ПУТЕШЕСТВИЕ ТОЛИ

Толя терпеливо ждал, когда ему на ладонь упадёт искра. И она, действительно, упала: мелькнув, потрескивая на лету, она врезалась в ладонь. Толя невольно судорожно дёрнул рукой. Однако боли он никакой не почувствовал, так, чуть-чуть, как будто муха пощекотала.

Он осмотрел ладонь, но там ничего не было, кроме крохотной пылинки. Неужели пылинка может так ярко светить? — удивился Толя и протянул руку ещё раз. Опять упала искра, и результат был тот же — пылинка. Несколько раз вытягивал руку Толя, и каждый раз получалось одно и то же. Убедившись, что так ярко светят в самом деле пылинки, он повернулся, чтобы догнать Павлика и Семёна Кузьмича. Их нигде не было видно.

Толе стало не по себе. Случись дело в каком-нибудь другом цехе, он нисколько бы не оробел. Но в литейной… Зловещие огни вагранки, клубы дыма над опоками, грохот формовочных станков, грозный гул воздуха в вентиляторах, пронзительные сигналы шныряющих по цеху электрокаров, от которых так и пыхало нестерпимым жаром, — всё это не очень страшное, когда рядом был Семён Кузьмич, вдруг стало необыкновенно грозным и угрожающим. Он почувствовал себя очень маленьким, слабым и беззащитным в этой необыкновенной и величественной обстановке. Тревожно заколотилось сердце…

Мальчик побежал по проходу, всматриваясь в фигуры людей. Ни Семёна Кузьмича, ни Павлика нигде не было. Толя метнулся обратно: может быть, они где-нибудь на другой стороне вагранки? Он обошёл вагранку и там тоже никого не увидел.

Через широкий проём в стене Толя выбрался на шихтовый двор. Здесь было прохладно, и Толя решил немного переждать, чтобы отдышаться, успокоиться и придумать, что ему делать дальше.

Под крышей взад и вперёд катался подъёмный кран, по прежнему занятый разгрузкой железнодорожного состава. Только, вместо стальных ладоней, сейчас к нему была подвешена здоровенная железная плита, размерами с автомобильное колесо.

Плита спускалась к вагону, на котором лежала груда чугунных обломков, больших и маленьких слитков. Странное дело: мелкие обломки ни с того ни с сего начали шевелиться, словно оживали. Плита приспустилась еще ниже, и обломки, вдруг встопорщившись, потянулись к плите, подпрыгнули и прилипли к ней. К ним подпрыгивали и прилипали другие, так что у плиты образовался длинный хвост.

Она начала подниматься, и хвост — совсем непонятно, почему, — потянулся за ней. Плита, увлекаемая краном, полетела в другой конец цеха, а хвост в воздухе волочился за ней. Над большой кучей чугунных обломков плита остановилась, и в то же мгновение прилепившийся к ней шлейф отвалился и с грохотом упал вниз.

Затем всё повторилось снова: кран покатил обратно, плита опустилась к вагону, обломки и слитки заворочались, прилипли к ней, и она опять отнесла их и сбросила в общую кучу.

Толя озадаченно наблюдал за действиями необыкновенной плиты, пока не услышал около себя гулкие и шумные вздохи. По рельсам медленно катился паровоз, а впереди него спокойно шёл человек среднего роста, в брезентовой тужурке, в старой замусоленной железнодорожной фуражке. В руках у него были свёрнутые цветные флажки, а в зубах — свисток с цепочкой.

«Что с ним? Неужто не слышит, что сзади паровоз?» — подумал Толя и во весь голос крикнул:

— Дядя! Сзади-то! Сзади! Бегите!

Нет, человек был не глухой, он слышал: взглянул на Толю, усмехнулся и пренебрежительно махнул рукой, показав этим, что нисколько не боится шипящего в двух шагах от него паровоза.

«Ну, как же он так! Ведь задавит сейчас!» — волновался Толя, не зная, что подумать и что предпринять, чтобы спасти железнодорожника.

А сцепщик бесстрашно шёл вперёд, и скоро его гибель стала казаться неминуемой: впереди — железнодорожная платформа со слитками чугуна, сзади — шипящий паровоз. Пространство между ними всё уменьшалось и уменьшалось. Из будки смотрел на сцепщика пожилой усатый машинист и спокойно курил папироску, вставленную в коротенький чёрный мундштучок. Это было уж совсем непонятно!

