то, что называется "телом" и чувствуешь лишь работу мысли.
Андрей присутствовал на двух-трех таких распространеннейших среди "сосиалей" играх, или как их назвать? И всегда удивлялся глубокому безмолвию участвующих — они же зрители, они же артисты, — казалось: вот собрались люди поразвлечься и случайно заснули… Но не так было на самом деле. Участники не спали, а отдыхали. Отдыхали в утонченнейшем развлечении, в коллективной работе мозга, излучавшего в импровизации психоволны по разработке избранной темы. И в этом заключалось то наслаждение, к которому чувствовали непреодолимое влечение все "сосиали" без исключения; и Рирэ, случайно попадая вместе с Андреем на такие собрания, заставлял последнего скучать 2–3 часа, сам целиком отдаваясь "хоровой музыке творящего мозга".
"Сосиали", как и обитатели Луны, свободно сообщались между собой через непосредственную радиацию мыслей, но, овладев законами эволюции, они оставили себе и язык. Андрей здесь уже не понимал первого способа разговора (понятно, и второго); Рирэ об'яснил, что виною тому иные, чем на Луне, природные условия.
— На Луне, где вы были, действует меньшая сила притяжения, обусловленная меньшей, по сравнению с Землей, массой планеты. На Луне — у вас, — выросшего па планете большего об'ема, все жизненные проявления совершались гораздо легче. Психо-энергия, как и всякая энергия, подчиняется всем физическим законам и между прочим закону притяжения. Где притяжение слабее, там у вас легче и интенсивней работает мозг, там вы можете радировать и принимать психо-волны. Как только вы покинули Луну и попали на планету большего об'ема, приобретенная вами способность "читать мысли" утратилась, и вы уже не можете понимать нас и наши развлечения, так как "чтение мыслей" нам далось не сразу, а в течение нескольких десятков тысячелетий…
Одним из понятных Андрею развлечений, в котором также не было делений на зрителей и артистов, был их театр. Играли и "смотрели" одновременно все те, кто был подготовлен к разыгрываемой пьесе. К моменту прибытия Андрея на Земле № 4 находилось всего 1000 человек, необходимый персонал для обслуживания машин, из которых теперь немалая часть падала на орудия защиты планеты от врагов. Эта тысяча человек обслуживала планету во всех отношениях в течение 2-х месяцев, после чего следовала смена. Остальные "сосиали", выражаясь древне-русским языком, — сказал Рирэ, — выехали на дачу, т. е., покинули Землю, чтобы понежиться в мягком климате Венеры и других молодых планет Солнечной системы. Оставшиеся на Земле отнюдь не были обременены общественными обязанностями. Они тоже работали посменно, через день-два, и свободная половина имела полную возможность развлекаться во время отдыха.
Чувство коллективизма в "сосиалях" было развито в степени, препятствующей им пользоваться отдыхом по малым группам или индивидуально. Чтобы об'единить возможно большее количество оставшихся на Земле, разучили две пьесы с массовым действием (иных пьес впрочем и не было). Действие пьес рассчитывалось не на часы, а на недели и месяцы. Каждая смена, покончив с обязательным трудом, сейчас же принималась за игру: таким образом, игра тянулась с продолжениями.
Андрей, в течение целого дня увлеченный одной из таких пьес, жадно следил за развитием ее действия. Играли пьесу из времен неолитического века Земли под заглавием (на языке "сосиалей" оно было в три раза короче) " Первобытный коммунизм, его происхождение и причины его падения".
Игра была в высшей степени жизненна и правдоподобна; артисты обнаруживали великолепное знакомство с эпохой и существами, ее населяющими, исполняли свои роли с удивительно тонким пониманием психологии древнего человека; место действия было обставлено самой настоящей первобытной природой: исполинским лесом, горами, пещерами, живыми "ископаемыми" животными и пр… На сцене, занимавшей круг диаметром в 20 километров, участвовали настоящие пещерные медведи, львы, пантеры и даже два мамонта. Жизненные декорации взяли с Венеры, которая как раз была населена животным и растительным миром первичных эпох.
Андрей следил, носясь над зрелищем, с искусством птицы и порою забывал, что это не действительность, а тонкая игра. Рирэ, видя, как он временами хватался за оружие в безотчетном стремлении спасти какого-нибудь героя, захваченного диким зверем, смеялся.
