1
Школа. Алтарь и амвон скрыты занавесом. На грубых деревянных партах двадцать пять — тридцать малышей. На задних партах — шалят, возятся. За передней стоит Сушков. За столом — попик, непрерывно нервно барабанит пальцами, в левой руке — линейка. Он говорит мальчику, стоящему за первой партой:
— Оказывается, ты, Анисимов, ничего не знаешь о сотворении мира. Сие не похвально, даже постыдно и достойно возмездия, кое и не минует тебя. Садись. Маков! Расскажи о потопе. Маков, тебе говорю — встань!
Маков. Меня держат.
Поп. Кто держит? Беси?
Маков (подскочил). Ой!
[Поп]. Что это значит?
Маков. Они щиплются.
Попик подходит к парте и бьёт линейкой плашмя по головам соседей Макова, кстати и по его голове.
— Говори!
Маков, шмыгая носом:
— Когда людей расплодилось много, они начали строить Вавилонову башню.
Попик. Зачем же это?
Маков. Чтобы спастись от потопа.
Попик. Так-так-так! Ну?
Маков. А этот… Ной, выстроил… баржу.
Попик. Дурак. Но — продолжай.
Маков. Тут у них смешались языки…
Попик. Так-так-так! Что значит — смешались языки?
Маков. Я не знаю.
Попик. Так. Ну, ты тоже ничего не знаешь, как Анисимов, Евченко и все другие. А не знаете вы потому, что не хотите знать. О чём и будет доложено смотрителю.
Маков. Батюшка, у нас время нет учиться.
Поп. Лжёшь.
Маков. Да вы сосчитайте часы-то!
Поп. Молчи. Ой, Маков, прикуси язык свой дерзкий! Начнём пение. Пожалуйте сюда, беси болотные, кикиморы!
Мальчики становятся полукругом у стола. Попик достал камертон и командует.
— Начинайте «Волю»! Ну — раз, два!
Взмахивает руками; дети поют:
Ах ты, воля, моя воля,
Золотая ты моя.
Воля — сокол поднебесный.
Воля — светлая заря.
Не с росой ли ты спустилась?
Не во сне ли вижу я?
Аль горячая молитва
Долетела до царя.
Знать, услышал он, голубчик,
Про житьё-бытьё, нужду,
Знать, увидел он, родимый,
Горемычную слезу.
2
Столярная мастерская. Перерыв в работе. Десятка два мальчиков окружают Яшина и Лисицу. Смирнов и Ерохин в углу, сидя на верстаке, о чём-то перешёптываются. Яшин — пьяненький, благодушен. Лисица показывает, как надобно воровать кошельки из карманов и как «перетыривать» их из рук в руки. Яшин восхищается:
— Это-то фокус! Это — ловко! Ах, сукин кот! А часы срезать можешь?
Лисица. Часы, Степан Иванович, трудно. Это очень трудно!
Лапотошник. Бумажник — значит, тоже трудно стырить…
Вошёл Оношенко, стоит и наблюдает.
Яшин. Постой, сукин кот! Да ты уж слямзил часы-то! Ах, дьявол!
Оношенко. А Лисица учит ребят лучше, чем ты, Яшин, а? Ты, старый чёрт, опять балуешь? Гляди, — смотрителю доложу! (Бьёт Лисицу.) Я тебе, сволочь, говорил, чтоб ты бросил фокусы эти? Говорил?
Яшин. Ты — не сердись, не бей его! Он — хват! Эх, зря вы его держите здесь! На воле он — барином жил бы…
Оношенко. Будет болтать! Эй вы, за работу! Смирнов, Ерохин, опять вместе? Я кому сказал, что вместе вам не полагается быть, а? Запишу (вынул книжку, пишет).
3
Сапожная мастерская. Мальчики сучат дратву, кладут заплаты на обувь, клеят каблуки, подошвы. Медленно шагает Климов, присматриваясь к работе. В руке — шпандырь. Он колотит им ребятишек по головам, по спинам, кричит:
— Как держишь головку, болван? Положи на колено. Конец шила сломан — не видишь? Отточить надо. Это что? Кривой каблук-то клеишь, осёл! Ну, отдых на четверть часа. Шабаш. Куда побежали? Не сметь! Дьяволята. За вас Христос страдал, святые угодники мучились, зверям на съедение шли, а вы, дьяволовы дети, в церкви воняете. (Сел на стул у окна.) Собирайтесь сюда, живо! (Ребята окружают его.) Намедни я вам рассказывал житие святых Кирика и Улиты, а сегодня слушайте Пантелеймона Целителя и великомученика житие. Не толкайтесь, мало вам места? Зверята! Тише! (Откашлялся.) В царствование императора римского… Арап, это что такое император?
Арап. Царь.
Климов. Какой?
Арап. Всё равно какой, всякий.
Климов. Осёл! Не всякий, а всероссийский.
Арап. Вы сказали — римский.
Климов. Я тебе, харя, объяснял: римских больше нет, в Риме теперь папа сидит. Дурак, тупая башка! Ты. чего смеёшься, косая морда!
4
На дворе, за домом администрации, преступники пилят дрова, укладывают их в поленницы, толстые поленья раскалывают. Роют канавы для стока воды. За ними наблюдает надзиратель. Работают молча.
5
За углом церкви — Арап, Чумовой и Людмила, она — хромая, с костылём.
Людмила. Вы — не стыдитесь…
Чумовой. Чего стыдиться?
Арап. Не мы порем, а нас порют. Наплевать нам на стыд.
Людмила. Девочек тоже секут.
Чумовой. Тебя — секли?
Людмила. Мне Оношенкова жена сказала, что секут.
Арап. Она — стерьва.
Чумовой. Настоящая стерьва. Ты её не слушай!
Людмила. За что вы её ругаете? Она — добрая.
Арап. Она с Лисицей живёт.
Людмила. Неправда! Она — с мужем, а Лисица — с вами в бараке живёт.
Мальчики, усмехаясь, переглянулись.
Арап. Ты не понимаешь, про что мы говорим.
Чумовой. Ей и не надо понимать это, она — хромая.
Людмила (обиделась). Я знаю, что хромая, а вы — дураки! И — врёте! У-у… Воришки! Дрянь.
Идёт прочь.
Чумовой. Обозлилась.
Арап. Дурочка. Эх, как есть хочется!
Чумовой. Айда в кухню, помои выносить. Может, хлеба украдём. (Уходят.)
6
В углу, в тени частокола, Людмила, сидя на земле, сплетает из травы венок. Ерохин идёт с лопатой на плече. Замедлив шаг, смотрит на Людмилу, она улыбается ему.
Людмила. Вот — села, а встать — трудно.
Ерохин молча подаёт ей костыль, помогает встать.
Людмила. Спасибо. Ты всегда кому-нибудь помогаешь.
Ерохин (сконфуженно). Ну уж — всегда! Не всегда, а как приходится.
Людмила. За что тебя посадили сюда?
Ерохин. Голубей воровал.
Людмила. Я очень люблю голубей.
Ерохин (усмехаясь). Воровать? (Идёт прочь.)
Людмила грустно смотрит вслед ему. Бросила венок на землю, идёт к дому.