Но всё закончилось благополучно. Сцепщик подошёл к разгруженной платформе, поднял тяжёлую петлю, которой соединяют вагоны, и стал ждать, посматривая на подползающий паровоз. Тот подошёл вплотную, лязгнули тарелки буферов, дрогнул весь состав от первого вагона до последнего. В это мгновение сцепщик накинул петлю на паровозный крюк и вынырнул из-под буферов, пронзительно свистнув в ту сторону, где стоял Толя.

Мальчик облегчённо вздохнул и, улыбаясь, подошёл к сцепщику поближе:

— А я боялся, что вас задавит паровозом.

Тот подбоченился одной рукой, а большим пальцем другой ткнул себя в грудь:

— Меня-то? Ну, нет! Ты знаешь, кто я такой? Сцепщик Иван Самойлов. А где это видано, чтобы сцепщика паровоз давил? Так не бывает. — Как-то сбоку, мельком глянув на Толю, он спросил: — Любопытно, что ты тут делаешь один?

— Ничего не делаю…

— Вот как! Значит, бездельничаешь? Такое предположение показалось Толе обидным: — Нет! Я Павлика ищу…

— Та-ак, обстановка выясняется. Павлик, как я понимаю, твой самый лучший друг?

— Дружим. Вместе ходили литейную смотреть, да я задержался у вагранки, он и ушёл… Ищу теперь… — медленно сообщал Толя, присматриваясь к Самойлову.

Видимо, тот был большой непоседа. Даже разговаривая с Толей, он не переставал что-нибудь делать: продул и что-то поковырял в свистке, засунул флажки в чехол: снял, обтряхнул и снова надел форменную фуражку, а когда уж совсем нечем стало заняться, нагнулся и зачем-то подтянул голенища брезентовых сапог.

— Во-от, теперь всё понятно, — удовлетворённо сказал он, разглядывая сапоги. — И ты, конечно, не знаешь, как тебе выбраться до дому, до хаты? Так я понимаю обстановку или не так?

— Выберусь как-нибудь, — вздохнул Толя. Знал он лишь одну дорогу — через грохочущий, залитый багровыми отсветами огня литейный цех, но ему сейчас очень не хотелось совершать этот путь в. одиночку.

— С непривычки страшновато ходить по литейке, это верно! — словно догадываясь о мыслях мальчика, говорил сцепщик. — Помню, когда я первый раз зашёл к литейщикам — до чего напугался!.. — Внезапно он звонко хлопнул флажками по сапогу и обрадованно сказал: — А знаешь, чего я придумал? Ты на паровозе поедешь, вот что! Как, подходяще?

— Ну, да! Кто меня пустит на паровоз! — усомнился Толя и посмотрел на мирно посапывающую чёрную громаду. Машинист, попыхивая папироской и щуря глаза от дыма, поглядывал на них из будки.

— Значит, принципиальное согласие у нас достигнуто, — заключил Самойлов, — а Игнат Матвеевич нам пойдёт навстречу… — Он повернулся к машинисту: — Игнат Матвеевич, пассажир имеется! Как, не затруднит вас?

— Ты что, Самойлов? Нанялся ребятишек по заводу собирать? — пробасил Игнат Матвеевич. — Поступай в детский сад, в воспитатели…

— Что делать, Игнат Матвеевич! — смущённо развёл руками Самойлов. — Слабость у меня такая — люблю мальчишек!

— Ну, сади!

Держась за поручень, Игнат Матвеевич встал на корточки, намереваясь помочь Толе, но мальчик сам вскарабкался по крутой висячей лестнице и бочком протиснулся на паровозную площадку.

В будке пахло угольным газом, горячим маслом, паром и раскалённым железом. Из раскрытой топки Толю обдало жаром — туда подбрасывал уголь помощник машиниста. На нём были только широкие лыжные штаны, грудь, спину, плечи и лицо покрывал густой слой угольной пыли, лишь бока под руками оставались белыми.

— Что, ещё один нашёлся? — спросил он, блеснув улыбкой в сторону Толи.