— У вас назвали бы эту игру метампсихозом, не правда ли?
— Не знаю, как ее назвали бы, — оторвался Андрей от притягательного зрелища, — но, к сожалению, я даже не знаю, что такое "метампсихоз"!..
— Шутите!.. — недоверчиво протянул Рирэ. — Метампсихоз — переселение душ — слово, встречающееся в литературе XIX и XX века… Не думаю, что я ошибаюсь… Вы должны его знать…
— Вы забываете, — улыбнулся Андрей, следя за ордой первобытных, загнавших мамонта в ущелье и там закидавших его тучей стрел и копий, — вы забываете, что общество моего времени делилось на классы — одним была доступна наука, другим — очень мало, или совсем нет; к последним, принадлежал ваш покорный слуга… Так уж извините его за невежество!..
Рирэ, очень чувствительный к своим знаниям и в то же время к чужому самолюбию, понял, что он за один раз попал дважды впросак: оскорбил гостя и выказал не глубокое знакомство с историей. Так думал он; комсомолец же, конечно, далек был от всяких подозрений и попрежнему с увлечением наблюдал за пьесой.
— Итак, что вы хотели сказать о метапсихозе? — вполне невинно спросил он и, не получив ответа от "сосиаля", поглощенного решением задачи: оскорблен или не оскорблен гость нетактичным вопросом, — продолжал:
— Действительно, ваши артисты будто перевоплотились. Они не играют, а живут жизнью первобытных. Смотря на их поступки, движения и слыша этот язык в виде междометий, хочется думать, что они родились вместе с пещерными медведями и мамонтами, и что вы их также привезли с Венеры…
Рирэ, наконец, очнулся: "Нет, гость не оскорбился" — и уже спокойно отвечал на соображение Андрея:
— Театр XX столетия, как мне представляется на основании изучения вашей эпохи, заставлял небольшую кучку людей разыгрывать слово в слово написанную пьесу, не предоставляя артистам возможности проявлять в игре своих творческих сил, а масса должна была только смотреть и выражать свое одобрение или неодобрение. У нас — иначе: как видите, пьеса не пишется целиком, даются лишь основные вехи, чаще — одна тема; артисты же в творческой импровизации строят коллизию и детали пьесы. Зрителей, как видите, у нас нет, разве только мы с вами; артисты сами играют, сами любуются своей игрой, и вы правильно отметили: они как бы перевоплощаются в этих первобытных, живут их жизнью. И в этом кроется величайшее наслаждение!.. В коллективном творчестве кроется такое великое удовольствие, которое… Боюсь, вы меня не поймете!.. — оборвал вдруг Рирэ.
Андрей рассмеялся:
— Ну, нет!.. Если я не мог разделять вашего восторга перед "музыкой творящего мозга", то тут-то я вас великолепно понимаю!.. И понимаю, что за наслаждение коллективно творить не по ранее написанному детальному плану!..
Рирэ вытаращил глаза:
— Однако!.. Или гость представляет из себя необыкновенную личность, опередившую своих современников в интеллектуальном развитии на пятьсот тысяч лет, или…
— Все-таки, я вижу все прелести вашего театра, — с лукавством продолжал комсомолец, — вижу, потому что мой возраст весьма не далек от того, когда с увлечением играют в индейцев и разбойников, ездят верхом на палочке, не сомневаясь в том, что палочка может ржать и лягаться и пр…, и пр… Ведь в мы в этих играх не требуем зрителей и творим безо всякого плана; удовольствие однако от этого только увеличивается…
— Ах, вот!.. — обрадовался Рирэ. — Вы говорите о детстве!.. Совершенно верно!.. Только благодаря этим воспоминаниям вы можете вполне понять нас и наш театр…
2.
Лишь перед тем, как заснуть, оставалось у Андрея немного свободного времени, чтобы передохнуть, принести в порядок и переварить обильную и невероятно оригинальную пищу, составленную из впечатлений дня, уже трое суток насыщался он ею и, кажется, пресытился.
— Бедная моя голова! — повторял он часто, когда та отказывалась принять в осмысленном виде то или другое явление обихода "сосиалей". И сейчас, в квартире Рирэ, в той, откуда "сосиаль" производил наблюдения за вверенным ему на два месяца сводом полушария и откуда проводился в движение исполинский психомагнит, комсомолец пережевывал жестокие по своей экстра-фантастичности новые впечатления.
