Комната Якова; он полулежит в кресле, ноги окутаны пледом. Федосья, с вязаньем в руках, сидит в глубине комнаты, на фоне ширмы. Иван, возбуждённый, ходит. В камине тлеют угли, на столе горит лампа. Говорят тихо. В соседней комнате у пианино стоит Любовь.
Иван. Это твоё последнее слово?
Яков. Да.
Иван (искренно). Изумительно жестокий человек ты, Яков! Это ты испортил мне жену, она была мягка, податлива…
Яков. Пощади себя! Ты стоишь на позиции унизительной!
Федосья. Вот когда так говорят, дружно, тихонько, так и слушать приятно голоса-то человеческие…
Иван. Не учи, я старше тебя…
Яков. Я сказал, что не могу считать тебя порядочным человеком, а ты просишь у меня денег!
Иван (почти искренно). Да, ты меня оскорбил, а я прошу у тебя денег! Да, ты был любовником моей жены, а я вот ползаю перед тобой! Не думай, что мне это весело, не думай, что я не хотел бы отомстить тебе, — о-о!
Яков. Да не говори же ты пошлостей!
Иван (с пафосом). Но ты болен — это защищает тебя! А я — нормальный, здоровый человек, и я — отец! Ты не понимаешь душу отца, как русский не может понять душу жида… то есть — наоборот, конечно! Отец — это святая роль, Яков! Отец — начало жизни, так сказать… Сам бог носит великое имя отца! Отец должен жертвовать для своих детей всем — самолюбием, честью, жизнью, и я — жертвую! Исполняя этот долг, я попираю моё самолюбие — иду в исправники… бывший полицеймейстер! Исполняя его, я слушаю оскорбления родного брата, и не я ли подставлял грудь мою пулям злодеев, исполняя великий долг мой!
Федосья. Этот уж закричал… не может потерпеть, у!.. Не глядела бы… (Встаёт и уходит.)
Яков. Забудь это… Пойми, несчастный человек, что ты погубил своих детей… Где Вера?
Иван. Её найдут! Она воротится, дрянь…
Яков. А Петя? Ты ему душу разбил!
Иван. Это болезненный мальчик, ему нужно лечиться! Его нужно отвести от вас — вот главное! Вы мне испортили его!
Яков (обессилев). Я не могу говорить… до твоей души ничего не доходит.
Иван (снова впадая в высокий стиль). Душа моя одета в панцирь правды, стрелы твоей
злобы не коснутся его, нет! Я — твёрд в защите моих прав отца, хранителя устоев жизни! Иван Коломийцев непоколебим, если дело идёт о его праве быть верным самому себе!
Любовь (входит). Прости, отец, я должна вмешаться и кончить эту беседу, тебе вредно волноваться. Иван Данилович, отец уже сказал вам, что он не даст денег, я прибавлю: он не мог бы дать, если бы даже и хотел. Деньги отданы госпоже Соколовой на залог за её сына.
Иван (всплеснув руками). Какая злая ирония! Эх, Яков!
Любовь (с насмешкой). Если бы вы заявили о вашей ошибке, деньги попали бы к вам…
Иван. А место исправника — Ковалёву? Вы напрасно выскочили, Любовь Яковлевна, вы ещё молоды для того, чтобы понять всю сложность жизни и мою мученическую роль в ней!
Любовь. Хорошо, но отцу — вредно…
Иван. А мне полезно слушать ваши дерзости? У меня, должно быть, нет сил убедить тебя, брат! Что же я буду делать? Ты погубишь меня, Яков, если не дашь денег… и меня погубишь, и Софью, и детей…
Любовь (холодно). Дети ваши уже погибли…
Иван. Молчите вы… птица! Яков, судьба моя и всей семьи моей зависит от тысячи двухсот рублей… пусть будет ровно тысяча!.. Ты мягкий, не глупый человек, Яков; сегодня решается вопрос о моём назначении — Лещ поехал дать этому делу решительный толчок… Как только меня назначат, мне сейчас же понадобятся деньги! Я ухожу, оставляя тебя лицом к лицу с твоею совестью, брат мой! (Подняв голову, уходит. Яков со страхом смотрит ему вслед, Любовь усмехается.)
Яков (тоже слабо усмехаясь). Кошмар какой-то, а не человек! Ты видишь — он ужасно нравится себе! В молодости он играл на любительской сцене, и — смотри, в нём ещё не исчез актёр на роли героев… (Помолчав.) Он заставит меня дать ему эти деньги!