— Ещё один. Откуда только берутся…

Игнат Матвеевич устроил Толю у правого окна, и тот осмотрелся. Устройство в паровозной будке было совсем не такое, как в кабине автомобиля. Полукруглый выступ котла, словно змеями, был опутан клубком причудливо изогнутых бронзовых и чёрных трубок, во все стороны топырились рукоятки и рычаги, стеклом и медью сверкали циферблаты разных приборов. В топке гудело пламя, звенела лопата в руках помощника, подгребавшего уголь на железном полу. Где-то тоненько, жалобно и чуть слышно посвистывал пар…

— Сейчас поедем? — спросил Толя прерывающимся голосом. Он очень радовался, что всё получилось так удачно и он поедет на самом настоящем паровозе. Жалко, что не было Павлика, вдвоём было бы интереснее…

— Поедешь тут, с такой разгрузкой! — недовольно проворчал Игнат Матвеевич и высунулся поверх Толи в окно. — Вот копается, вот копается! Выведет нас крановщица из графика, не иначе…

— Вполне вероятная вещь, выведет, — отозвался стоявший внизу Самойлов. — Эй, эй, хозяйка шихтового двора! Скоро разгрузку кончишь?

— Сейчас! — ответил из-под крыши чистый девичий голос, и из кабины подъёмного крана выглянула крановщица в цветной косынке. — Сейчас, сейчас, хозяева железной дороги!

— Ей смешки, а у нас график срывается, — нахмурился Игнат Матвеевич и грозно посмотрел на улыбающуюся девушку.

Та помахала ему рукой, и чудесная плита ещё быстрее залетала по воздуху, таская в кучу хвосты из обломков чугуна.

— Интересно! — сказал Толя. — Как только они держатся на плите.

— Плита магнитная, вот чугун и пристаёт к ней, — ответил Самойлов. — Слыхал про магниты? Вот он и есть…

Толя с сомнением посмотрел на плиту, на Самойлова. Подумал.

— Нет, вы не так рассказываете, я магниты знаю. Магнит навсегда прнтягивает, а тут всего на минутку, а потом всё само собой отваливается.

— Смотрите вы на него, сообразил! — удивился Самойлов и пояснил: — Это особенный магнит, электрический. Пустят в плиту ток — она намагничивается, тянет к себе железо. Выключат ток — и не станет у плиты магнитности, всё отваливается. Умно придумано, верно?

— Верно! — согласился Толя и, не переводя дыхания, спросил: — А вагоны вы куда повезёте?

— Порожняк-то? На склад повезём, под погрузку. Нашу продукцию будем грузить, автомашины.

— Эй, на паровозе! — раздался голос крановщицы. — Забирайте свои вагоны! Готово!

Сейчас паровоз поедет!

Толя высунулся подальше в окно. Неожиданно совсем над ухом кто-то взревел таким могучим и хриплым голосом, что Толя невольно вздрогнул и оглянулся.

Игнат Матвеевич одной рукой держал длинный рычаг, а другой крутил рукоятку небольшого колеса. Потом он отпустил рычаг, рев постепенно умолк, слышалось только непрерывное шипение.

— Перепугался? Так это же наш гудок. Неужели не слыхал ни разу?

Толя теперь и сам сообразил, что это был обыкновенный гудок, просто удивительно, как он не узнал, ведь сколько раз слышал! Игнат Матвеевич ободряюще улыбнулся и потрепал Толю за плечо. И огромная же у него была ладонь! «Ох, и силач же он, наверно!» — подумал Толя и снова высунулся в окно.

Паровоз уже двигался и грудью выталкивал вагоны в противоположные ворота. Сталкиваясь и звеня тарелками буферов, вздрагивая и лязгая на стыках, платформы неохотно выкатывались из прохладного шихтового двора на солнечный простор. Толя прижмурил глаза: так светло было на улице…

Мерно попыхивая, паровоз мчался в глубь заводского двора. Ниточки рельс искрились и переливались на солнце, словно два ручейка.

Они сидели вдвоём на правой стороне паровоза: Толя, свесив ноги прямо на полу паровозной площадки, а Самойлов, обхватив рукой поручни, примостился на обтёртых до блеска перекладинах лестницы, — и разговаривали о разных делах.

— Быстро как едем! Хорошо! — похвалил Толя езду, чтобы начать разговор.

— Какая это езда, — пренебрежительно сплюнул Самойлов, — километров двадцать пять в час, максимально. Развернуться негде, перегоны-то короткие… То ли дело на большой магистрали — шестьдесят километров и нормально!

— Прошлым летом я с папкой за поковками ездил, так мы восемьдесят в одном месте выжали. На трёхтонке, конечно…

— При хорошей дороге вполне вероятно. Да если мотор хорошо тянет… Нет, какая это езда! Мне бы только техникум окончить, я сразу на большую магистраль уйду.