Два-три последних дня Рирэ редко сопровождал его. Урвется откуда-то на час-другой и снова исчезает, озабоченный и нахмурившийся, как только примет какое-то сообщение по психо-телефону. На все вопросы по поводу его встревоженного состояния он только таинственно отмахивается улыбаясь.
— Ну, чего там! Узнаете в свое время…
И новый проводник, русокудрый молодой Атава с чудными синими глазами и тонкими женственными чертами открытого привлекательного лица, безбородого и безусого, как у всех "сосиалей", ничего не хочет говорить. Но он всегда спокоен. Всегда полная обаяния улыбка играет на его, как нарисованных губах.
Чудится, что новый проводник — женщина, — хотя одежда его не отличается от обычной, и в разговоре Атава произносит "я пошел", "я летел", а не "пошла", "летела".
До сих пор Андрей ничего не знает о положении женщины на земле № 4 и не видал ни одной за исключением тех, которые участвовали в общественных играх. Но эти женщины были явно переодетыми мужчинами: мышцы, сильные порывистые движения, хотя и не лишенные грации; мужественный голос, — все это, несмотря на грим и костюмы, выдавало в артистах мужской пол. "Сосиали" — все великолепно развиты физически: высокая, стройная фигура почти с атлетической мускулатурой; гордо поставленная на широких плечах — с буйной, волнистой шевелюрой голова; изящные, ловкие, свободные движения. И все необычно, без исключения, красивы, красивы до женственности: и физическим, и духовным обликом. Но все же это не женщины.
Где же они?
Среди дня как-то не приходило в голову спросить и лишь засыпая, в грезах, навеянных красотой нового мира, вспоминал Андрей:
"Да-да, завтра непременно надо узнать, где же у них женщины?"
Но приходило "завтра", являлся Атава, принимался показывать и об'яснять неисчерпаемые чудеса своей планеты, — масса неотложных вопросов возникало в связи с этим, и они отодвигали на задний план вопрос о поле.
Вчера, например, осматривали исполинское сооружение, искусственную земную ось, и мост на Венеру. Вот уже, поистине, титаническая постройка!.. Замысел гениален, выполнение — еще более!
Такого массивного, грандиозного и в то же время такого сложного и тонкого механизма, как искусственная ось, проходящая сквозь Землю от полюса к полюсу, Андрей не видал даже на Луне. От концов этой оси и начинались параллельные друг другу мосты.
— Для чего это? Зачем? — вопрошал придавленный величием виденного комсомолец. — Неужели только для того, чтобы с одной стороны убить праздное время, с другой — устроить прямое и легко-доступное сообщение с Венерой, служащей вам дачным местом?
Вспоминает Андрей, как, тряхнув кудрями и залившись звонким, подмывающим смехом, отвечал Атава:
— Ну, нет!.. Мы не очень-то большие любители создавать себе, "чтоб убить время", напрасную работу!.. А те труды, которые мы положили на ось и на мосты, никак не могут оправдать столь незначительной цели, как сообщение с Венерой ради дачного отдыха!.. Не шутка: прорыть насквозь Землю — 12700 километров!.. И еще меньше напоминает шутку — перекинуть два моста через пространство в 41.400.000 километров!.. Для этого нам понадобилось 1500 лет!..
— Что же, что же толкнуло "сосиалей" на такую титаническую работу?…
— Железная необходимость. Борьба за существование, — был ответ.
Да! 150.000 лет тому назад Земля обнаружила грозную опасность. Опасность, надвигавшуюся одновременно с трех сторон. Метеорологи вдруг заметили, что солнце стало подниматься с опозданием на 2 секунды и одну терцию каждый день. Это свидетельствовало о замедлении вращения Земли вокруг самое себя. В перспективах — правда далеких — открытие метеорологов сулило земным обитателям удлинение суток и изменение протяженности для и ночи. Запаздывание в движении солнца через год достигло 3-х секунд. Прогрессия не такая уже страшная!.. Если бы так пошло дальше, то через тысячу лет земные сутки удлинились бы только на 17 минут. Но в том-то и дело, что прогрессия росла и росла с каждым годом!.. — Опасность стала представляться более близкой и грозной… Полярные дни и ночи угрожали распространиться по всей Земле… А дальше вращение земного шара могло совсем прекратиться, и Земля уподобилась бы Меркурию, одно полушарие которого вечно смотрит на палящий лик солнца, а другое — в леденящий холод межпланетного пространства… Новость, конечно, не сенсационно свежая, наука давно предсказала ее: такова обычная эволюция планет. Но никто не ожидал столь быстрого наступления катастрофической развязки.