Любовь (глухо). Я не могу себе представить человека вреднее, противнее, чем этот…
Яков (беспокойно). Люба, дорогая моя, как ты резко… зачем?
Любовь (тихо и холодно). Скажи — что мне делать?
Яков (не сразу). Я не умею ответить тебе… Всё это случилось так вдруг и раздавило меня. Я жил один, точно крот, с моей тоской и любовью к маме… Есть люди, которые обречены судьбою любить всю жизнь одну женщину… как есть люди, которые всю жизнь пишут одну книгу…
Любовь. И напишут плохо…
Яков (искренно и просто). Да! Желая скрыть своё ничтожество, они прячутся в ничтожный труд и обольщают себя сомнительным утешением: я весь в одном!
Любовь (задумчиво). Ты искренен… но это лишнее…
Яков (тихо). Тебе не жаль меня?
Любовь (тихо двигаясь по комнате). Мне горько и обидно, что я ничего не могу делать! Я хотела бы вытащить отсюда Веру и Петра, но я не знаю — как? Не умею…
Яков. В тебе есть что-то страшно холодное!
Любовь. Вероятно, злоба на своё бессилие… (Помолчав.) Зачем ты отдал меня в эту яму пошлости и грязи?
Яков. Не спрашивай меня! Ты знаешь, Соня не хотела сознаться, что ты моя дочь…
Любовь (усмехаясь). Однако вы, отцы и матери, ужасно легко и просто играете детьми.
Яков. Не будь жестокой…
Любовь (холодно). Да… это бесполезно!
Софья (входит, убитая). Я не нашла её… ничего не узнала…
Яков. Какая ты бледная, страшная…
Софья (думая о другом). Там Якорев пришёл. Сегодня он почему-то груб и дерзок.
Любовь. Мне кажется, он должен знать что-нибудь в этой истории с Верой…
Софья. Что будет с нею? Это бог мстит мне за тебя, Любовь…
Любовь. Глупости, мама! Какое дело богу, природе, солнцу — до нас? Мы лежим на дороге людей, как обломки какого-то старого, тяжёлого здания, может быть — тюрьмы… мы валяемся в пыли разрушения и мешаем людям идти… нас задевают ногами, мы бессмысленно испытываем боль… иногда, запнувшись за нас, кто-нибудь падает, ломая себе кости…
Яков (тихо). Не говори так безнадёжно!
Софья (стонет). Где она может быть, Вера?
Яков. Надежда тоже ищет?
Софья. И Александр и зять… Какой скандал!
Любовь. Это хуже, чем скандал, мама!
Софья. Я знаю, знаю… Я ведь говорила: нас постигнет несчастие…
(Шумно идёт Иван, он тащит за руку Якорева. Околоточный смотрит исподлобья, но спокоен.)
Иван (с яростью). Поздравьте — это мой новый зять! Каков мерзавец, а?
Якорев. Вы не ругайтесь!
Иван. Да я тебе рожу разобью!
Софья. Вы… Вера у вас?!
Якорев. Я знаю, где она…
Иван (грозно). Сейчас же подай её сюда, прохвост!
Софья (умоляя). Отдайте её… У вас ничего нет, её ждёт нищенская жизнь, она ведь ничего не умеет делать… вам нужно не такую жену…
Якорев (опуская голову). Но она уже… мы женились…
Софья (падая на стул). Да?
Иван (хватая Якорева). Ты лжёшь! Ты не сказал мне этого… Она не могла, не смела…
Якорев. Не трогайте меня… дайте сказать…
Яков. Оставь, Иван!
Любовь. Горячиться поздно. (Якореву.) Вы — её муж? Правда?
(Якорев молча опускает голову.)
Иван (кричит). Он лжёт! С лица земли сотру…
Якорев. Дайте объясниться…
Яков. Пусть он расскажет…
Иван. Говори, собака!
Якорев. Если вам дорога ваша дочь, не обращайтесь со мною грубо…
Иван. Ты мне грозишь… Мне?
Якорев. Вера Ивановна сама предложила мне увезти её…
Иван. Лжёшь!
Якорев. А теперь послала сказать вам, что если уж случилось это — надо уступить её желанию. Вы обещали дать за нею Ковалёву пять тысяч, — мы с вас возьмём четыре… А когда вы будете исправником, то возьмёте меня к себе в уезд приставом…
Иван (неопределённо). Ах, бестия! Каково?