— Техникум? — Толя с недоверием посмотрел на Самойлова. — Это где техников учат?

— Он самый. Последний год учусь, а потом — экзамены, дипломная работа!

Толя не знал, верить ему или не верить: сам признавался, будто сцепщиком работает, а теперь говорит, что в техникуме, как в школе, учится.

— Вы что, в техникум на самолёте летаете, что ли?

— Зачем летаю? Я заочно, — ответил Самойлов.

Паровоз замедлил ход и остановился: впереди на рельсах стояла пожилая женщина в железнодорожном чёрном кителе с красным флажком в руках, а за ней на переезде виднелся пустой электрокар. С него слетели и перевернулись два железных ящика, весь путь между рельсами был завален кучей новеньких серебристых гаек. Электрокарщица торопливо сгребала их лопатой и со звоном ссыпала обратно в ящик. Ей помогали другие девушки. Длинная вереница задержанных электрокаров выстроилась за переездом. Они тоже были нагружены ящиками, до краёв заполненными болтами и гайками.

— Гаек-то! — удивился Толя. — Наверно, целый миллион! Куда их столько?

— Миллион, не миллион, а сотня тысяч будет, — прикинул на глаз Самойлов. — На главный конвейер везут, в моторный корпус — везде гайки нужны, на них вся механизация держится. Великое дело — болт да гайка!

— И каждый день постольку возят?

— Каждый день. Вон оттуда, из корпуса нормалей, — он кивнул на громадный красный утёс, высившийся недалеко от путей, — корпус нормалей. — А вон, видишь, шатром раскинулся? Инструментальный, всему заводу инструмент даёт. Тоже перевозочка солидная… А рядом с ним — деревообделочный. Кузова и кабины делают…

— Я так и думал, что деревообделочный: вон сколько стружек и опилок кругом, словно снегом завалило… А вон те два маленьких, в них что делают?

— В крайнем — модели для формовки, а в дальнем — аккумуляторы заряжают…

Самойлов показывал Толе на цехи, окружавшие паровоз со всех сторон, и рассказывал, чем они занимались: в прессовом штамповали из жести разные части для будущих автомобилей, в депо ремонтировали паровозы, а ремонтно-механический только тем и занимался, что починял станки, так их много было на заводе.

Никогда Толя не думал, что на заводе так много цехов.

Наконец, болты и гайки убрали с путей, электрокары прошли через железную дорогу, женщина в чёрном кителе свернула красный флажок и вместо него выставила яркожёлтый. Паровоз тронулся дальше. Довольно долго они ехали по заводским путям, двигаясь то вперёд, то назад, переходя с одной колеи на другую, пока не выбрались на ту, которая вела прямо к складу готовой продукции.

Это был громадный двор, настоящая площадь, от края до края заставленная новенькими зелёными трёхтонками. Машины вытянулись в длинные и ровные ряды, казалось, были готовы в любую минуту сорваться с места и умчаться хоть по самым дальним дорогам Советского Союза.

Около длинного досчатого настила стояла вереница вагонов, сплошь загруженная новыми автомобилями. На дверцах кабин отправляемых грузовиков было крупно написано мелом: «Каховка», «Красноярск», «Якутск», «Хабаровск», «Владивосток».

Услышав гудки приближающегося паровоза, около эшелона засуетилось несколько фигур, одетых, несмотря на жару, в ватные телогрейки и брезентовые плащи. Вскинув на плечо чемоданы и сундучки, бренча чайниками, они побежали к составу и стали укладывать свои вещи в кабины машин.

— Проводники, с эшелоном поедут, — пояснил Самойлов и на ходу спрыгнул с паровоза.

Толя уселся поудобнее у паровозного окна: теперь всё готово, порожняк будут загружать новыми машинами, а они поедут на станцию и сдадут эшелон настоящим железнодорожникам, чтобы те увезли машины в города, названия которых написаны на кабинах.

Путешествие закончилось так же неожиданно, как и началось. Вынырнувший из-под вагонов Самойлов подошёл к паровозной будке и постучал флажками по железной стенке:

— Вылезай, товарищ пассажир! Приехали!

И не успел Толя попрощаться с Игнатом Матвеевичем и спуститься из будки, как состав тронулся и покатился вперёд, на станцию. На подножках грузовиков сидели проводники и смотрели на завод, на раскинувшийся около него соцгород. Как Толе хотелось ехать с ними!

Он вздохнул и пошёл за Самойловым, который шагал к знакомому зданию заводоуправления.