Как бы спохватившись, ученые стали делать открытие за открытием, каждый раз потрясавшим общество не менее первого.
Установили, что содержание кислорода в земной атмосфере стало уменьшаться в той же прогрессии, в какой возрастало запаздывание Солнца. Исчезнет кислород, исчезнет жизнь. Даже если количество кислорода сократится только на-половину, все живущее постигнет мучительная смерть…
… И еще одно грозное открытие: Луна вместо своего обычного, среднего — в 382.000 километров — расстояния от Земли, на четверть километра очутилась ближе… Этак, она могла и совсем загреметь на Землю…
Старушка Земля уподобилась тому человеку, который долгое время считал себя молодым, и вдруг в один прекрасный день заметил, что у него волосы седые, ноги ревматические, сердце изношенное, артерии истончившиеся…
Над человечеством простер руку гнусный, костлявый призрак смерти…
Причина катастрофических явлений была скоро найдена. На Землю ежегодно падает из мирового пространства около 20.000 тонн метеорной пыли и камней; об'ем и вес Земли, ясно, от этого ежегодно увеличивается. В последние два тысячелетия этот беспрерывный дождь метеоров в связи с некоторыми космическими явлениями возрос в 20–30 раз по сравнению с нормой. Земля соответственно увеличила свой вес. Увеличение веса отразилось на ее вращении вокруг самое себя: оно замедлилось — удлинились сутки. Возросшая масса Земли стала оказывать более сильное притяжение на Луну: Луна укоротила свое расстояние от пополневшей соседки…
Обеднение Земли кислородом отчасти стояло в связи с падением метеоров: последние, попадая в земную атмосферу, от трения с ней, возгорались и тем уничтожали кислород; отчасти — с грандиозным увеличением населения земного шара, — до 60 миллиардов человек, — отчего расход кислорода стал большим.
Но как бы там ни было, нужно было думать о путях к спасению.
Предлагали: оставить старый мир и переселиться на молодые планеты, — тогда уже межпланетный эфир был завоеван авиационной техникой. Но молодые планеты не были приспособлены для жизни человека. Пробыть там час-другой, — и то в аппаратах, подобных водолазному, — еще можно было, а сверх этого — верная гибель… Куда ни кинь — один конец!..
Потеряло ли человечество голову? — Нет.
Свободная мысль не стала ждать, фаталистически сложа руки, пришествия великой катастрофы и не устраивала "пиров во время чумы".
Свободная мысль дерзнула, как она уже не один раз дерзала, пойти против природы, вопреки мертвым законам Вселенной. Эволюция, конечно, истина, доказанная и неопровержимая, но она, как всякое явление, таит в себе противоречие: она выдвинула над природой человека, а человек стал диктовать свои законы эволюции, стал эволюционировать по своему усмотрению.
И человек дерзнул в порыве, диктуемом неизбежностью. Дерзнул, отстаивая свое существование.
Перед ним стали три задачи: удержать Луну от ее рокового приближения к Земле; обеспечить родной планете нормальный состав воздуха и сохранить земным суткам их обычную протяженность.
Эти три задачи решились одним гениальным ходом.
Решили: прокопать Землю насквозь от полюса к полюсу и в канале установить механическую ось; ту же самую операцию проделать и с Венерой. Затем, концы осей на Венере и на Земле соединить, через межпланетное пространство металлическими скобами с заключенными внутри их трубами. Трубы эти стали служить для передачи с Венеры на Землю воздуха. (Атмосферой Венера была в два раза богаче земли). Оси обусловили некоторую независимость движения соединенных планет от космического движения; именно, в суточном движении они стали самостоятельны: и на Земле и на Венере в межполюсных осях были поставлены гигантские часовые механизмы, вращавшие с механической точностью обе планеты так, что сутки каждой из них стали равняться 24 часам. Для Венеры это было нововведением, правда, безразличный для ее "первобытных" обитателей; для Земли — возвратом к старому, привычному; торжеством человека над стихией…
Вопрос о нормальном составе земной атмосферы и о нормальной протяженности земных суток таким образом был разрешен!.. Мало этого: помимо всего "сосиали" приобрели себе новую планету с ровным теплым климатом, с роскошной растительностью, молодую и не затронутую культурой, — планету, которая раньше до проведения передающих воздух труб, не могла служить для жизни человека из-за своей высокой атмосферы.
