Псковъ, какъ мѣсто зарожденія первой бѣлой арміи. Появленіе въ бѣлой арміи Балаховича. Ея первыя неудачи. Отступленіе арміи въ Эстонію и договоръ съ Эстонскимъ правительствомъ о дальнѣйшей дѣятельности арміи. Погоня за чинами и взаимныя интриги въ верхахъ русской арміи. Организація собственнаго бѣлаго отряда въ Ревелѣ и сліяніе его съ русской арміей, вышедшей изъ Пскова. Русскій общественный совѣтъ въ Ревелѣ. Сближеніе совѣта съ эстонцами. Попытка къ такому же сближенію со стороны русской эмигрантской организаціи, находившейся въ Гельсингфорсѣ. Появленіе на ревельскомъ горизонтѣ петербургскаго присяжнаго повѣреннаго Иванова и борьба его съ Русскимъ Совѣтомъ и штабомъ арміи. Дѣятельность Русскаго Совѣта. Порядки въ русской арміи. Русско-эстонскія отношенія. Соперничество русскаго генералитета за постъ командующаго русской арміей. Русскій Совѣтъ находитъ необходимымъ организовать русскую гражданскую власть. Майское наступленіе. Взятіе русской арміей Ямбурга и Гдова, эстонской — Пскова. Реакціонная авантюра «правительства Недры», его походъ на Эстонію. Прилетъ къ генералу Родзянко нѣмецкихъ офицеровъ изъ «арміи Недры». Ухудшеніе русско-эстонскихъ отношеній. Столкновеніе русскаго командованія съ ингерманландцами. Возстаніе на Красной Горкѣ.
Исходнымъ пунктомъ, изъ котораго зародилось и потомъ стало развиваться дальше все бѣлое движеніе на сѣверо-западѣ Россіи, былъ тотъ же Псковъ.
До 25 ноября 1918 г. Псковъ находился подъ нѣмцами. Въ предѣлахъ чисто-русскихъ губерній этотъ городъ являлся самымъ сѣвернымъ и крайнимъ, куда докатывалась волна побѣдоносной нѣмецкой арміи, и естественно, что съ него же началось обратное движеніе большевиковъ въ отобранныя у нихъ нѣмцами области. Предполагалось теоретически, что населеніе ждетъ не дождется возврата назадъ своей русской власти. Поэтому, какъ только былъ заключенъ Брестъ-Литовскій договоръ, большевики стали готовиться къ новому занятію Пскова. Хотя по договору нѣмцамъ надлежало очистить Псковскую губернію въ самое ближайшее время, но они выдумывали всякія отговорки и, опираясь на свои дисциплинированныя войска, затянули очищеніе города и губерніи вплоть до собственной революціи, когда нѣмецкая военная сила разомъ исчезла «аки дымъ», а появившіеся вмѣсто нея многочисленные нѣмецкіе солдатскіе комитеты немедленно выкинули лозунгъ «домой!»
Предчувствуя полный развалъ своего фронта и желая дать возможность, по уходѣ нѣмцевъ, самимъ псковичамъ отстоять свою территорію отъ большевиковъ, нѣмецкое командованіе незадолго до ухода стало формировать во Псковѣ русскую добровольческую армію, помогая этому дѣлу совѣтами, деньгами и снаряженіемъ. Ходили слухи, что организацію бѣлой арміи нѣмцы предпринимали не изъ одного сочувствія къ судьбѣ псковичей, эта услуга уже тогда входила въ общій политическій планъ потерпѣвшей въ Германіи крахъ реакціи и, такимъ образомъ, организаціонная работа во Псковѣ являлась своего рода тактической завязью, страховкой насчетъ будущихъ временъ и «реальныхъ нѣмецкихъ интересовъ» вообще въ Россіи.
Періодъ нѣмецкой учебы оказался весьма кратокъ, а съ русской стороны дѣло велось крайне безпечно и безтолково. Уже тогда, въ моментъ зарожденія бѣлой арміи, вскрылась одна психологическая черточка, которая сразу возмутила бравыхъ нѣмецкихъ инструкторовъ. Едва успѣвъ надѣть погоны и шашку, русскіе офицеры начали кутить и бездѣльничать, не всѣ, конечно, но… многіе. Нѣмцы только руками разводили, глядя на такую безпечность. Быстро сталъ пухнуть «штабъ», всевозможныя учрежденія «связи», а солдатъ — ноль. Офицеровъ въ городѣ многое множество, но большинство изъ нихъ желаетъ получать «должности», сообразно съ чиномъ и лѣтами. Нѣмцы нервничаютъ, ругаются. Если не измѣняетъ память, такъ топчутся на одномъ мѣстѣ, пока на выручку не появляются перебѣжавшіе отъ большевиковъ на маленькомъ военномъ пароходикѣ матросы чудской флотиліи и небольшой отрядъ кавалеріи Балаховича-Пермыкина[26]. Къ этимъ, удравшимъ отъ большевиковъ частямъ, позже присоединились небольшія кучки крестьянъ-добровольцевъ, затѣмъ насильственно забрали старшихъ учениковъ гимназіи, реальнаго училища и армія была готова. Вся затѣя явно пахла авантюрой и большинству обывателей даже въ голову не приходило, что ихъ жизнь и достояніе будутъ зависѣть только отъ успѣховъ такой арміи. Стоявшіе во главѣ организаціи арміи русскіе, по естественной причинѣ, старались скрыть дѣйствительное положеніе вещей на фронтѣ, а нѣмецкое командованіе поддерживало въ населеніи увѣренность, что, впредь до образованія серьезной русской силы въ области, нѣмцы не уйдутъ изъ города и не оставятъ насъ на произволъ большевиковъ.
Оффиціально армію формировалъ нѣкій генералъ Вандамъ (военный сотрудникъ суворинскаго «Новаго Времени»), онъ же былъ командующимъ такъ называемаго «Сѣвернаго Корпуса», но фактически всю власть скоро захватили офицеры Балаховичъ и Пермыкинъ. Они пришли въ городъ тихенькіе, скромненькіе, но дурная слава ползла за ними по пятамъ. Оба офицера только что бѣжали изъ совѣтской арміи, считались тамъ ярыми защитниками совѣтской власти и въ семъ качествѣ успѣли кроваво и невѣроятно жестоко усмирить возстаніе лужскихъ крестьянъ. Явившись теперь во Псковъ, они почувствовали подозрительное къ себѣ отношеніе и потому въ первый же день обратились къ населенію съ печатнымъ заявленіемъ, въ коемъ увѣряли насъ, что солдаты ихъ не обидятъ населенія, и что отрядъ ихъ пришелъ грудью своей защищать край отъ большевиковъ. Въ частной бесѣдѣ, передъ офицерами, эти господа оправдывали свою гнусную роль у большевиковъ «соображеніями высшей политики». «Да, — говорилось примѣрно, мы усмиряли лужскихъ крестьянъ, да — усмиряли кроваво, жестоко, но дѣлалось это съ опредѣленной цѣлью — довести ненависть крестьянъ къ большевикамъ до озвѣрѣнія, утопить въ пламени народнаго гнѣва коммисарье автоматически». Слушали и, конечно, не вѣрили ихъ циничному вранью, но въ тотъ моментъ хватались за нихъ, какъ за кучку болѣе или менѣе энергичныхъ людей и на всѣ ихъ прошлыя художества просто закрыли глаза.
На организацію бѣлой арміи нѣмцы дали небольшую сумму денегъ, вооруженіе и часть военныхъ припасовъ[27]. Денегъ оказалось мало, Вандамъ прибѣгнулъ къ выпуску кредитокъ 50-рублеваго достоинства. Ихъ почти силкомъ навязывали служилому чиновничеству, населеніе брало эти деньги крайне неохотно. Былъ еще испробованъ путь: въ большомъ собраніи обывателей, преимущественно купечества, Вандамъ сказалъ патріотическую рѣчь и призвалъ горожанъ къ добровольному пожертвованію. Этотъ способъ тоже далъ мало денегъ. Вандама слушали, сочувственно вздыхали, даже кричали «ура», но денегъ дали поразительно мало, всего нѣсколько десятковъ тысячъ рублей. Организація арміи явно не клеилась, набранные изъ деревень солдаты, плохо экипированные, скудно накормленные, начали падать духомъ.
За два дня до разразившейся катастрофы, 22 ноября, во Псковъ завернулъ изъ Риги ген. Родзянко и вотъ, что онъ пишетъ въ своей книгѣ о состояніи тогдашней бѣлой арміи.
«Поѣздъ пришелъ рано… Я пошелъ по улицамъ и встрѣтилъ много какъ солдатъ, такъ и офицеровъ вновь формирующихся частей. Старый кадровый офицеръ, всю жизнь проведшій въ строю, часто уже по первому впечатлѣнію можетъ опредѣлить, что можно сдѣлать изъ даннаго солдата и какого формированія можно ожидать, имѣя тотъ или иной живой матеріалъ, и это первое впечатлѣніе рѣдко бываетъ ошибочнымъ: разнузданнаго, ободраннаго, невоинскаго вида солдатъ и офицеровъ, попадавшихся мнѣ навстрѣчу, было совершенно достаточно для того, чтобы я сразу же рѣшилъ, что псковское формированіе есть не болѣе, какъ авантюра. Шатающіеся по городу офицеры были, повидимому, люди ничѣмъ незанятые; во многихъ магазинахъ за прилавками я видѣлъ приказчиковъ, одѣтыхъ въ офицерскую форму»[28]. Весь корпусъ ко времени пріѣзда ген. Родзянко состоялъ приблизительно изъ 4500 человѣкъ, включая сюда 1500 офицеровъ.
Естественно, что Балаховичъ и Пермыкинъ въ такой обстановкѣ окончательно осмѣлѣли и подняли голову. Генерала Вандама они явно игнорировали и за его спиной посмѣивались надъ нимъ. Вандамъ вскорѣ самъ понялъ безпомощность своего положенія и, отказавшись отъ командованія, передалъ его полковнику Нефъ
Долго воздерживаться отъ попоекъ и грабежа балаховцы, конечно, не могли, но развернуться во-всю имъ тогда не удалось: 25 ноября внезапно (увы, не только для усыпленныхъ обывателей, но и для всей «арміи») началась бомбардировка Пскова большевиками. Деморализованные нѣмцы бѣжали, разбѣжалась и армія Нефа.
