«Бах!.. Бах!..» Из чернеющего углубления вспыхнули два огонька, и пули расплющились недалеко от наших тел.
— Вот вам подтверждение моих слов, — спокойно констатировал Никодим, посылая подряд три пули на блеснувшие вновь огоньки…
Я не отставал.
Зарядов десять полетело от нас к невидимому, но хорошо известному врагу. Тот ограничился четырьмя, ни разу не попал и замолк.
Скобы тянулись не только вверх, но и вниз: мы быстро стали спускаться, фыркая от поднявшейся пыли, в зияющую тьмой пропасть, изредка останавливаясь и чутко прислушиваясь. Противник молчал. Только когда мы приблизились параллельными скобами к отверстию в стене, звякнул в глубине ее металл, будто захлопнули громадную чугунную дверь.
Мы спрыгнули на вдвинутое в стену дно, или, вернее, заслонку. Машина стояла на том же месте; заслонка снова двигалась, уже в обратную сторону…
— К машине! — крикнул Никодим, смело устремившись во тьму. Не понимая, зачем, я пустился за ним.
Расстояние от края заслонки до ее середины, расстояние сажен в 200, мы покрыли тремя прыжками. Никодим не рассчитал своих движений и с размаху ударился о машину, отчего та заскользила вперед. Оказывается, мой товарищ только этого и желал: нагнав машину, он с силою толкнул ее от себя, к противоположному краю уходившей из-под ног заслонки…
Скоро мы почувствовали, что находимся на неподвижной почве. Темнота все более и более сгущалась по мере того, как заслонка входила в русло кратера, на свое старое место. Наконец погас последний луч. Никодим зашептал:
— У меня есть электрический фонарь, но пока я не хочу им пользоваться… Смотрите, там пробивается свет!
Действительно, впереди змеилась на густом черном фоне тонкая белая полоска. Казалось, до нее рукой падать. Но нам пришлось пройти добрых 200–300 метров, прежде чем сплошная каменная стена преградила дорогу. Полоса света начиналась выше человеческого роста. Зажгли фонарь.
— Вот чугунная дверь!.. — обнаружил Никодим своими зоркими глазами. — Не ею ли произведен тот металлический звук?
Дверь подверглась самому тщательному осмотру. Никаких петель и затворов! Целая чугунная плита, четырехугольная и массивная, вделанная в каменную стену. Свет проникал через щель на ее границе, там, где камень разрушился от каких-то причин. Я стал на плечи друга и припал глазами к светлой полоске.
Чудесный мир открывался моим взорам… И самое главное, вдали на гранитной ровной дороге я увидал Вепрева, с трудом тащившего своего товарища.
— Шариков ранен! — крикнул я без всяких предварительных объяснений и спрыгнул вниз.
Сдерживая охватившее нас вдруг весьма понятное нетерпение стали исследовать пол. Он больше чем ј аршина покрыт был слоем пыли. От машины, стоявшей около, тянулись отпечатки наших ног, а несколько дальше многочисленные следы ног противника. Из них ясно выделялся один, где Вепрев проволок раненого — длинная полоса, вдавленная в пыль, кончалась у плиты.
— Эх, какой я недогадливый, — проворчал Никодим, — с самого начала нужно было осветить пол…
Блуждая без цели перед препятствием в облаках пыли и все более и более наполняясь досадой и нетерпением, мы, наконец, натолкнулись на двойные следы. Они не могли принадлежать нам, так как шли туда и обратно вдоль стены, куда мы не ходили.
Следы привели нас к знакомым уже нам по кратеру железным скобам; эти тоже поднимались вверх по стене. С радостно бьющимся сердцем, замечая, что пыль на скобах кем-то потревожена, я стал подниматься по ним. В двух саженях от поля, благодаря свету электрического фонаря Никодима, я нашел в стене рычаг. С силой дернул за него, думая тем открыть дверь. Но она осталась на месте, зато вспыхнул свет, подобный солнечному… В потолке тоннеля, в котором мы находились, заблистало огромное стеклянное солнце. Оно было окутано со всех сторон осевшей на него пылью, что, однако, очень мало ослабляло силу света. Чтобы осмотреть тоннель, у нас не было времени. Мы устремились к злополучной плите.
Провозились с ней больше получаса и, может быть, возились бы до сих пор, если бы Никодиму не пришло в голову взорвать стену. Порох у нас был, огонь тоже.
В результате счастливой мысли, сбоку плиты зазияло отверстие, достаточное для одного человека. Я пролез через пролом и отыскал с другой стороны плиты рычаг. Благодаря ему вся плита сдвинулась с места в бок.
Протолкав машину через открытые теперь настежь ворота, мы обернулись — бодрые и готовые к новой борьбе — к чудесному, подлунному миру. Хотя от Вепрева и Шарикова уже «след простыл», мы не отчаивались.
Но бодрость наша через пять минут сменилась глубоким унынием. Пока я устанавливал психо-компас, стрелка его беспокойно дрожала и колебалась, а Никодим укладывал в сумку консервы и небольшую флягу с водой, готовясь к дальнейшему путешествию, — свет погас. Весь новый мир, освещавшийся стеклянными солнцами, высоко подвешенными к своеобразному гранитному своду, погрузился во мрак, скрывая в себе и противника, и особенности своего строения.
Никодим, содрогаясь от обуревавших его чувств, уверял:
— Проделка Вепрева! Я его знаю! Он способен и не на такую подлость…
Опять нам осталась машина с ее электрическими лампочками!
От песчаной степи родной планеты до настоящей нашей обстановки, когда я пишу эти последние строки, прошло всего несколько часов, а будто целая вечность осталась за нами. Сколько пережито за этот короткий срок!
Никодим возится с машиной, думая поставить ее на колеса, и мешает писать, качая ее.
Надо ему помочь.