Но несмотря на дальновидность и предусмотрительность творческого гения "сосиалей", при выполнении грандиозного предприятия, конечно, не обошлось без некоторых заминок, неожиданностей и даже катастроф.
Трудности, само собой разумеется, были громадны, препятствия порой казались непреодолимыми, в особенности, когда какая-нибудь катастрофа в один миг разрушала все достигнутое столетиями. Но железная необходимость руководила работой человечества, а не каприз, не мимолетное настроение "развлечения ради" или еще чего: и железная необходимость непреклонно заставляла — не один раз — заново восстанавливать разрушенное…
Главные препятствия при бурении Земли заключались: в намагничивании инструментов, и чем дальше шла работа, тем сильнее сказывалось это намагничивание, так как ядро земли оказалось состоящим почти из чистого (с % никеля) магнитного железняка, и в борьбе с раскаленной и сжатой массой ядра, стремящейся, как только давление над ней ослабевало, расшириться и излиться в прокладываемый канал. Не один раз эти препятствия уничтожали все достижения невероятно-тяжелой работы, и не одна тысяча человеческих жизней оставалась на месте в качестве кровавой жертвы перед лицом раз'яренности свирепых стихий.
Но человек все-таки победил.
Над Луной и ее роковым приближением к Земле много думать уже не пришлось. К ней проложили сначала такие же мосты, как и к Венере, затем опутали ее сетью скреб и скоб, и часть за частью перетащили всю массу ее на Венеру. Последняя, благодаря этому, почти сравнялась по своему об'ему с Землей, что имело не малое значение для установления космического равновесия в движении соединенных между собой планет.
— Вот, как мы утерли нос бабушки Вселенной, с ее "железными" законами!.. — закончил Атава, по обыкновению своему рассыпаясь звонким и заразительным смехом.
* * *
В сонном тумане промелькнули перед Андреем другие завоевания "сосиалей": реки, моря и океаны бетонизированы, забронированы сверху кольчуг-металлом. Круговорот воды всецело подчинен человеку. Над всей землей протянута стеклянная оболочка.
* * *
…Солнечная энергия в универсальном применении использовывается непосредственно. Другие источники энергии оставлены, лишь внутри атомная энергия и психическая соперничают с солнечной, но и они оказались одного порядка: те же колебания эфемерид-частиц еще меньше электронов.
* * *
Зеленая лампочка в потолке начинает пошаливать: то быстро-быстро унесется куда-то ввысь, чуть мерцая ласково изумрудной звездочкой и таща за собой в черный провал часть потолка; то спустится низко-низко, перед глазами расплываясь в бесформенную зеленую кляксу.
"Шалишь, брат! — пялит Андрей медом намазанные глаза, силясь побороть навязчивую дремоту: — еще не все переварил"…
Куда там!.. Лисой подкрался лукавый, косящий на оба глаза сон, исподтишка мягкой, пухлой лапой хлопнул по черепу и потушил сознание.
"…Но все же… где женщины?.. не в гаремах же они… спасаются… или в теремах?…
Чушь!.. Завтра… непременно надо узнать"…
3.
Среди ночи вдруг проснулся. Никогда этого не бывало. Всегда спал без сновидений до утра.
— Прислушался. Мертвая тишина… Но… что-то в ней кричало. Кричало беззвучно… Кто? Где?
"Может быть в мозгу это, или около сердца? — не разберешь"…
"Не крик, а жуть"… — вдруг понял Андрей. Жуть, как в детстве перед темными углами или на пустыре…
Сначала кажется, что действительно где-то кто-то кричит. Кричит надрывно, в смертельном ужасе. Прислушаешься: нет — не где-то, а внутри… Потом забудешься и опять: смертельный крик в могильной тиши.
Вскочил Андрей, накинул на себя одежду… Холодный пот на лбу, слышны отчетливо замедленные удары сердца. Будто и сердце прислушивается тревожно, напряженно.
Уставился расширенными зрачками в черную нишу двери.
Там?!..