«Черезъ день или два, пишетъ тотъ же ген. Родзянко, начали появляться (въ Ригѣ) бѣженцы изъ Пскова и среди нихъ много офицеровъ и солдатъ. Однимъ изъ первыхъ прибылъ начальникъ штаба сѣверной арміи ротмистръ Розенбергъ съ женой и частью штаба, что, признаться, меня очень удивило»[29].
Таково было первое начало организаціи бѣлой арміи. Въ дальнѣйшемъ осколки этой арміи перебрались въ народившуюся тогда эстонскую республику и по особому договору, заключенному между сѣвернымъ корпусомъ и эстонскимъ правительствомъ 6 декабря 1918 г., Сѣверная армія, сохранивъ свою военную организацію, въ командномъ отношеніи подчинилась эстонскому военному главнокомандованію, т. е. тогдашнему генералу Лайдонеру. Въ то время еще не возникало мысли о походѣ на Петроградъ и потому главной ідѣлью договора были «общія дѣйствія, направленныя къ борьбѣ съ большевиками и анархіей, при чемъ главнымъ направленіемъ дѣйствій арміи является Псковская область»[30]. Чтобы обезопасить свою молодую республику отъ всякихъ покушеній со стороны русскихъ бѣлыхъ войскъ (читай: реакціи и генераловъ!), въ договорѣ твердо устанавливались нѣсколько положеній, такъ сказать, пресѣкательнаго и контрольнаго характера. Кромѣ подчиненія эстонскому главнокомандованію, сѣверная армія ни въ коемъ случаѣ не смѣетъ вмѣшиваться во внутреннія эстонскія дѣла, до прихода союзниковъ (тогда ждали отъ Антанты присылки крупныхъ кадровъ. В. Г.). Сѣверная армія не должна превышать 3500 человѣкъ; въ обоихъ главныхъ штабахъ — эстонской и русской арміи — присутствуютъ военные представители для взаимнаго освѣдомленія о положеніи армій и ходѣ работъ. Взамѣнъ этого, во время нахожденія арміи въ предѣлахъ Эстоніи, довольствіе всѣхъ видовъ, обмундированіе и снаряженіе русская армія получаетъ изъ эстонской казны за счетъ будущаго русскаго правительства.
Изъ содержанія приведеннаго договора видно, что эстонцы и хотѣли и боялись организаціи русской бѣлой арміи. Хотѣли, поскольку необходимъ былъ всякій союзникъ, спасавшій ихъ крошечную территорію отъ яростно насѣдавшихъ на нихъ въ районѣ Юрьева и Нарвы большевиковъ, боялись, поскольку сами сознавали, что въ лицѣ «эстонской республики» на тѣлѣ Россіи всплывало новое государственное образованіе, небывшее доселѣ на свѣтѣ и не имѣвшее никакихъ юридическихъ корней. Коллизія желаній и опасеній, пробивающаяся въ этомъ договорѣ, долгое время затѣмъ проходила красной нитью въ эстонской политикѣ по отношенію къ бѣлому командованію и бѣлой власти на сѣверо-западѣ. Въ военной эстонской средѣ обычно превалировало «хотѣніе», въ эстонскихъ политическихъ кругахъ, наоборотъ, «боязнь». Такъ продолжалось до августа 1919 г., до полученія эстонцами мирныхъ предложеній большевиковъ, когда начинаетъ намѣчаться новый уголъ зрѣнія въ эстонской политикѣ.
За время съ декабря 1918 г. по май 1919 г. бѣлая армія окрѣпла, увеличилась въ своей численности и мало по малу стала слагаться въ величину, могущую серьезно предпринять болѣе активныя дѣйствія — противъ большевиковъ. Война съ большевиками ни у эстонцевъ, ни у бѣлыхъ, собственно, не прекращалась за этотъ періодъ ни на часъ, но послѣ отбитія большевистскихъ атакъ на Нарву и вытѣсненія ихъ изъ юрьевскаго плацдарма, она утратила на время свою остроту и интенсивность.
Бѣлая армія росла медленно и не безъ перебоевъ въ своемъ механизмѣ. Съ первыхъ дней ея поселенія на эстонской территоріи начались различныя взаимныя тренія въ командномъ составѣ. Съ одной стороны плохо подчинялся и фрондировалъ Балаховичъ, съ другой — ген. Родзянко стремился вытѣснить полк. Дзерожинскаго, принявшаго командованіе послѣ Нефа. Къ склокѣ среди военныхъ круговъ присоединились тренія между военнымъ элементомъ и ревельской русской общественностью.
Въ своей книгѣ ген. Родзянко пытается представить все дѣло такъ, что не онъ, а обстоятельства и голосъ рядового офицерства выдвинули его на постъ командующаго сѣверной арміей. Мѣстные же общественные дѣятели, съ которыми приходилось говорить про это время, изображаютъ дѣло совсѣмъ въ иномъ свѣтѣ. Какъ всегда, истина была посерединѣ. Но прежде чѣмъ перейти къ изложенію событій и характеристикѣ общественныхъ и военныхъ взаимоотношеній этого періода, позволю себѣ сдѣлать маленькое отступленіе и подчеркну одинъ штрихъ, который крайне интересенъ съ точки зрѣнія изученія психологіи нашихъ военныхъ круговъ въ періодъ гражданской войны. Большинство изъ нихъ совершенно, казалось, забывало, въ какой обстановкѣ они воюютъ, съ кѣмъ и для чего они воюютъ.
Какъ только появилась первая завязь будущей арміи, полковники и генералы стали рости, какъ грибы послѣ дождя. Выходило такъ, что люди спѣшили использовать для своего чинопроизводства именно этотъ періодъ почти партизанскаго положенія арміи, когда менѣе всего можно было говорить объ объективности подобныхъ награжденій. Родзянко, завернувшій на сутки во Псковъ къ полковнику Нефъ, черезъ день производится полковникомъ Нефъ въ генералы, а когда въ свою очередь Родзянкѣ удается побороть полк. Дзерожинскаго и занять его мѣсто командующаго Сѣверной арміей, Родзянко жалуетъ генераломъ полковника Нефа. Позже онъ производитъ въ генералы и полк. Дзерожинскаго, котораго онъ самъ же, всего за два-три мѣсяца до этого случая, просилъ «назначить (его — Родзянко) на любую должность, хотя бы ротнымъ командиромъ»!
Можно себѣ представить, что дѣлалось среди рядовой офицерской братіи при видѣ этой «генераломаніи», когда у русской бѣлой арміи въ періодъ между декабремъ 1918 г. и маемъ 1919 г. сколько нибудь серьезныхъ боевыхъ дѣйствій вовсе не было. У однихъ — людей 20-го числа и чина — мрачнымъ пламенемъ въ душѣ разгоралась злоба и зависть, у другихъ — болѣе идейныхъ и интеллигентныхъ (сюда входили бывшіе студенты, лица до войны интеллигентныхъ профессій и несомѣнно нѣкоторая, хотя и небольшая часть, идейно-настроеннаго кадроваго офицерства) — явилась естественная боязнь, что старые царскіе штабъ-офицеры, опираясь на свои связи, потрясая разными формулярами и рескриптами, затрутъ, сомнутъ эту идейную группу офицерства и распространятъ ту заразу стараго бюрократизма, отъ которой погибнетъ все бѣлое дѣло. И потому естественно, что чинопомѣшательство понемногу распространяется и въ рядовой офицерской средѣ. Первая группа этого офицерства хочетъ награжденія, потому что «это теперь легко» и было бы глупо не воспользоваться открывшейся возможностью, вторая, меньшая, хочетъ повышенія, иначе лопнетъ то дѣло, во главѣ котораго должны встать наиболѣе свѣжіе и современно настроенные люди. Въ концѣ концовъ, связи, происхожденіе и личная гибкость все-таки берутъ верхъ и «караси-идеалисты» плохо успѣваютъ въ этой гонкѣ.
Погоня за чинами имѣла впослѣдствіи просто комическіе результаты. Благодаря системѣ взаимно-дружескаго награжденія, къ концу сѣверо-западной эпопеи въ арміи (безъ преувеличенія) появились полковники почти юношескаго возраста, а генераловъ на всю армію въ 17 тысячъ штыковъ насчитывалось 34, не считая дюжины тѣхъ, которыхъ умудрились испечь уже послѣ ликвидаціи арміи.
Справедливость требуетъ, однако, отмѣтить, что на фонѣ этого чинопроизводственнаго помѣшательства наблюдались изрѣдка и своеобразныя исключенія. Не желая приводить именъ, я скажу, что знаю такихъ штабъ-офицеровъ (2—3), которые, войдя въ составъ бѣлой арміи и оставшись въ ней до самаго печальнаго ея конца, вовсе уклонились отъ какихъ либо новыхъ чиновъ и опредѣленно иронизировали надъ установившейся «парниковой» системой офицерскаго чинопроизводства. Но занимали они все-таки высокія мѣста, такъ какъ по своему прошлому принадлежали къ офицерской аристократіи.
Въ то время, какъ Нефъ и Балаховичъ отступали отъ Пскова, на сѣверѣ Ревелѣ — новой столицѣ новой республики — подъ угрозой натиска большевиковъ на Нарву и дальше на Ревель, создается собственная смѣшанная (изъ эстонцевъ и русскихъ) военная организація. Душою этого дѣла былъ эстонскій премьеръ временнаго правительства К. Пятсъ. При его содѣйствіи и подъ руководствомъ русскаго генерала Геникса организуется такъ называемая «самозащита». Вскорѣ она, однако, теряетъ свой смѣшанный характеръ, спѣшно образуется самостоятельная эстонская армія, а остатки самозащиты сливаются съ «русскимъ сѣвернымъ корпусомъ», успѣвшимъ уже заключить особый договоръ съ эстонскимъ правительствомъ. Этому новообразованію полуподчиняется Балаховичъ со своими партизанами, и вся возникшая сѣверная армія переходитъ подъ начальство полк. Дзерожинскаго, — скромнаго, честнаго офицера, врага всякихъ интригъ, но крайне нерѣшительнаго человѣка.