Софья. О, боже мой!
Яков (торопливо, заикаясь). Надо уступить им! Это разумнее твоего плана, Иван, видишь? Я дам денег, и всё будет хорошо! Если они любят друг друга — не ломайте их любви! Нужно охранять любовь… это хрупкий цветок, редкий цветок… и только раз в жизни цветёт он, только раз!
Любовь (холодно). Перестань! Тебе вредно… Пора брать ванну, идём!
Яков. Нет, подожди…
Любовь (помогая ему встать). Пора! И тебе не следует вмешиваться в это дело — пойми, здесь бесполезно всё, а тем более твоя лирика… (Уводит его через дверь в углу.)
Иван (Якореву, удивлённо). Но как ты смел? Как ты решился?
Якорев (скромно). Если мне выпадает хороший случай, я должен им воспользоваться…
Иван. Случай! Софья, а? Наша дочь только случай для околоточного!
(Софья неподвижно смотрит перед собою, пальцы её рук дрожат и щиплют платье.)
Якорев (философски). Я начинаю околоточным, кто знает, чем я кончу?
Иван. Острогом! Каторгой, скотина!
Якорев. Иван Данилович, не кричите! Ведь я всё-таки теперь родня вам… (Видит Веру; она быстро и бесшумно идёт к отцу.) Вы! Зачем же вы…
Иван (рычит). Позор мой… прочь!
Вера. Папа!
Иван. Убью!
Софья (не вставая). Вера… (Протягивает к ней руки.)
Вера (твёрдо). Папа, я глупая девчонка, я получила за это жестокий урок. Не одна я виновата в том, что глупа…
Иван. Ага, Софья! Вот, слышала? Она понимает, кто виноват!.. Продолжай, ну…
Софья (тихо). Вера, зачем ты сделала это?
Вера. Якорев, вы уйдите… идите в гостиную!
Якорев (покорно идёт). Хорошо… Только я не понимаю, что вы делаете?
Иван. Она командует! Да понимаешь ли ты, что опозорила меня?
Вера. Папа, я согласна выйти замуж за Ковалёва, слышишь?!
Иван. Теперь? Да разве порядочный человек возьмёт тебя теперь?
Вера (ласково, с горечью). Но, папа, ведь Ковалёв мерзавец, ты говорил!
Иван. А ты — распутная!
Софья (встаёт, с угрозою). Молчи!
Иван. Так? Ну и делайте, что хотите!
Вера. Ты, папа, тоже будешь делать, что я хочу!
Иван (прислушиваясь). Я?
Вера. Ты сегодня же пригласишь Ковалёва, всё остальное — моё дело!
Иван (подозрительно). А где приданое? Где ты возьмёшь пять тысяч, а?
Вера. Это не нужно…
Иван. Не нужно? Гм…
Вера. Ковалёв богат. Ему нужна я, а не деньги… Денег он сам наворует…
Иван (искренно, с ужасом). Как говорит эта девчонка!
Софья. Оставь нас на минуту…
Иван (идёт, рад уйти). Да, я уйду… Я готов бежать от вас на край света, безумные люди! (Уходит.)
Вера (смотрит на мать и говорит растерянно, грустно). Вот, мама, что со мной случилось… (Софья молча обнимает её.)
Софья. Дитя моё! Неужели ты его любишь?
Вера (усмехаясь). Это такой маленький, жалкий трусишка.
Софья. Но как же ты могла?..
Вера (пожимая плечами). Так… Дурной сон! Я думала — всё это выйдет иначе. Разве нет честных мужчин, мама? (Вздрогнув, она тихо плачет, смотрит на своё отражение в зеркале и говорит сквозь слёзы.) Бедная Верка, нос у тебя красный, лицо жалкое, и вся ты — как побитая собачонка… Мама, иди и пошли мне моего героя! Героя, мама! И не говори мне ничего, прошу тебя. Потому что ты ведь тоже виновата не меньше меня в этой истории, да, мама… И за эти три дня я уже наговорила сама себе таких вещей, что никто мне не скажет ни хуже, ни больнее… Я вдруг стала маленькой старушкой, сердце у меня задохнулось… Это на всю жизнь, мама! Ведь сердце умирает сразу, с первого удара! (Смотрит на мать и говорит беззлобно, но жёстко.) Я буду холодная и злая, как Любовь… Ах, господи, я тоже буду с радостью мучить людей, только попадись мне кто-нибудь! Такая дрянь эти люди, мама, такая жалкая дрянь! Иди, зови его!