Вдруг спохватился и стало стыдно.
— Эка, ты, брат, рассиропился!. Словно девица истеричная из благородного института…
Но не подействовали усовещания. Мозг продолжал жадно ловить что-то. Пытался куда-то проникнуть, разгадать…
Послышалось… Конечно, послышалось: назвали его имя — далеко-далеко, но так отчетливо…
— Чей то голос?.. Знакомый и не безразличный…
— Однако довольно дурака валять! Ложись-ка, брат, спать. — Сам на себя насупился, рассердился за свое ребячество. Скинул одежду, опустился на постель: спать! и похолодел:
— Ведь, это Атава кричал!
Вот еще и еще:
— Андрей!.. Андре-эй!..
— Конечно, он. И, конечно, это не голос, а напряженно-отчаянная психо-волна…
— Ну, и дурень! Ну, и дурень!.. Так долго мешкал!..
Сорвался с кровати, чуть не выломал дверей, забыв в какую сторону они отворяются. По длинному коридору промчался ураганом, не встретив никого. Вскочил в лифт и понесся, волнообразно нырял к психо-магниту, где должен был дежурить Атава, сменив Рирэ
* * *
Таких чудовищ и душевнобольной не скоро придумает. Одни — паукообразные, дюжиной мохнатых, гибких ног и с головой совы; другие — как скорпионы, с клешнями, а на хвосте — собачья голова; третьи — и похожи на муравьев и не похожи: ходят на задних лапах, слоновьи хобота и один рубиновый глаз во лбу; четвертые… чего-чего только природа не наковыряла!..
Но почему Андрей раньше не видал этих чудовищ? И почему они так свирепо потрясают своими клешнями, хоботами, когтями и прочими конечностями? Почему Атава окружен ими, связан и дрожит мелкой дрожью, кидая в пространство безнадежные, полные великой муки, взгляды?
За мраморной вазой сидел Андрей. В зале, наполненном полсотней отвратительных животных, из которых одни чуть ли не в два раза превышали человеческий рост, другие же не доходили до пояса, а третьи были и того меньше. Одного из них, гнусного жабенка ростом с овцу, нечаянно приблизившегося к вазе, Андрей успел уже стукнуть кулаком по башке и отправить к праотцам.
Атава, не переставая радиировал психо-вопли, — иначе никак не назовешь его отчаянные, безмолвные призывы, несшиеся к Андрею. Он не видел Андрея, но уже чувствовал его близость и предупреждал, предупреждал, умолял бежать, спасаться, не думая о нем…
Андрей стал хорошо понимать эту радиакцию: мозг, взбудораженый кошмарным обществом, работал интенсивней, и что было невозможным раньше, стало возможным теперь. В то время, как чудища совещались друг с другом посредством знаков, писка, ворчания и рева, Атава излучал, излучал:
— Андрей! Андрей!.. Слушайте! Слушайте!.. Ночью с Земли отозвали всех для защиты границ "системы"… Остался один я и мой помощник… Враги — не знаю, как — прорвались через наши заставы, и часть из них, обманув мое внимание, прошла мимо земных заградителей, сюда к психомагниту… Мой помощник убит, я в плену… "Они" хотят заставить меня об'яснить им механизм магнита, чтобы, зарядив его мозгом моего помощника, начать истребление "сосиалей" с тыла… Спасайтесь, спасайтесь!.. Бегите к своей "сигаре" и улетайте от нас… Я не думаю, чтобы погибла наша "система"; еще будут бои; может быть, они уже идут, но я то погиб наверняка… Спасайтесь, Андрей! Спасайтесь, друг!..
"Мне-то спастись — не штука. — подумал Андрей, — а вот как тебя прихватить с собою?" И понатужившись сконцентрировал внимание на ответе:
— Я здесь. Вижу вас, Атава, и этих эфиопов. Мужайтесь!
Атава сразу поймал ответ, весь засиял радостный, хотя радоваться как будто бы и нечему было…
Мерзкая компания, очевидно, договорилась: запищали, заверещали, взревели: захлопали лапами, клешнями, клювами… Одним словом, почувствовали себя совсем дома.