Параллельно съ военной организаціей ген. Геникса русскіе общественные дѣятели въ, свою очередь, создали въ Ревелѣ въ октябрѣ 1918 г. временный Русскій Совѣтъ, куда вошли представители почти всѣхъ слоевъ буржуазнаго ревельскаго общества. Эстонское правительство немедленно же обратилось къ нему съ предложеніемъ намѣтить министра отъ русскихъ, т. к. остальныя группы національныхъ меньшинствъ уже имѣли своихъ министровъ въ составѣ правительства. Совѣтъ на первыхъ порахъ не счелъ удобнымъ давать эстонцамъ въ такомъ видѣ санкціи русскаго признанія ихъ самостоятельности и избралъ лишь агента для сношеній, одного русскаго купца С. Русскій Совѣтъ избралъ правленіе: предсѣдателя — кн. С. П. Мансырева (депутата 2-й Государственной Думы), членовъ — Филиппео, Шульца, Горшкова и Сорокина (инженера, моряка и двухъ адвокатовъ). Вскорѣ послѣ этого появляется впервые 54 въ Ревелѣ нѣкій петроградскій присяжный повѣренный Н. Н. Ивановъ, основатель печальной памяти банкирской конторы на Садовой и промышленнаго общества поставокъ со взносомъ по 25 рублей. Въ Ревелѣ г. Ивановъ выступилъ въ качествѣ представителя какого-то комитета петроградскихъ антибольшевистскихъ организацій, состоявшаго, будто бы, по словамъ Иванова, подъ предсѣдательствомъ великаго князя Павла Александровича[31]. Ивановъ быстро сошелся съ кн. Мансыревымъ, очаровалъ эстонцевъ, которые ему учли какіе то векселя кіевскихъ сахарозаводчиковъ чуть ли не на 200.000 эстонскихъ марокъ.
14 января 1919 г. Ивановъ предложилъ Русскому Совѣту слѣдующую программу: 1) сойтись съ эстонцами, 2) выбрать въ составъ ихъ правительства русскаго, 3) получить согласіе эстонцевъ на организацію русской арміи на ихъ территоріи[32]. Совѣтъ снова насторожился и опять не далъ опредѣленнаго отвѣта. Тогда Ивановъ съ той же программой поѣхалъ въ Гельсингфорсъ, но оттуда вернулся разочарованный и сталъ работать съ Совѣтомъ, въ который его кооптировали вмѣстѣ съ его пріятелемъ врачемъ Гейманомъ. Съ конца января того же года онъ началъ издавать въ Ревелѣ «Русскую Газету».
Мало по малу, при энергичномъ подталкиваніи Иванова, Русскій Совѣтъ тѣснѣе сближается съ эстонцами, устраиваетъ банкетъ и рѣшаетъ впредь дѣйствовать совмѣстно. Около того же времени (конецъ января, начало февраля) изъ Гельсингфорса пріѣзжаютъ кн. Волконскій, ген. Гулевичъ и С. Г. Ліанозовъ, чтобы нащупать почву для организаціи на территоріи Эстоніи противобольшевистской арміи. До Гельсингфорса доходили, очевидно, весьма смутные слухи о томъ, что предпринималось въ полосѣ бывшей Эстляндской губерніи русскими, поэтому, по иниціативѣ того же Иванова, собираютъ мѣстныхъ дѣятелей и капиталистовъ и рѣшаютъ устроить совмѣстное съ пріѣзжими засѣданіе, приглашенія на которое поручаютъ сдѣлать кн. Мансыреву, какъ предсѣдателю Совѣта,
Собраніе состоялось, а «гельсингфорцы» не пришли. Мансыревъ доложилъ, что «гельсингфорцы» не пожелали этой встрѣчи. Позже, черезъ Филиппео, который объяснился съ С. Г. Ліанозовымъ, узнаютъ, что ихъ и не звали и что они были бы рады совмѣстной работѣ, и что въ дальнѣйшемъ, въ виду ихъ отъѣзда назадъ въ Гельсингфорсъ, для связи съ ними будетъ служить С. А. Зиновьевъ. Въ результатѣ въ Совѣтѣ получился большой скандалъ и Мансырева исключили изъ его состава. Случай этотъ нисколько не разстроилъ дружбы Мансырева съ Ивановымъ.
Переговоры самихъ «гельсингфорцевъ» съ эстонцами ничего не дали. Всѣ ихъ обѣщанія, данныя при отъѣздѣ русскимъ общественнымъ дѣятелямъ, тоже оказались потомъ пуфомъ. Съ теченіемъ времени выяснилось, что денегъ у нихъ нѣтъ, финансовыхъ связей тоже нѣтъ, а политическое настроеніе — близкое къ кругамъ Трепова. Зиновьевъ въ Русскомъ совѣтѣ вовсе не показывался, но стороной утверждалъ, что «гельсингфорцы заключили союзъ съ эстонцами и финляндцами», чего въ дѣйствительности не было. Тогда Ивановъ начинаетъ настаивать передъ Совѣтомъ на образованіи на территоріи Эстіи русской областной правительственной власти. Попутно онъ втирается къ Балаховичу, заключаетъ съ нимъ какой-то письменный договоръ о взаимной поддержкѣ на предметъ созданія отдѣльнаго русскаго правительства. Шаги Балаховича, его фронда и дружба съ Ивановымъ начинаютъ безпокоить военные круги; съ другой стороны, нерѣшительный Русскій Совѣтъ мнется на одномъ мѣстѣ и боится сколь нибудь рѣшительныхъ, твердыхъ и политически-ясныхъ выступленій.
По поводу соглашенія «Ивановъ-Балаховичъ» устраивается совѣщаніе, въ которомъ участвуютъ командиръ Сѣв. арміи полк. Дзерожинскій, его начальникъ штаба фонъ-Валь, инженеръ Третьяковъ и представители Русскаго Совѣта. Признаютъ дѣйствія Иванова «неправильными», но Совѣтъ, однако, не удаляетъ его изъ своего состава. Ивановъ самъ уходитъ изъ Совѣта и начинаетъ въ газетѣ и арміи работать противъ Совѣта, упрекая послѣдній въ дряблости, половинчатости и отсутствіи ясной политической программы, необходимой въ борьбѣ съ большевизмомъ. Хорошій ораторъ и недурной публицистъ, Ивановъ пріобрѣтаетъ себѣ много сторонниковъ и въ Совѣтѣ и въ широкихъ общественныхъ кругахъ. Выдвигаемая имъ идея необходимости опредѣленнаго демократическаго лица по существу несомнѣнно раздѣляется многими видными членами Совѣта но, странное дѣло, въ то же время по отношенію къ нему начинаетъ рости какое-то инстинктивное недовѣріе, недовѣріе къ искренности его побужденій и цѣлей, возникаетъ мысль объ аферизмѣ[33]. Этимъ пользуются тѣ изъ русскихъ, кто вообще, какъ Родзянко, были противъ всякихъ «идей» и общественныхъ задачъ, «навязываемыхъ» бѣлой арміи, а равно и тѣ, кто понимая, что гражданскую войну нельзя вести безъ яснаго политическаго отчета въ своихъ стремленіяхъ, заподазриваютъ въ Ивановѣ эстонскаго агента, заинтересованнаго главнымъ образомъ въ признаніи русскими эстонской независимости.
Не довольствуясь устной и газетной агитаціей, Ивановъ создаетъ «практическую народную партію», въ составъ которой, кромѣ него, входятъ Мансыревъ, Горшковъ и Гейманъ, и достаетъ откуда-то средства для этой «партіи». Программа партіи помѣщена въ книгѣ ген. Родзянко. Здѣсь отмѣчу основныя положенія «центральнаго комитета партіи».
Энергичная борьба съ большевизмомъ до полнаго его уничтоженія, замѣна власти большевиковъ властью народныхъ депутатовъ, избираемыхъ въ освобождаемыхъ мѣстностяхъ всѣмъ неопороченнымъ населеніемъ, возстановленіе права на трудъ, частная собственность, разрѣшеніе аграрнаго вопроса «въ соотвѣтствіи съ нуждами, пользами и интересами всего населенія», съ временнымъ признаніемъ настоящаго фактическаго земельнаго положенія, матеріальное обезпеченіе лойальнаго рабочаго населенія путемъ государственнаго субсидированія, возстановленіе суда, коопераціи, расширеніе грамотности, въ окраинной и инородческой политикѣ — культурное, а въ опредѣленныхъ случаяхъ — политическое самоопредѣленіе. Дополнительно къ этой программѣ партія считаетъ необходимымъ: 1) немедленное образованіе русской государственной ячейки на сѣверо-западѣ Россіи въ формѣ Народной Директоріи сѣверо-западной Россіи, которая дастъ политическую, при томъ единую основу всѣмъ разрозненнымъ русскимъ военнымъ политическимъ формированіямъ и единое командованіе; 2) признаніе права самоопредѣленія Финляндіи и Эстоніи, въ дружбѣ съ которыми будетъ быстро сломленъ большевизмъ.
Игнорируя нѣкоторыя недомолвки этой программы, въ родѣ «неопороченнаго» (?) населенія, какъ избирающей среды, или обезпеченія со стороны государства «лойальнаго» рабочаго населенія, принимая во вниманіе и неполноту и кустарность такой программы, нельзя не отмѣтить, что партія г. Иванова (усѣвшаяся всего на 4 стульяхъ) впервые пыталась хоть сколько нибудь сносно и опредѣленно фиксировать политическія стремленія и задачи возникшей на сѣверо-западѣ бѣлой освободительной войны. Русскій совѣтъ только критиковалъ программу Иванова и К-о и ровно ничего не дѣлалъ со своей стороны для идейнаго оформленія начавшейся бѣлой борьбы.
Партія Иванова, однако, тоже не клеится. Тогда, 11-го февраля 1919 г. онъ обращается съ письменнымъ воззваніемъ къ Правителю Сибири, адмиралу Колчаку.