(Софья уходит, Вера остаётся одна, схватывается руками за голову и несколько секунд смотрит в пространство широко открытыми глазами, губы у неё шевелятся. Слышит шаги Якорева, оправляет волосы, лицо её становится спокойно, деловито.)
Якорев (укоризненно). Что же это вы делаете? Начали вполне серьёзно и — вдруг — явились сюда! Вы должны были, как условлено, сидеть и ждать, когда я добьюсь согласия на брак, и я уже почти добился… а теперь — я даже не понимаю…
Вера (спокойно). Я раздумала. Решила выйти за Ковалёва.
Якорев (не сразу, зло). Правда?
Вера. Да.
Якорев. Ну, это вам не удастся!
Вера (сдерживая задор). Почему?
Якорев. Я не позволю!
Вера (задорно). О! Неужели? Серьёзно?
Якорев. Как нельзя более… Только попробуйте!
Вера. И — что же?
Якорев. Немедленно ославлю на весь город. Вы понимаете? Не то что Ковалёв — лакей из трактира не возьмёт вас! Я шутить с собой не позволю… я не женщина…
Вера (улыбаясь). Вы меня так испугали, что я когда-нибудь умру…
Якорев (возмущён). Вы не шутите! Какое безобразие! Сама же затеяла всю историю, а потом…
Вера (спокойно). А когда увидела, что вы мелкий трус, воришка и взяточник…
Якорев (яростно). За эти слова я тебя заставлю много плакать…
Вера (строго). Молчать, хам!
Якорев (вздрогнув, вытянулся и изумлённо осмотрелся, как будто поискал, где спрятано начальство, затем с угрозою). Хорошо!
Вера (подходя к нему). Послушай, околоточный: той девушки, которая ночевала у тебя две ночи и одну из них — против воли своей — с тобой, — этой девушки больше нет.
Якорев (предчувствуя что-то опасное для себя, бормочет). Конечно…
Вера. Ты поймёшь это не сейчас. Глупая девчонка умерла, и родилась женщина, которой нечего бояться, некого жалеть. Ты хочешь опозорить меня, но ведь ты уже лишил меня стыда, и позор мне не страшен. Что такое позор? Это когда будут говорить, что я жила с тобой? (Смеётся сухим смехом.) Пусть скажут. Я сама это знаю! Ну, что же? Теперь вот я буду жить с Ковалёвым, по закону, но не желая этого, как не хотела жить с тобой… не всё ли мне равно? Ты хочешь этому помешать? Ты, сделав меня бесстыдной, думаешь испугать меня? Чем же? Тем, что расскажешь об этом людям. А какое мне дело до людей? Ты, такой ничтожный, ничего не можешь сделать… Не всякий подлец вреден, иной только жалок… Ступай вон!
Якорев (слушает её сначала со злой усмешкой, но слова её звучат всё тише и крепче, они пугают его, наконец он говорит, смущённо пожимая плечами). Вы однако… вы забыли, что первая начали дело…
Вера (спокойно). Ступай вон, я говорю!
Якорев (огорчённо). Если бы я знал, что вы такая…
Вера. То… что?
Якорев (соображая). Не связывался бы… Вы, в сущности, обманули меня… Повредить мне для вас не легко, я это понимаю. Отец и брат — оба в полиции… да если ещё муж… конечно, меня загрызут… Я готов дать вам честное слово…
Вера (кричит). Уйди прочь!
(Он быстро уходит. Софья бежит, Вера бросается встречу ей.)
Софья (испуганно). Что ты кричишь? Он был груб с тобой?
Вера (задыхаясь от возбуждения). Он вёл себя, как рыцарь, мама! Я сказала ему: дорогой мой, я тебя люблю…
Софья. Ты говорила — не любишь…
Вера. Подожди, мама!.. На пути нашем к счастью сказала я, неодолимые препятствия… Я всё уничтожу или умру, ответил подлец… то есть — герой, мама́. Мы говорили долго, красиво, и оба плакали от восторга друг перед другом, две чистые, две пылкие души.