Атава умолк. Андрей забеспокоился: вся группа направилась к дверям, около которых притаился он за вазой. Шесть нелепых существ остались лишь около "сосиаля". Их Андрей сейчас же окрестил, исходя из сходства, правда, весьма отдаленного, с тем или другим животным: краб, паук, жаба, носорог, а для двух, не напоминающих собой никого из животных, дал название: кикимора и шишига. Что-либо более безобразное, чем эти двое, трудно было и вообразить!.. — "Кикимору" можно было назвать летучей мышью, так как у нее были перепончатые крылья, но она напоминала собой и зонтик, и ведро, и корявый пень, и еще добрый десяток предметов… Достаточно сказать, что у нее были три головы и все разные!.. "Шишига" — эта была попроще: она имела такие же крылья-перепонки, штук сорок ножек, но ни одной головы; видом своим — издалека — она походила на дымовую трубу, обросшую глистами…
К счастью, — Андрея не заметили. Шумливая ватага проплелась, проковыряла, пропрыгала мимо него, скрывшись за дверьми.
Но не успел он перевести облегченного вздоха, как около вазы очутился "носорог", который зашел, невидимый, сбоку, держа в лапах какой-то инструмент…
Андрей юркнул в сторону, выдав себя остальным пяти… "Носорог" завертел ручку своего оружия. У Андрея, помимо его воли, задергались в судоргах руки и ноги.
— Не бойтесь, — крикнул Атава, не обнаружив большого удивления при виде комсомольца, — на вас его ружье слабо действует! У вас другая организация нервной системы!..
"Носорог" кончил плохо: Андрей опрокинул на него тяжелую мраморную вазу… В тот же миг Атава, как был связанный, взмыл кверху, совершенно неожиданно для карауливших его врагов. Они растерялись, не зная на кого обрушиться. Впрочем, тотчас же "кикимора" и "шишига" развернули перепопчатые крылья и подпрыгнув зигзагами понеслись за Атавой. Остальные бросились к стене и вооружась обернулись к Андрею.
Помня слова Атавы о своей иной нервной организации, Андрей смело перебежал широкий зал, хотя и не совсем слушались его конечности.
Над головой завязалась неравная борьба: связанный Атава с большим трудом избегал цепких крючьев преследователей. Зато Андрей быстро расправился со своими, в сущности, беззащитными врагами: несмотря на внушительные размеры, тела их были крайне мягки и податливы. Крабу он в жаркой схватке сразу оторвал обе клешни, пауку переломал все ноги, а жабенка просто расплющил.
"Кикимора" и "шишига" до того увлеклись преследованием, что не видали бесславной гибели своих товарищей. Андрей успел изломать все ружья и крепко припереть единственные в зале двери, когда те одумались. Но уже было поздно. Убедившись, что их оружие испорчено, летуны устремились к дверям… под громкий смех комсомольца… С жалобным писком повернули обратно. Как гигантские летучие мыши, заметались под высокими сводами зала.
Пока Андрей освобождал "сосиаля" от пут, тот обратился к потолку с речью, — писком и верещанием, — увещевая врагов сдаться. Не тут-то было! И слушать не хотели!.. Тогда комсомолец принялся за увещевание… метко попадая в упрямцев обломками вазы. Это подействовало. Цепи, снятые с Атавы, пригодились.
— А дальше что? — спросил Андрей. Атава вместо ответа обнял его крепко, сверкая увлажнившимися чудными глазами, а потом прибавил, растроганно:
— Мне с вами и умереть приятно!..
— Умереть?! Благодарю вас, не желаю… — рассмеялся Андрей на неожиданную экспансивность друга. — Смерть в одиночку, вдвоем или втроем — одинаково некрасивая история…
Атава на это ничего не сказал, лишь ближе прижался, лаская любовным взглядом.
— Батюшки! Совсем по-женски! — притворно испугался комсомолец и вспомнил вдруг свои размышления перед сном и свой вопрос:
— Где же женщины?
Но обстановка опять заставила этот вопрос отложить: шумно приближалась разноголосая ватага. Пленники, встрепенувшиеся, вздумали было запищать навстречу, но угощенные недвусмысленным жестом Андрея проглотили язык. Надо было на что-нибудь решиться. Атава безнадежно качал головой. Зал не имел других выходов, кроме того который был уже забаррикадирован Андреем.
— А через окно?! — предложил комсомолец. — Атава качал головой.
— Почему нет? — недоумевал комсомолец. Разве вы не можете летать по воздуху? Если же вы со мной не подниметесь, летите одни и приводите машину.