Ваше Превосходительство! Отъ имени петроградскихъ антибольшевистскихъ организацій и группъ и отъ имени объединенной общественности г. Ревеля, установившей тѣсный контактъ съ сѣверо-западной арміей, обращаюсь къ Вамъ съ почтительной просьбой освѣдомить насъ о положеніи и ближайшихъ задачахъ и намѣреніяхъ Сибирской Арміи, а также о Вашей детальной политической платформѣ, о которой говорятъ столько разнаго, что существуетъ больше десятка представленій о Вашей политикѣ. Въ частности, было бы важно для нашей работы внутри Петрограда и на сѣверо-западномъ фронтѣ установить, когда приблизительно возможна Ваша операція на которую либо столицу, если вообще возможно сейчасъ о томъ говорить. Желательно имѣть освѣщеніе Уфимско-Оренбургскаго пораженія, внутренняго положенія Сибири, внутренней политики возглавляемаго вами правительства и знать его составъ, какъ личный, такъ и партійный, также имѣть представленіе о конкретномъ содержаніи вашей связи съ союзниками. Ужъ больно мы всѣ здѣсь истомились отъ неопредѣленности. Съ своей стороны освѣдомляю, что на сѣверо-западѣ Россіи рѣшающимъ центромъ, отъ котораго зависитъ положеніе и жизнь нашего сѣверо-западнаго фронта, является эстонское правительство, возглавляемое госп. Пятсомъ. Съ правительствомъ этимъ установились, благодаря признанію принципа самоопредѣленія мѣстными организаціями, находящимися въ тѣсномъ, какъ указано выше, контактѣ съ дѣйствующими силами арміи, наилучшія отношенія — иначе сѣверо-западный фронтъ уже умиралъ и у него не оказалось бы базы и пришлось бы прекратить всю работу, отвѣтственность за каковое прекращеніе мы не могли взять на себя, не видя возможности скорой помощи Сибирской арміи Петрограду, переживающему безумную катастрофу. Помимо признанія принципа самоопредѣленія за Эстоніей, здѣсь сейчасъ всѣ — и армія — сошлись на необходимости образованія аппарата государственной власти для сѣверо-западной Россіи въ цѣляхъ русскаго объединенія и выполненія. полномочнымъ юридическимъ лицомъ многообразной отвѣтственной работы, необходимой по обстановкѣ, и которой сейчасъ никто не выполняетъ. Власть эта должна основываться на общественныхъ началахъ и представляется въ формѣ директоріи. Судить вамъ въ Сибири о томъ, что здѣсь нужно и что недопустимо, положительно невозможно. Наличная обстановка сильнѣе всякихъ желаній и заданій мѣстныхъ дѣятелей. Посему то или другое отношеніе ваше къ сообщенному здѣсь можетъ опредѣлиться только послѣ детальной и непосредственной информаціи. Съ гельсингфорской группой, возглавляемой Юденичемъ и состоящей изъ кучки крупныхъ капиталистовъ, однако безденежныхъ, мы все время въ связи, но объединеніе наше съ ними замедляется реакціонными настроеніями этой группы и тягой ея къ военной диктатурѣ, съ каковой внутрь Россіи можно идти только для повторенія; Скоропадчины и ужъ, конечно, безъ помощи Финляндіи и Эстоніи. Въ настоящее время наши желанія сводятся къ установленію съ вами постоянной связи для правильнаго обмѣна и информаціи. Представитель дѣятелей по борьбѣ съ большевизмомъ и иниціативной группы по созданію Временнаго правительства Сѣверо-Западной Россіи Н. Ивановъ.
Спустя три дня, 14 февраля, Ивановъ съ той же идеей обращается къ штабу Сѣвернаго Корпуса (другое названіе Сѣверной арміи. В. Г.)
Въ штабъ Сѣвернаго Корпуса. Представителя дѣятелей по борьбѣ съ большевизмомъ Николая Никитича Иванова. Всѣ усилія чиновъ Сѣвернаго Корпуса подвинуть дѣло созданія русской арміи и русскаго сѣверо-западнаго фронта противъ большевиковъ до сихъ поръ не да ютъ желательныхъ результатовъ. Части Сѣвернаго Корпуса малочисленны и находятся въ крайне тяжелыхъ матеріальныхъ условіяхъ. Съ выходомъ на русскую территорію они лишаются поддержки со стороны эстонскихъ и финскихъ войскъ. Сохраненіе боевой связи съ послѣдними на сколько нибудь дальнемъ разстояніи отъ этнографическихъ границъ Эстоніи безусловно теряется, а передъ нами | русскими стоитъ огромная задача освобожденія, спасенія и удержанія Петрограда, задача постольку важная, что всякій русскій, проявляющій при выполненіи этой задачи бездѣйствіе, малодѣятельность или отсутствіе рѣшительности, долженъ разсматриваться, какъ тягчайшій пособникъ большевиковъ, ибо названныя качества имѣютъ результатомъ гибель сотенъ тысячъ, если не милліоновъ, русскихъ людей. Передъ этой задачей должны смолкнуть всѣ традиціи. Сейчасъ моментъ не шлифованія традицій, а дѣйствія высшаго закона (suprema Іех) именуемаго salus rei publicae (спасеніе государства), приносящаго все традиціонное въ жертву высокой цѣли, и лица, неспособныя отрѣшиться отъ традиціонныхъ привычекъ и убежденій, видящія, что дѣло не двигается, несмотря на всѣ ихъ усилія, должны уйти, а иначе они будутъ сознательнымъ препятствіемъ на пути, особенно при наличіи полнаго неумѣнія или незнанія, какъ выйти изъ положенія. Самое же лучшее и самое цѣлесообразное — подчиниться требованіямъ фактической обстановки, безсиліе передъ которой испытано достаточно страданіями Арміи. Штабу извѣстенъ, напримѣръ, антагонизмъ, существующій на мѣстахъ между эстонцами и русскими, — какія же реальныя мѣры приняты къ его устраненію? Никакихъ. А такъ продолжаться не можетъ. Каждый день, каждый часъ промедленія — свершеніе новаго и новаго преступленія передъ отечествомъ. Я все время твержу о необходимости созданія временной и мѣстной государственной ячейки съ общественными лозунгами изъ лицъ, хотя бы на первое время случайнаго состава, безразлично какихъ, но конечно честныхъ русскихъ патріотовъ, съ которыми могло бы начать разговаривать эстонское правительство, какъ съ юридическимъ лицомъ — намъ пока не нужно больше, чѣмъ установленіе политической связи съ эстонскимъ правительствомъ. Для эстонскаго народа важны сейчасъ не лица, а лозунги, которые только и откроютъ возможность сотрудничества и даже содружества эстонскихъ, а съ ними и финскихъ правительственныхъ войскъ. Я сообщаю руководителямъ штаба, что въ случаѣ появленія мѣстной русской государственной власти съ общественными лозунгами и признанія ея русскими отрядами, русской арміи обезпечивается база въ Эстоніи, возможное снабженіе арміи, военное сотрудничество Эстоніи и, вѣроятно, Финляндіи, вплоть до Петрограда, даже финансовая помощь, достаточная для развитія операцій, и первоначальное снабженіе Петрограда необходимымъ продовольствіемъ. Все это возможно для Эстоніи дать только въ силу провозглашенія русскимъ полномочнымъ органомъ власти общественныхъ лозунговъ. При другихъ обстоятельствахъ наше дѣло погибнетъ, или чрезвычайно замедлится. Угодно или неугодно штабу Сѣвернаго Корпуса воспользоваться указанной благопріятной обстановкой? Если угодно, Штабъ благоволитъ отвѣтить мнѣ, что онъ готовъ признать ту ячейку русской государственной власти, фактическія условія появленія которой уже подготовлены усиліями представляемыхъ мною мѣстныхъ русскихъ людей, какъ со стороны русской общественности, такъ и со стороны эстонскаго правительства. Отвѣтъ по даннымъ военной обстановки требуется незамедлительно. Штабъ предупрежденъ. Послѣдствія неудачнаго рѣшенія поставленнаго вопроса возлагаются на его отвѣтственность. 14 Февраля 1919 г. Русскій гражданинъ, не состоящій ни подъ судомъ, ни подъ слѣдствіемъ Николай Никитичъ Ивановъ. Покорно прошу подтвердить мнѣ полученіе настоящей бумаги съ сопровожденіемъ копіи, каковую для завѣренія лично представляю. Н. Ивановъ.
Оба обращенія Иванова вызвали рѣзкое порицаніе въ русскихъ кругахъ Ревеля. Каждая среда возмущалась агитаціей Иванова по своему. Штабъ находилъ идею организаціи правительственной власти пустыми бреднями, пропагандируемый демократизмъ приравнивалъ къ большевизму, а во всемъ обращеніи, адресованномъ на имя штаба въ вызывающей ультимативной формѣ, усмотрѣлъ подкопъ подъ командующаго арміей полковника Дзерожинскаго и желаніе втереть на этотъ постъ креатуру Иванова, партизана Балаховича. Провинціальный же Русскій Совѣтъ, — тотъ просто испугался смѣлости, съ которой Ивановъ поставилъ всѣ точки надъ «і». Неискушенное еще политически собраніе мирныхъ обывателей при случаѣ не прочь было поговорить и о затронутыхъ Ивановымъ высокихъ матеріяхъ, но переходить отъ этого къ дѣлу, то есть открыто высказать мысль о необходимости признанія эстонской самостоятельности, необходимости организаціи регулирующаго всю работу правительственнаго аппарата, необходимости штабу примѣниться къ запросамъ и духу переживаемой Россіей революціи, да еще со всѣмъ этимъ лѣзть къ самому Колчаку, и это въ то время, какъ самъ Совѣтъ — хранилище и представитель патентованной общественности — не сдѣлалъ (или не счелъ нужнымъ сдѣлать) ни одного открытаго и рѣшительнаго шага въ защиту такихъ идей, — съ подобной дерзостью и узурпаціей Совѣтъ никакъ не могъ помириться.