Звёзды ясные, звёзды прекрасные
Нашептали цветам сказки чудные…
и обманули одну маленькую девочку… Но, говоря о любви, мама, он употребляет слишком много вводных предложений… это всегда противно, и я сказала ему уйди прочь!
Софья. Родная моя, дитя моё…
Вера. Нет, я закричала, потому что мне сделалось больно, нестерпимо больно! Моя милая мама как это всё случилось? Ведь я шутила, играла, — скажи мне, разве нельзя шутить, нельзя верить в хорошее?
Софья. Что я тебе скажу?
Вера (помолчав, серьёзно). Я никогда не решусь иметь детей, это страшно!.. Я тоже не понимаю ничего не понимаю и не могла бы сказать им ничего…
(В столовой голоса Надежды и Александра.)
Вера. Брат и сестра идут… спрячь меня! Они меня тоже искали? Не пускай их ко мне… не нужно!
(Софья уводит её через дверь в углу.)
Вера (на ходу) Мама, ты тоже верила в хорошее когда была девушкой?
Софья. Тоже…
Вера. А может быть, все герои — лгуны?..
(В столовой раздаются голоса.)
Александр. Я надаю ей пощёчин!
Надежда. Ах, дура, дура…
Иван. Но каково это отцу!
Надежда (заглядывая в комнату Якова). Здесь нет её.
Иван. Удар за ударом падает на мою голову!
Александр. Надо скорее выдать её за Ковалёва!
Надежда. Ну конечно…
Иван. Да, если он её возьмёт!
Надежда. Не беспокойся, возьмёт!
(Голоса стихают, видимо, перешли в гостиную. Идёт Пётр, бледный, на лице пьяная улыбка, садится в кресло, закрывает глаза. Из маленькой двери выходит Софья; она наливает в стакан воды из графина на столике у кровати Якова.)
Пётр. Опять кто-нибудь плачет?
Софья. Ты пришёл? Где ты был?
Пётр. Кто это плачет?
Софья. Вера…
Пётр. А, она вернулась…
Софья (подходя к нему). Да.
Пётр (усмехаясь). Отсюда не уйдёшь… не-ет! И пробовать не стоит…
Софья (тихо). Петя, ты выпил?
Пётр. Чуть-чуть, мама! Совсем немножко…
Софья. Зачем? Ведь это для тебя самоубийство!
Пётр. Самоубийство — глупость! Ужасно дрянно, когда люди моих лет стреляются.
Софья. Господи! Как страшно ты говоришь! И — где ты был?
Пётр (усмехаясь). У Кирилла Александровича. Но я больше не пойду к нему и вообще в ту сторону. Там — строго! Там от человека требуют такую массу разных вещей: понимания жизни, уважения к людям и прочее, а я… как пустой чемодан. Меня по ошибке взяли в дорогу, забыв наполнить необходимыми для путешествия вещами…
Софья. Тебя там и напоили?
Пётр. Боже сохрани! Там пьют чай с философией и всякими другими премудростями, но… даже варенья не дают! Нет, я зашёл в трактир. Вот это хорошо!
Софья. Иди к себе и ляг…
Пётр (задумчиво). И лежать… А вместе с тобой ляжет такая холодная, тяжёлая тоска… Какие средства ты знаешь против тоски?
Софья. Я ничего не знаю. Я боюсь говорить. Если бы все мы лгали — это было бы лучше…
Пётр. Молчать — лгать, говорить — лгать… Ну, иди, отирай слёзы… Неси воду… Это — Вере?
Софья (идёт). Да… Я позабыла…
(В двери сталкивается с Любовью и Яковом.)
Любовь (Якову). Теперь — легче?
Яков (хрипло). Да… немного…
Любовь. Очевидно, что ванны вредны тебе…
Яков. Пожалуй, так… Но Лещ этот…
Любовь. Я приглашу другого доктора…
Яков. Неудобно… Лещ обидится…
Пётр (вставая). Извиняюсь… я занял ваш трон!
Яков (усмехаясь). Сиди, сиди. Я лягу на постель… мне и сидеть трудно!
Пётр (Любови). Ты видела Веру?
Любовь (устраивая Якова). Пришла?
Яков. Ну, что? Как она?
Пётр. Я не видел.
Любовь (Петру). Побудь здесь, я пойду к ней… (Уходит.)
Яков. Нестерпимо жалко бедную девочку…
Пётр. Разве человеку легче, если ты польёшь уксусу на рану его?