— Нет. Ничего не выйдет, — вздохнул Атава, — Вас я подниму. Но… мы находимся на трехсотверстной высоте, не забывайте!.. Здесь состав атмосферы другой… Здесь водород и геокороний, они для дыхания не годятся. Да кроме того, на этой высоте, невыносимый холод: в миг промерзнешь насквозь…
За дверьми — смятение… Шум рос, рос — сам себя перерос. Наконец, забухали в двери. Друзья поспешили увеличить баррикаду, стащив на нее все, что только было возможно.
Однако и баррикада скоро сдала: двери взломали, — посыпались на осажденных кресла, тумбы, шкапы…
Свист, гик, рев, верещанье, стрекотанье хлесткой волной прорвались сквозь разбитые двери. Проснулись дикие гнусные рожи… Пара-другая клешней, вертящих ручку ружья…
Атава испуганно взвился к потолку. Андрей, не боявшийся ружей, остался, кроша ножкой от кресла отвратительные черепа, уродливые морды… Бормотал угрюмо:
— Опять влопался! Не видать мне родной Земли…
Неожиданно правая рука отказалась служить, повисла плетью.
Выругался, как давно не ругался: даже неприятель на секунду опешил. В левую перебросил дубину, но уже ясно стало, что долго не выдержит… А тут еще нужно остро следить за Атавой, чтобы не спускался низко, в сферу действия ружей… Рявкнул:
— Да сиди ты спокойно!.. Куда лезешь?!.. — и из последних сил заработал дубиной… Деморализующе действовал невыносимый гвалт.
* * *
Новый взрыв криков врезался в разноголосицу… Кричали те же, но несколько иначе: исчезли буйное возбуждение, угрозы, злорадство… Жалобные вопли покрыли все. Отскочили рожи от дверей. Поспешил Андрей ломом забросать дырья. Хрипло дыша, с недоумением кинул к потолку:
— Что бы это значило?
Атава осторожно снизился, прислушался, засветился бурной радостью:
— Мы спасены!.. Я ловлю радиацию друзей… Вот, подождите: кто-то спрашивает меня… — Он насторожился.
— Это Рирэ!.. Мы спасены!.. Враг опрокинут и разбит на фронтах!.. Вселенная очищена!..
Крики затихли… Атава принялся лихорадочно раскидывать баррикаду, Андрей не отставал…
Отряд вооруженных "сосиалей" проник в зал. Впереди всех — озабоченный Рирэ:
— Вы целы, детки?… О, да они еще пленников имеют?!.. Ну, молодцы, молодцы!..
Через окна брызнуло багрянцем восходящее солнце. Рирэ обернулся к нему. Серебристые волосы засверкали золотом и волшебным орлом окружили восторженное лицо:
— Друзья! В первый раз Солнце всходит в свободной Вселенной!.. Да здравствует Вселенский Союз Красных Солнц!..
* * *
— Ну, теперь можно и во-свояси…
— Домой?! Чтобы я вас отпустил?! Ну, нет. Подождите!..
— Позвольте! Позвольте! Что это еще за диктатура?! Я сам распоряжаюсь собой!..
Андрей ворчал добродушно, смазывая механизм "сигары". Атава вертелся вокруг, мешал, путал гайки, винты, рычаги: ластился — никак не давал работать! Щебетал безостановочно:
— Я вам должен много-много-много интересного показать… Что вы у нас видели? Пустяки?… Никуда вы не поедете! Правда? Вы еще останетесь, правда?
Мысль осенила Андрея. — Подождите-ка, — сказал он, отмахиваясь от бесчисленных вопросов, как от роя мошек. — До сих пор я не мог спросить вас о женщинах! Где у вас женщины?
— У нас все так. У нас нет полов… — Ответил Атава и почему-то смутился…
— Вот так клюква! — Ничего лучшего не мог сказать Андрей, растерявшись. — Как же так?.. Не понимаю… Расскажите… И не понимаю, почему вы смущаетесь, если это у вас нормальное явление?!
— Я вам все об'ясню… Только не сейчас… потом… Дайте слово, что вы у нас еще останетесь, погостите…
— Конечно, останусь! Как тут не остаться!.. И как я мог такое проворонить?!.
Теперь Атава смеялся: звенел, как трель стеклянного колокольчика. Поедемте-ка, — сказал он, — я вам покажу кое-что…