На поведеніе Иванова Совѣтъ отвѣтилъ моральнымъ осужденіемъ его дѣйствій; военные круги хотѣли реальной репрессіи. Вначалѣ штабъ думалъ предать Иванова суду и, такъ или иначе наказавъ его, заклеймить его вредную и «разлагающую армію» дѣятельность, но отъ такой мысли скоро пришлось отказаться. Судить Иванова, открытаго сторонника эстонской независимости, на территоріи той же Эстоніи, являлось дѣломъ явно неосуществимымъ, съ другой стороны, среди военныхъ были лица, которыя сами находили, что Ивановъ въ своей критикѣ существующаго положенія во многомъ правъ. Это подтверждаетъ ген. Родзянко въ своей книгѣ.
«Въ результатѣ совѣщанія (военныхъ чиновъ въ Ревелѣ) было предложено мнѣ и полк. гр. Паленъ разобрать въ качествѣ судей дѣло по обвиненію пр. пов. Иванова въ веденіи среди арміи вредной агитаціи. Личность прис. пов. Иванова меня сильно заинтересовала, и я просилъ разрѣшенія съ нимъ переговорить, на что получилъ согласіе полк. Дзерожинскаго. Черезъ нѣсколько дней разговоръ мой съ Ивановымъ состоялся, при чемъ Ивановъ говорилъ весьма разумно, высказалъ большую освѣдомленность, показалъ мнѣ программу какой-то своей партіи… Особенно напиралъ на необходимость признанія самостоятельности Эстоніи. Во многомъ я не могъ съ нимъ не согласиться. Помню, что, подробно передавая этотъ разговоръ гр. Палену, я сказалъ, что ни для суда надъ Ивановымъ, ни для предъявленія къ нему какихъ либо серьезныхъ обвиненій не имѣется достаточныхъ данныхъ»[34].
Такъ или иначе, но исторія съ судомъ надъ Ивановымъ заглохла. Ивановъ, конечно, не отказался ни отъ своей агитаціи, ни отъ своихъ плановъ, но, очутившись въ нѣкоторой общественной изоляціи, придалъ своей работѣ сугубо конспиративный характеръ. Его вѣчныя недомолвки, тайныя интриги и особый налетъ романтическаго авантюризма, которымъ онъ окутывалъ свои частыя исчезновенія изъ Ревеля, въ концѣ концовъ заставили насторожиться даже его вчерашнихъ сторонниковъ. Съ другой стороны, Русскій Совѣтъ, стараясь всячески помочь развивающемуся бѣлому дѣлу, понемногу самъ приходитъ къ мысли, что необходимо загодя организовать хотя бы начатки будущей гражданской и административной власти. Къ этому было дѣйствительно много причинъ. Отсутствіе единаго административнаго представительнаго центра придавало всему дѣлу полулегальный и малоавторитетный характеръ. Для успѣха дѣла являлась необходимость наладить правильныя систематичныя сношенія съ Антантой, озаботиться притокомъ денегъ и снабженія и приготовить хотя бы минимальный аппаратъ для устроенія гражданской жизни на своей будущей русской территоріи. Время и обстоятельства требовали энергичной работы. Весна стояла во всемъ разгарѣ, эстонцы и бѣлые готовились къ серьезнымъ боевымъ операціямъ на ямбургскомъ фронтѣ. Своя территорія могла появиться каждый день.
Состояніе русской арміи, увеличившейся къ апрѣлю мѣсяцу 1919 года въ своемъ составѣ, требовало тоже серьезнаго вниманія.
Насчитывалось цѣлыхъ шесть ея отдѣльныхъ частей, но хозяйственная часть стояла изъ рукъ вонъ плохо. «Начальникомъ снабженія отряда полк. Балаховича, — разсказываетъ генералъ Родзянко, — былъ подъесаулъ Пермыкинъ, человѣкъ весьма умный и энергичный, но отличной знающій всѣ входы и выходы и великолѣпно усвоившій практику и навыки партизанскаго веденія хозяйства. Разобраться въ его отчетности — не было никакой возможности, и хаосъ въ дѣлопроизводствѣ не поддавался никакому описанію»[35]. Назначили повѣрочную комиссію, но Пермыкинъ такъ напугалъ ее, что она просто разбѣжалась. Назначить новую комиссію изъ офицеровъ отряда тоже было невозможно: «всѣ офицеры были между собою — друзья пріятели, и они, конечно, покрыли бы одинъ другого.»
«Недостаткомъ этимъ, то-есть плохимъ веденіемъ хозяйства и запутанностью отчетности, страдали и другія части и искоренить его возможно было лишь постепенно, то-есть, перемѣняя командный составъ»[36].
Проще говоря, всюду царилъ произволъ и полное непониманіе предъявленныхъ къ арміи задачъ. А между тѣмъ все денежное и иное довольствіе получалось отъ эстонскаго правительства, которое считалось съ числомъ штыковъ, поставленныхъ на бумагѣ, тогда какъ въ дѣйствительности ихъ количество иногда «было втрое меньше». «Этимъ объяснялось, говоритъ Родзянко, — почему бригадѣ иногда ставились непосильныя задачи». Врядъ ли приходится говорить, что подобные порядки въ русскихъ частяхъ мало внушали уваженія главному эстонскому командованію, и нерѣдко на практикѣ вели къ ухудшенію сложившихся вначалѣ добрыхъ взаимныхъ отношеній.
Нѣкоторую нервность и недовѣріе эстонцевъ къ русскимъ вносилъ также вопросъ о признаніи эстонской самостоятельности. Вначалѣ «отношеніе къ намъ, русскимъ, въ Эстоніи было скорѣй хорошее, хотя и ясно было, что вся борьба противъ большевиковъ основана на пробудившемся національномъ чувствѣ и на стремленіи къ независимости», — свидѣтельствуетъ Родзянко[37]. Но съ теченіемъ времени политическое положеніе осложнилось, и «начали появляться признаки порчи отношеній между эстонцами и русскими». «Доходили слухи, что ни Колчакъ, ни Деникинъ не желаютъ признавать независимость Эстоніи, что конечно дразнило эстонцевъ, которые, какъ я уже сказалъ, вели борьбу съ большевиками только въ надеждѣ на независимость. Ни командующій корпусомъ, ни начальникъ штаба полк. фонъ Валь не хотѣли брать на себя отвѣтственности за признаніе независимости Эстоніи. На одномъ изъ засѣданій старшихъ чиновъ въ Ревелѣ я заявилъ, что признаніе это является совершенно необходимымъ, если русскіе люди хотятъ въ борьбѣ своей съ большевиками опираться на Эстонію, и предлагалъ объявить объ этомъ, то-есть признаніи Сѣвернымъ Корпусомъ независимости Эстоніи, эстонскому правительству и командованію. Полк. Дзерожинскій заявилъ, что въ принципѣ онъ со мной совершенно согласенъ, но что онъ не знаетъ, какъ посмотрятъ на это русскіе люди, и что поэтому онъ сдѣлаетъ эстонскому правительству такое заявленіе, какое найдетъ для себя, какъ для русскаго офицера, болѣе пріемлемымъ.» «Мнѣ было очевидно, — меланхолически замѣчаетъ дальше Родзянко, — что лица эти не въ состояніи договориться съ эстонцами и что въ дальнѣйшемъ отношенія должны были испортиться»[38].
Была, слѣдовательно, и еще одна крупная причина, чтобы поспѣшить съ организаціей центральнаго общественнаг о аппарата власти, потому что говорить о признаніи самостоятельности Эстоніи отъ лица какой то воинской части, значило вовсе не понимать всей сложности этого юридическаго и общественнаго акта.
Итакъ, въ апрѣлѣ 1919 года, Русскій Совѣтъ рѣшаетъ организовать «Гражданскій совѣтъ при главнокомандующемъ Сѣвернаго корпуса», о чемъ сообщаетъ командующему полк. Дзерожинскому и начальнику штаба фонъ Валю. Среди военныхъ поднимается форменная тревога. Фонъ Валь вмѣстѣ съ начальникомъ штаба самозащиты воен. инж. Третьяковымъ[39], безъ сговора съ русскимъ совѣтомъ спѣшно образуютъ такъ называемую иниціативную группу, задача коей — создать аппаратъ гражданской власти, минуя сотрудничество совѣта. Въ составъ группы вошли: сами ф. Валь и Третьяковъ, затѣмъ ген. Крузенштіернъ (въ качествѣ начальника тыла и для связи съ Гельсингфорсомъ), нѣкій Линде (псковскій помѣщикъ, бывшій земскій начальникъ, приближенный ген. Родзянко, въ то время торговый агентъ и коммивояжеръ), Корсаковъ (уѣзн. предв. дворянства Тверской губ.), инженеръ Дегтяревъ и Буре (помѣщикъ, сынъ петербургскаго часовщика). Узнавъ, что его мысль предвосхищена, Совѣтъ запротестовалъ и къ иниціативной группѣ привлекъ рядъ лицъ со своей стороны, въ томъ числѣ членовъ совѣта Филиппео, Шульца, Виноградова (директора мѣстнаго банка), Пошивалова (псковск. мир. судью) и др. лицъ разныхъ общественныхъ положеній, всего девять человѣкъ. Составъ всей этой иниціативной группы въ концѣ концовъ получился съ большимъ преобладаніемъ правыхъ элементовъ. Ивановъ немедленно открылъ кампанію противъ группы, напечатавъ въ своей газетѣ статью о томъ, что подъ видомъ «иниціативной группы» соединились «помѣщики и нѣмцы», чтобы добраться къ власти. Эстонцы на поднятый шумъ взглянули съ своей особенной точки зрѣнія, и ф. — Валь, подозрѣваемый ими въ германофильствѣ, черезъ нѣсколько дней послѣ появленія указанной статьи Иванова, былъ смѣщенъ съ должности нач. штаба Сѣвернаго Корпуса, не прямо, конечно, а путемъ давленія на Лайдонера, какъ главнокомандующаго обѣими арміями.
Одновременно въ теченіи того же апрѣля, наряду съ борьбой за гражданскую власть, сильно разгорается въ высшихъ офицерскихъ кругахъ соперничество за постъ командующаго Сѣверной Арміей. Идетъ борьба между ген. Родзянко и полк. Дзерожинскимъ. Хитрый Балаховичъ ведетъ свою особую линію и съ этой цѣлью устраиваетъ изъ своихъ приверженцевъ небольшое закрытое собраніе въ Юрьевѣ.