Яков (удивлённо). Ты точно Люба…
Пётр. Люба? Она всегда видит больше других и оттого такая злая… О, вот идут люди разума…
Яков (с гримасой). Они станут кричать здесь, эх…
Надежда (входит). Вы куда это спрятали Веру?
Александр. Как глупо!
Пётр. Она с мамой…
Надежда (присматриваясь). Ты что такой трёпаный? (Уходит в маленькую дверь.)
Александр. Как вы чувствуете себя, mon oncle?
Яков. Неважно… неважно…
Александр. Сердце? Helas…[9] Закурим…
Яков. Я бы попросил тебя…
Александр. Ах, pardon! При сердце табак вреден, а также вино, женщины и всё остальное!
Пётр. Какой он остроумный, дядя!
Яков (грустно). Да…
Александр. А ты зачем здесь?
Пётр. Дядя, один гимназист — ужасный комик — однажды сказал:
Чтобы не повредить покою своему,
Не спрашивай людей — зачем и почему…
Александр. Му-му-му — какие-то телячьи стихи!
Надежда (выскакивает, возмущённая). Любовь просто обезумела от злости!
Александр (закуривая). Что ещё?
Надежда. Дядя, вы имеете на неё влияние, вы должны укротить её, она развращает Веру…
Яков (волнуясь). Развращает? Люба…
Надежда. Что за идеи у неё!
Яков (Александру). Я вас просил не курить здесь…
Александр. О, pardon!
Яков (слабо). Я не могу спорить, Надя, — мне худо… Но говорить так о Любе… прошу… не надо…
Надежда. Она внушает Верке мерзости!
Иван (идёт). Гм… а Леща всё нет…
(Маленькая дверь с шумом растворяется, выскакивает Вера, за нею идут Софья и Любовь.)
Вера (горячо, с тоскою). Вы обе — и ты и мама — ошибаетесь! Папа, ты честный, хороший человек!
Иван (торжественно). Несчастная! Тебе ли сомневаться в этом?
Пётр (грустно усмехаясь). Эх, Верка…
Вера. Папа, не говори так… с жестами! Пусть я дурная, пусть грязная, но ведь я — дочь тебе, я кровь твоя!
Иван. О, да, к несчастию…
Пётр. Какой прекрасный комик пропадает!
Вера. Папа, скажи мне, отвечай!
Яков (его не слышат). Уйдите… здесь не место…
Иван (отталкивая Веру). Ты не имеешь права спрашивать меня!
Вера. Не имею?
Иван (идя к Петру). Ты что сказал?
Александр (удерживая его). Стой, отец, я надеру ему уши.
Софья (спокойно). Не смей!
Пётр (выступая из-за её плеча). Хочешь драться, полицейский?
Иван. Вот! Вот, Надя…
Вера (с отчаянием). Папа, я тебя прошу…
Пётр (бледный, трясётся). Отец, она имеет право требовать у тебя ответа, она не знает — кто ты? Мы оба спрашиваем, — впрочем, я не буду, но ей, чтобы жить, нужно знать — честный ли человек её отец?
Иван (поражён). Что? Что?
Надежда. Петька, замолчи!
Софья (тихо, внушительно). Пусть они говорят!
Пётр. Я думаю, отец, что нечестные люди, больные — вообще, нехорошие люди — не имеют права родить детей…
Александр (усмехаясь). Вот осёл! Разве это делается по праву?
Пётр (пьянея от возбуждения). Отец, я так думаю! Разве дети для того, чтобы стыдиться своих отцов? Разве они для того, чтобы оправдывать и защищать всё, что сделано их родителями? Мы хотим знать, что вы делаете, мы должны понимать это, на нас ложатся ваши ошибки!
Иван. Что он говорит? Продолжай, дрянь…
Пётр. Ты дал мне жизнь, ты воспитал меня — почему же я дрянь? Я твоя кровь, отец!
Вера (жалобно). Петя, молчи!
Яков (тихо). Люба! Скажи им, что я не могу… (Любовь не слышит его.)
Пётр. Отец, ты честный человек?
Вера (требует). Мама, проси его, чтобы он ответил, проси!
Иван (растерянно). Послушай, скверное животное…
Пётр. Вот, Вера, слушай!
Иван (впадая в обычный, фальшивый тон пафоса). Слушай и ты, развратная девчонка…
Софья. Молчи, Иван, не губи себя до конца! (Вдруг опускается на колени.) Простите меня!