Собравшіеся говорятъ о ген. Родзянкѣ нелестно, считая его человѣкомъ и недалекимъ и неспособнымъ къ серьезной боевой работѣ. «Батька» самъ мечтаетъ стать главковерхомъ, но вслухъ высказывается въ пику Родзянко за Дзерожинскаго. Ивановъ на это собраніе не былъ приглашенъ, и Балаховичъ еще разъ отрекся отъ него передъ собравшимися. Кратковременное охлажденіе между друзьями объяснялось тѣмъ, что г. Иванову померещилась возможность сойтись съ ген. Родзянко, и онъ сталъ агитировать за его кандидатуру на постъ главнокомандующаго. Выдвигая генерала Родзянко, Ивановъ, видимо, считалъ генерала Родзянко за пѣшку, которою онъ могъ бы впослѣдствіи вертѣть по своему усмотрѣнію. Разсказывали, что узнавшій про юрьевское совѣщаніе ген. Родзянко разсвирѣпѣлъ, требовалъ у Балаховича ареста участниковъ собранія и грозилъ имъ разстрѣломъ. Въ отвѣтъ на это «батька», разумѣется, и ухомъ не повелъ.
Среди главной массы рядового офицерства по тому же вопросу наблюдались два теченія. Болѣе активные, боевые находили, что полк. Дзерожинскій человѣкъ нерѣшительный, стараго уклада, боящійся начальства, отвѣтственности и политики и хотѣли смѣны его, другіе, какъ Балаховичъ и большинство тыловиковъ, вообще не желали имѣть на своей шеѣ — Балаховичъ энергичнаго конкуррента на власть, тыловики — просто безпокойнаго человѣка, разстраивавшаго ихъ мирное житіе. Такимъ человѣкомъ являлся генералъ Родзянко, и несомнѣнно онъ имѣлъ на своей сторонѣ добрую половину болѣе активнаго офицерства, «какъ единственный кандидатъ по боевымъ качествамъ и энергіи», хотя и завѣдомо неспособный разбираться въ политикѣ и подборѣ помощниковъ. Начинается противоборство одной части офицерства другой, усиливаемое личной предпріимчивостью самого Родзянко, агитаціей Иванова и давленіемъ, вслѣдствіе сложной игры интригъ, на ген. Лайдонера. Въ результатѣ ген. Родзянко какъ-то почти самочинно дѣлается командующимъ арміей. Дзерожинскій, поддерживаемый сидящимъ въ Гельсингфорсѣ ген. Юденичемъ, вяло протестуетъ, но уступаетъ свое мѣсто и уходитъ въ строй.
Всю эту картину взаимной борьбы подтверждаетъ въ своей книгѣ ген. Родзянко. «Благодаря постояннымъ пріѣздамъ Иванова въ Юрьевъ къ подполк. Балаховичу, гдѣ я съ нимъ встрѣчался, — пишетъ Родзянко, — и благодаря тому, что онъ велъ агитацію за назначеніе меня командующимъ корпусомъ[40] и поднималъ кругомъ этого дѣла шумиху, многіе думали, что и я нахожусь съ нимъ въ тѣсной связи, чего въ дѣйствительности никогда не было»… (стр. 29) и далѣе: «Вокругъ вопроса о назначеніи новаго командующаго корпусомъ поднялись разные нежелательные толки; очевидно были противники моего назначенія (чѣмъ я и объясняю то обстоятельство, что оно такъ долго задерживалось)» (стр. 27—28). А на стр. 46 ген. Родзянко свидѣтельствуетъ, что назначенія собственно онъ и не дождался, а, будучи въ Нарвѣ во время перваго наступленія на Ямбургъ, «не дожидаясь его (полк. Дзерожинскаго, уѣхавшаго въ Ревель) возвращенія» вынужденъ былъ « отдать приказъ о моемъ временномъ вступленіи въ командованіе корпусомъ »[41].
Въ виду того, что въ числѣ офицеровъ, яро принимавшихъ участіе въ этой «смѣнѣ», выдѣлились знаменитый уже Пермыкинъ и не менѣе знаменитый впослѣдствіи по такъ-называемой гатчинской исторіи Видякинъ, настороженность Русскаго Совѣта по адресу ген. Родзянко еще болѣе усилилась[42].
Такъ совершился своего рода маленькій coup d'état въ верхахъ арміи. Ни Ивановъ, ни Балаховичъ, ни общественность — каждый по своему — не выиграли отъ этой перемѣны. Объявившись командующимъ, ген. Родзянко опредѣленно становится ко всѣмъ имъ въ оппозицію.
Вмѣсто удаленнаго подъ давленіемъ эстонцевъ фонъ-Валя, начальникомъ штаба сдѣлался полковникъ К. А. Крузенштіернъ. Онъ тотчасъ же согласился съ Русскимъ Совѣтомъ въ необходимости создать гражданскій совѣтъ изъ общественныхъ дѣятелей при главномъ командованіи арміи и предложилъ г. Зиновьеву быть управляющимъ дѣлами этого совѣта. Но соглашеніе было нарушено по какимъ-то соображеніямъ почти тотчасъ же и Крузенштіернъ предложилъ тому же г. Зиновьеву стать просто завѣдующимъ гражданской частью при командующемъ арміей. А когда Зиновьевъ отказался занять эту должность, въ той же роли появился молодой 29-лѣтній полковникъ Хомутовъ, гвардейскій офицеръ, прибывшій въ Ревель изъ арміи гр. Келлера. Въ дѣлѣ насажденія гражданскихъ порядковъ въ Сѣверо-Западной области этотъ полковникъ сыгралъ впослѣдствіи весьма печальную и одіозную роль.
Около того же времени, въ началѣ мая, по предложенію г. Крузенштіерна, Иванова обратно приглашаютъ въ составъ Русскаго Совѣта. Причина — желаніе имѣть этого безпокойнаго человѣка въ рядахъ Совѣта на виду. Ивановъ снова входитъ въ Совѣтъ, послѣдній реконструируется, въ правленіе приглашаютъ нѣсколько новыхъ лицъ и въ томъ числѣ будущаго министра (Cѣверо-Западнаго Правительства А. С. Пѣшкова, б. эсэра, инспектора мѣстной русской гимназіи. На время налаживается, какъ будто, какое-то единеніе. Нерѣшительный и вялый Совѣтъ такъ боится всякихъ осложненій съ военными кругами, что капитулируетъ передъ ними почти по всѣмъ пунктамъ.
Въ маѣ мѣсяцѣ на фронтѣ начинается большое оживленіе: русскія и: тонскія войска переходятъ въ наступленіе. 13-го мая, почти одновременно, Родзянко беретъ Ямбургъ, а Балаховичъ — Гдовъ. При спѣшномъ бѣгствѣ отъ Ямбурга большевики оставляютъ въ рукахъ бѣлыхъ большіе запасы продовольствія, снаряженія и болѣе 15 пушекъ. Въ свою очередь эстонцы 25-го мая берутъ Псковъ.
Явившійся немедленно въ Гдовъ г. Ивановъ, по требованію Родзянко, выпроваживается обратно въ Нарву, при чемъ Балаховичъ, въ присутствіи Родзянко и нѣкоторыхъ другихъ офицеровъ, клянется, что онъ впредь не будетъ работать съ Ивановымъ. Послѣ отъѣзда Родзянки, Ивановъ вновь возвращается къ Балаховичу въ Гдовъ. Эта кадриль впослѣдствіи повторяется не разъ.
Въ Ямбургѣ Родзянко полный хозяинъ. Комендантомъ города онъ назначаетъ полк. Бибикова, отчаяннаго реакціонера, достойнаго сподвижника Хомутова. Къ населенію отношеніе чисто «отеческое». По разскамъ В. Д. Кузьмина-Караваева, Родзянко, взявъ Ямбургъ, согналъ на площадь жителей города, обложилъ ихъ непечатными словами и закончилъ рѣчь такъ: «А теперь ступайте въ баню, а завтра утромъ въ церковь»[43].
Населеніе тѣмъ не менѣе всюду встрѣчаетъ бѣлыя войска съ большимъ подъемомъ и энтузіазмомъ. Сплошь и рядомъ крестьяне отказываются отъ вознагражденія за прокормъ солдатъ, молодежь охотно идетъ въ добровольцы. Но отрава этого, почти дѣтскаго порыва народа, ползетъ по пятамъ за наступающей арміей. Балаховичъ и Бибиковъ начинаютъ уже вѣшать и пороть. Въ обозѣ арміи съ одной стороны обозначаются будущіе маленькіе Побѣдоносцевы, съ другой — лихая стая червонныхъ валетовъ съ девизомъ «хоть день, да мой». Вообще тучи собираются со всѣхъ сторонъ: гдѣ не успѣваютъ напакостить свои, на помощь спѣшатъ разбѣжавшіеся раньше нѣмецкіе реакціонеры, въ видѣ разныхъ сенаторовъ, бароновъ, графовъ, князей свѣтлѣйшихъ и не-свѣтлѣйшихъ. Большевизмъ слѣва пытаются замѣнить большевизмомъ справа.
Узнавъ о первыхъ успѣхахъ бѣлой арміи въ раіонѣ чисто русскихъ губерній, русско-нѣмецкіе реакціонеры, засѣвшіе въ Латвіи около Либавы, быстро пошли въ наступленіе на Ригу, свергли латышское временное правительство, а затѣмъ двинулись въ тылы эстонской арміи на Венденъ. Войска такъ называемаго «правительства пастора Недры», водворившагося на время въ Ригѣ, состояли изъ застрявшей въ Латвіи нѣмецкой латышской дивизіи, балтійскаго ландесвера и русскаго отряда подъ командой свѣтлѣйшаго князя Ливена. Ревель ждала участь Риги — это было ясно, какъ бѣлый день.
Зналъ или не зналъ генералъ Родзянко о планахъ этихъ господъ и состоялъ ли онъ съ ними въ связи, утверждать ни то, ни другое не берусь, но, въ интересахъ бѣлаго дѣла, его нравственной обязанностью, казалось бы, являлось всемѣрно протестовать противъ дезорганизаторскихъ затѣй людей, укрывшихся за спиной безвѣстнаго, подставного пастора.
А между тѣмъ ген. Родзянко молчалъ и лишь «сильно боялся, чтобы между ними (эстонцами и нѣмцами) не вышло столкновенія». Не потому ли что въ его штабѣ давно уже работала тайная черная рука, ловко, какъ на шахматной доскѣ, ставившая своихъ людей на всѣхъ нужных и важныхъ пунктахъ? Да и кто повѣритъ той наивности, съ которой Родзянко пытается представить въ иномъ свѣтѣ всю исторію прилета къ нему офицеровъ связи изъ арміи «пастора Недры»? А разсказъ дѣйствительно полонъ всякихъ «случайныхъ совпаденій» и «странностей».
«Возвращаясь однажды въ Нарву съ очередной поѣздки на фронтъ, я узналъ, что въ Нарву прилетѣлъ на аэропланѣ вмѣстѣ съ нѣмецкимъ лейтенантомъ сенаторъ Нейдгардтъ изъ Риги. Эстонскія власти приказали его арестовать, при чемъ по недоразумѣнію арестовали и одинъ изъ моихъ автомобилей, на которомъ совершенно случайно проѣзжалъ недалеко отъ мѣста спуска аэроплана завѣдующій автомобилями корнетъ Вальтеръ … Отвѣчая на вопросы присутствующихъ при спускѣ, сенаторъ Нейдгардтъ разсказалъ, что на слѣдующій день должны были прилетѣть еще два аэроплана … На слѣдующій день дѣйствительно прилетѣли два другихъ аэроплана съ нѣмецкими знаками и спустились у станціи Салы. Я какъ разъ въ то время ѣхалъ въ Ямбургъ и встрѣтилъ по дорогѣ нѣмецкихъ авіаторовъ съ ихъ спутниками сильно избитыхъ арестовавшими ихъ эстонцами… Я вернулся въ штабъ первой эстонской дивизіи и категорически заявилъ, что я совершенно, не знаю, что это за аэропланы и для чего они прилетѣли, но требую, чтобы на русской территоріи эстонцы не позволяли себѣ кого бы то ни было задерживать безъ разрѣшенія русскихъ военныхъ властей»[44]. Позже, — разсказываетъ ген. Родзянко, — онъ спрашивалъ князя Ливена, зачѣмъ прилетали эти аэропланы и тотъ объяснилъ ему, что онъ самъ будто бы ровно ничего не зналъ объ этой затѣѣ и считаетъ ее провокаціей со стороны нѣмцевъ, «которая имъ вполнѣ удалась». А зачѣмъ было пускаться на провоцированіе войны съ эстонцами, когда войска «Недры»[45] (и въ томъ числѣ отрядъ князя Ливена?) уже двинулись на Эстонію и эстонцы уже поспѣшили къ нимъ на боевую встрѣчу — ни кн. Ливенъ, ни ген. Родзянко не разрѣшаютъ этихъ бьющихъ въ глаза несуразностей. Да и какъ связать концы съ концами, когда вмѣстѣ съ нѣмецкимъ лейтенантомъ, посланнымъ для «провокаціи», прилетѣлъ русскій сенаторъ Нейдгардтъ, — очевидно для окончательной обработки черно-нѣмецкаго штаба ген. Родзянки.
Вполнѣ естественно, что послѣ такой аэропланной экскурсіи отношенія съ эстонцами «сильно испортились». «Эстонскія газеты подняли шумиху, а лозунги, выдвинутые ген. Деникинымъ и для эстонцевъ явно непріемлемые, какъ «великая, единая, недѣлимая Россія», еще болѣе усилили ихъ недовольство, и отношенія наши еще больше ухудшились… Вскорѣ послѣ прилета аэроплановъ, эстонцы прекратили выдачу намъ денегъ и продовольствія[46].»
Такъ собственными руками, въ лучшемъ случаѣ по слѣпотѣ, въ худшемъ — сознательно, портились отношенія съ эстонцами, безъ участія и помощи которыхъ, имѣя тылы на ихъ территоріи, сколько нибудь успѣшное движеніе впередъ вообще было немыслимо.
За одной ошибкой въ естественной внутренней связи тянулась другая.
Изнывавшіе подъ игомъ большевикомъ родственные эстонцамъ, ижорцы, населяющіе побережье Петербургской губерніи (прежнюю Ингерманландію), вначалѣ приняли самое дѣятельное участіе въ бѣлой освободительной войнѣ. Сформированный ими на свой рискъ и страхъ отрядъ, дѣйствовавшій позднѣе подъ командой финскаго офицера Тополяйнена, проявилъ большую стойкость и успѣхи въ борьбѣ съ большевиками, обезпечивая въ то же время арміи ген. Родзянко ея лѣвый флангъ. Но такъ продолжалось весьма недолго. Вскорѣ отъ коменданта Ямбурга, гвардіи полковника Бибикова полетѣли донесенія ген. Родзянко, что ингерманландцы (или ижорцы) носятся съ идеей какой-то «ингерманландской республики» и на этой почвѣ перестали признавать комендантовъ Бибикова, назначенныхъ имъ для Сойкинской волости, раіона разселенія ижорцевъ. Возникли тренія, въ которыхъ ген. Родзянко очень винилъ, между прочимъ, эстонцевъ, поддерживавшихъ, по его словамъ, домогательства ингерманландцевъ о «республикѣ».
Мечтали ли ижорцы (маленькая смѣшанная народность полуфинскаго происхожденія) о собственной республикѣ? Сомнительно. Но что грубая солдатская нетерпимость, проявленная компаніей ген. Родзянко, испугала и враждебно насторожила ижорцевъ по отношенію къ русскому командованію — несомнѣнно; для такого эффекта не нужно было ничьей агитаціи, обстоятельства говорили сами за себя.
Главнымъ ядромъ ингерманландскаго отряда были мѣстные жители-ижорцы, а въ качествѣ командующаго кадра — пришлые офицеры финскаго происхожденія. Часть изъ нихъ явилась изъ Финляндіи, часть изъ Эстоніи, вмѣстѣ съ прибытіемъ эстонскаго дессанта капитана Питки. Дессантъ послалъ генералъ Лайдонеръ, чтобы комбинированными дѣйствіями эстонскихъ и русскихъ силъ обезпечить прочность лѣваго фланга наступающей на большевиковъ арміи и парализовать дѣйствія расположенной на Финскомъ побережьи крѣпости Красная Горка. Носились слухи, что гарнизонъ Красной Горки склоненъ перейти на сторону бѣлыхъ и что дессантная операція ускоритъ этотъ переходъ. Капитанъ Питка былъ подчиненъ общему для обѣихъ (русской и эстонской) армій главнокомандующему Лайдонеру, а капитанъ Тополяйненъ, командующій образовавшимся ингерманландскимъ отрядомъ, считалъ себя непосредственно подчиненнымъ капитану Питкѣ.
Общеніе бѣлыхъ съ возставшими противъ большевиковъ ижорцами началось, такъ сказать, съ пресѣкательныхъ мѣръ. Въ результатѣ донесеній Бибикова прежде всего позакрывали учрежденныя ижорцами ихъ національныя школы, а затѣмъ явившійся на мѣсто ген. Родзянко прочелъ представителямъ отряда строгую нотацію о недопустимости какой-либо сепаратистской пропаганды, грозя при неисполненіи его приказаній репрессіями. Ген. Родзянко разсуждалъ просто: «никакого ингерманландскаго населенія вообще не существуетъ» и стало быть нѣтъ причинъ какому-то національному обособленію. Сомнѣвающимся онъ рекомендовалъ обратиться за разъясненіями къ… Антантѣ. Ижорцы смолчали и подчинились, но не надолго. При ближайшемъ новомъ столкновеніи взаимныя отношенія еще больше ухудшились, и капитанъ Тополяйненъ обнаружилъ признаки неповиновенія ген. Родзянко, ссылаясь на свою якобы непосредственную подчиненность капитану Питкѣ. Эстонцы не только не подстрекали къ этому капитана Тополяйнена, а, наоборотъ, приняли мѣры, чтобы какъ нибудь уладить нежелательную въ боевой обстановкѣ размолвку. Ѣздившій для улаженія возникшихъ, треній эстонскій полковникъ Унтъ опредѣленно подтвердилъ ген. Родзянкѣ, что ингерманландскій отрядъ въ оперативномъ отношеніи подчиняется не капитану Питкѣ, а ему — генералу Родзянкѣ[47]. Въ результатѣ между Родзянкой и Тополяйненомъ произошло бурное объясненіе. «Вспыливъ», Родзянко «выгналъ его вонъ изъ квартиры». Еще грубѣе генералъ поступилъ по отношенію къ другому уже штатскому представителю ижорцевъ, магистру петербургскаго университета г. Тюнни. Человѣкъ корректный и болѣе выдержанный, чѣмъ Тополяйненъ, Тюнни хотѣлъ миролюбиво разобраться во всѣхъ недоразумѣніяхъ, возникшихъ между Родзянкой и ингерманландскимъ отрядомъ, но не успѣлъ онъ и рта раскрыть, какъ Родзянко рѣзко крикнулъ ему: «Я Васъ повѣшу»…
Естественно, что послѣ такихъ пріемовъ ингерманландцы окончательно возненавидѣли русское командованіе. Сепаратистскія стремленія еще болѣе обострились, и вся исторія закончилась насильственнымъ разоруженіемъ отряда. «Ингерманландскій вопросъ, — замѣчаетъ Родзянко, — разрѣшился весьма просто: посланная полковникомъ Бибиковымъ рота разоружила тыловыя ингерманландскія части; узнавъ объ этомъ, офицеры отряда сѣли на лодку и куда-то исчезли, а солдаты частью разбѣжались, а частью были сведены въ ингерманландскій батальонъ, приданный къ одному изъ полковъ второй дивизіи» (стр. 62). Нужно ли еще что нибудь прибавлять къ этой «простотѣ» разрѣшенія національныхъ запросовъ русскихъ меньшинствъ?.. Развѣ только то, что солдатское рѣшеніе вопроса продѣлывали на глазахъ другой стремящейся къ политическому самоопредѣленію національности — эстонцевъ, для которыхъ расправа съ ижорцами служила лишнимъ и вящимъ напоминаніемъ, чего можно ожидать отъ русскаго бѣлаго командованія, когда оно войдетъ въ силу.