Надежда. Что за комедия? Мама, стыдитесь!
Иван. Ф-фу, чёрт возьми!..
Софья. Я могу только это. Простите меня, дети, за то, что я родила вас, — вот что я могу сказать…
Любовь (бросаясь к ней). Встань, мама, это бесполезно!
Софья (мужу). Проси у них прощения, это всё хорошее, что мы можем сделать…
Иван. Ты… ты понимаешь, что ты делаешь? (Бежит из комнаты и орёт.) Вы меня хотите с ума свести!
Надежда (матери). Вы убиваете уважение к себе!
Пётр (грустно). Мама, вот это и есть — трагический балаган!
Вера (горячо). Она — искренно!
Пётр. Не всё ли равно?
Яков (тихо). Люба… Соня… (Он делает попытку встать, опрокидывается, хрипит, и рот у него открывается, точно для крика.)
Софья. Я виновата перед вами, перед всеми, перед каждым! Что с вами будет?
Пётр (увидел лицо дяди, вздрогнул, подошёл к нему и, посмотрев, торжественно говорит). Дядя Яков — умер…
(Все на момент оцепенели, молчат, потом медленно, осторожно подходят к мёртвому.)
Любовь (тихо). Только так можно уйти из этого дома… Одна дорога…
Пётр. Другая — смерть души…
Софья (подавленно). Это мы его убили…
Вера (смотрит на всех). Почему я не боюсь?..
Надежда (уходит). А мужа дома нет… ах, боже мой!
Иван (в столовой). Ага-а! Теперь я буду говорить иначе! Да, теперь…
Любовь. Скажите им, чтобы не кричали…
(Никто не идёт.)
Иван (при входе встречает Надежду). Эй, вы! Я назначен… что? (Входит в комнату Якова.) Умер… (Вытягиваясь на носках, смотрит в лицо брата через головы Софьи и детей.) Умер… Как же это? Надо доктора! Позовите Леща, он пришёл…
Лещ (входит). Почему же нет радости, так естественной в этом случае?
Надежда (тихо). Шш! Дядя умер…
Лещ. Н-но? (Подходит, берёт руку Якова.) Н-да… Этого, разумеется, нужно было ждать каждый час… но всё же смерть никогда не является в пору… гм…
(Все молчат, как будто ждут чего-то. Александр вошёл, понял, что случилось, и лицо у него стало довольное. Иван тревожно оглядывается, переминаясь с ноги на ногу, покашливает тихонько, на минуту закрыл глаза и начинает говорить сначала мягко, почти искренно, потом снова впадает в фальшивый, напыщенный тон.)
Иван. Дети, друзья мои! Здесь, окружая дорогое нам тело умершего, пред лицом вечной тайны, которая скрыла от нас навсегда — навсегда… э-э… и принимая во внимание всепримиряющее значение её… я говорю о смерти, отбросим наши распри, ссоры, обнимемся, родные, и всё забудем! Мы — жертвы этого ужасного времени, дух его всё отравляет, всё разрушает… Нам нужно всё забыть и помнить только, что семья — оплот, да…
(Пётр осторожно и бесшумно закрывает ширмами постель дяди и печально смотрит на отца.)
Федосья (идёт и бормочет). Скончался, тихий…
Иван. Семья — вот наша крепость, наша защита от всех врагов…
Софья (тихо). Перестань…
(Иван надулся, готовый крикнуть, но оглянул всех и, гордо подняв голову, уходит, громко топая ногами. За ним выходят Лещ, Надежда, Александр. Остальные окружают мертвеца. Вера сжалась в комочек и беззвучно плачет. Пётр слепыми глазами смотрит на мать. Любовь смотрит сурово и неподвижно. Софья блуждающими глазами осматривает детей, как бы молча спрашивая их.)
Федосья (за ширмами). Царица небесная, прими раба твоего жалкого…
Пётр (глухо). Если бы я веровал в бога — ушёл бы монастырь…
Софья. Господи! Великий господи! Такая страшная жизнь и смерть в конце её… за что?
Любовь (как в бреду). Жизнь и смерть — две подруги верные, две сестры родные, мама.
Софья. Я не знаю… ничего не знаю…
Пётр. В чём я виноват? И Вера? Все мы?
Любовь. Смерть покорно служит делу жизни… Слабое, ненужное — гибнет…
Федосья (бормочет).
Занавес