«Сегодня ты, а завтра — я» — грохотъ русско-нѣмецкихъ пушекъ съ другого бока Эстоніи служилъ для такихъ пессимистическихъ размышленій удивительно подходящимъ аккомпаниментомъ, чтобы у эстонцевъ не осталось и тѣни сомнѣній относительно подлинныхъ намѣреній русскихъ командныхъ круговъ.
Ну а какъ же, спроситъ читатель, насчетъ «ингерманландской республики?» Не является ли это требованіе само по себѣ дѣйствительно нелѣпымъ?
Отвѣчать на этотъ вопросъ не приходится: ижорцы такого требованія, повидимому, вовсе не выдвигали. Есть кое-какія основанія думать, что подобное освѣщеніе значительно болѣе скромныхъ желаній ижорцевъ являлось плодомъ фантазіи чернаго Бибикова, смѣшавшаго въ одну кучу различныя требованія ненавистной ему «политики».
Во времена существованія сѣверо-западнаго правительства съ опредѣленной опубликованной демократической программой, которая, конечно, больше, чѣмъ штабъ Родзянки, могла поощрить ижорцевъ въ ихъ политическихъ домогательствахъ, ни о какой «республикѣ» они не заикались. Максимумъ, о чемъ просили ижорцы въ поданномъ правительству письменномъ привѣтствіи, — это объ осуществленіи ихъ «національно-культурной автономіи».
И тѣмъ не менѣе я отнюдь не берусь оспаривать утвержденія ген. Родзянки, что ингерманландскій отрядъ держался вызывающе къ русскому главному командованію. Это вытекало изъ безтактнаго поведенія самого командованія. При извѣстной терпимости, не оскорбляя національнаго самолюбія возставшей противъ большевиковъ народности, вполнѣ возможно было уладить возникшія недоразумѣнія мирнымъ путемъ и не только уладить, но и пріобрѣсти еще себѣ сердечныхъ и. энергичныхъ помощниковъ въ гражданской войнѣ. Личность интеллигентнаго, образованнаго Тюнни была въ томъ вѣрной порукой. Но ни Родзянко, ни Бибиковъ для такой политики рѣшительно не годились: смысла гражданской войны они совсѣмъ не понимали, а политически принадлежали къ людямъ старой Россіи. Самостоятельность той же Эстоніи ген. Родзянко признавалъ не потому, чтобы это вытекало изъ его убѣжденій, а въ силу фактическаго положенія вещей, изъ невозможности противопоставить силѣ силу. Другое дѣло ижорцы: русская армія была сильнѣе ихъ и съ ними не стали церемониться.
Во время препирательствъ съ ижорцами, Красная Горка дѣйствительно возстала и гарнизонъ ея перешелъ на нашу сторону. Одно время и Кронштадтъ подумывалъ о передачѣ крѣпости бѣлымъ, — по крайней мѣрѣ послѣ бомбардировки его съ возставшей Красной Горки. Три форта его выкинули уже бѣлые флаги, но стоявшій въ Финскомъ заливѣ англійскій флотъ не произвелъ ожидавшагося отъ него маневра, и счастье снова повернулось спиной къ бѣлымъ. Покажись англійскій флотъ во время обстрѣла съ Красной Горки лишь на виду у Кронштадта, внутреннее противодѣйствіе оставшихся въ крѣпости большевиковъ, по мнѣнію нашихъ военныхъ, было бы окончательно сломлено.
Событія подъ Красной Горкой оказались кульминаціоннымъ пунктомъ весенняго движенія бѣлыхъ на Ямбургскомъ фронтѣ. «Послѣ же обратнаго занятія большевиками Красной Горки и вынужденнаго разоруженія ингерманландскаго отряда, — нельзя было болѣе думать вновь переходить въ наступленіе на этомъ фронтѣ» — сознается Родзянко въ своей книгѣ (стр. 65).
Несмотря на переходъ къ бѣлой арміи двухъ большевистскихъ полковъ и гарнизона Красной Горки, наши части устали и поистрепались отъ непосильныхъ боевъ. Ощущалась также сильная убыль въ командномъ составѣ. Сидѣвшій въ Гельсингфорсѣ генералъ Юденичъ почему-то туго выпускалъ отъ себя скопившихся въ Финляндіи русскихъ офицеровъ. Все говорило, что дальше двигаться впередъ нѣтъ силъ, нужна передышка, необходимо хотя бы удержать то, что уже завоевано. «Сѣверный корпусъ», какъ расшатанный корабль, сталъ скрипѣть по всѣмъ швамъ.
О нравственномъ состояніи арміи въ періодъ перваго наступленія на Петроградъ нач. 2-й дивизіи ген. Ярославцевъ разсказывалъ мнѣ впослѣдствіи такъ.
«Въ чисто военномъ отношеніи Родзянко поражалъ всѣхъ своей неутомимостью и энергіей. Но въ разгаръ майской операціи технически положеніе создалось очень трудное для руководителя арміи, и одной энергіи было недостаточно. Сильно измѣнился духъ и характеръ основной солдатской массы. Вначалѣ большинство солдатъ были настоящіе добровольцы, отдающіе себѣ отчетъ, зачѣмъ, во имя чего идутъ. Много гимназистовъ, реалистовъ, студентовъ и т. п. Грабежей не было. Тылъ былъ ничтожный. Штабъ корпуса съ интендантствомъ и другими учрежденіями не превышалъ 400 человѣкъ при 5.500 чел. всего состава корпуса. Вся эта картина быстро мѣняется съ открытіемъ майскихъ наступательныхъ операцій. Удачное наступленіе, вѣрнѣе — налетъ, и части сильно пухнутъ, принимая въ себя красноармейцевъ. Безпрерывные бои и маневры не даютъ возможности сплотить части, производить обученіе, разобраться въ поступающемъ людскомъ матеріалѣ. Въ результатѣ начинается распущенность, грабежи, неисполненіе боевыхъ приказовъ и т. п. Въ тылу, правда, появляются офицеры и чиновники изъ Финляндіи, Англіи и другихъ странъ, но видя увеличеніе арміи и необходимость увеличивать штабы и хозяйственныя учрежденія, стараются устраиваться въ тылу на хорошихъ должностяхъ, и всѣми силами упираются при попыткѣ отправить ихъ на фронтъ. Отчасти этому способствуетъ начальникъ тыла ген. Крузенштіернъ, который охотно забираетъ къ себѣ всѣхъ являющихся офицеровъ и чиновниковъ. На фронтѣ большія потери, остро чувствуется недостатокъ опытныхъ офицеровъ, а взять ихъ негдѣ. Начинается вражда съ тыломъ. Случайно устроившіеся въ тылу работать не умѣютъ и не хотятъ, и отдѣлъ снабженія не оправдываетъ своего названія. Тылъ жалуется на фронтъ, а фронтъ на тылъ. Генералъ Родзянко, побуждаемый строевыми начальниками, особенно графомъ Паленомъ, борется съ этимъ зломъ, но неумѣло, безсистемно и не хочетъ ссориться съ ген. Крузенштіерномъ. На административныхъ должностяхъ появляются такіе типы, какъ Хомутовъ и Бибиковъ — другъ Родзянки. До строевыхъ начальниковъ доходятъ слухи о безобразіяхъ въ Ямбургѣ, Новопятницкомъ и другихъ мѣстахъ. [48]Были случаи, когда я отправлялъ въ тылъ непригодныхъ мнѣ завѣдомо нечестныхъ людей, а Бибиковъ назначалъ ихъ комендантами въ села. У крестьянъ отнимали коровъ, лошадей, имущество. Все это докладывалось нами ген. Родзянко, онъ возмущался, но вскорѣ забывалъ, убаюкиваемый докладами Бибикова и Хомутова. Не видя общаго руководства по веденію ставшихъ сложными стратегическихъ дѣйствій, мы сами выработали систему совѣщаній начальствующихъ лицъ по важнымъ вопросамъ. Съѣзжались по мѣрѣ возможности. Приходилось много ругаться съ начальникомъ 3 стр. дивизіи, генераломъ Вѣтренко, который преслѣдовалъ лишь свои цѣли и подводилъ сосѣдей, отступая иногда безъ всякаго предупрежденія. Въ виду увеличенія состава арміи и раіона дѣйствій, пришлось сформировать нѣсколько новыхъ частей и штабовъ. Ген. Родзянко это и сталъ дѣлать, но пересолилъ и создалъ много лишнихъ частей, чтобы упрочить свое положеніе И удовлетворить многихъ жаждущихъ высшихъ должностей, особенно своихъ друзей и конкуррентовъ на власть. Были созданы лишнія инстанціи — корпуса. Вмѣсто пяти пѣхотныхъ дивизій и одной бригады, принимая во вниманіе ихъ численность, можно было имѣть всего три дивизіи, и вмѣсто восьми штабовъ — три. Совершенно ненужны были отдѣльныя управленія Тыла арміи, инженерныхъ частей, желѣзнодорожныхъ. Морской отдѣлъ, при отсутствіи флота, былъ слишкомъ великъ. Многіе «умные» офицеры, поднажившись въ строевыхъ частяхъ, рѣшали, что для нихъ довольно и уходили подъ разными предлогами въ тылъ, устраиваясь тамъ свободно, по своему желанію. На протесты ихъ строевыхъ начальниковъ вниманія не обращалось».
Къ этому разсказу нужно прибавить, что вся армія къ концу лѣта была полураздѣта. Чувствовался большой недостатокъ въ военномъ снаряженіи и боевыхъ припасахъ. Въ общемъ къ началу іюня 1919 г. территорія, занятая русскими и эстонскими бѣлыми войсками, по линіи Копорье — Кикерино — восточнѣе озера Самра и далѣе на югъ въ Псковскую губ. на ст. Карамышево, составляла уже довольно значительную площадь, величиной примѣрно съ площадь Крымскаго полуострова. Тѣмъ настоятельнѣе чувствовалась необходимость въ упорядоченіи административной жизни занятаго края.