СТОТЫСЯЧНЫЙ

Шёл туда не только Степан Ильич с ребятами.

Со всех концов огромного корпуса к малому конвейеру группами подходили рабочие. Весело переговариваясь, шли молоденькие станочницы в синих рабочих халатах и повязанных на затылке цветных косынках. На ходу вытирая руки, степенно шагали пожилые рабочие. Кепки у них были так густо покрыты масляными пятнами, что даже слегка лоснились, а козырьки у кепок блестели, словно кожаные. Гурьбой двигались молодые парни в широко распахнутых халатах, под которыми виднелись шёлковые футболки с нашитыми на грудь спортивными знаками завода, буквой «Т» — «Торпедо». Как видно, физкультурники прямо после работы собирались на стадион, на тренировку.

Широкая улица малого конвейера быстро заполнилась толпой. Люди стояли в проходах и проездах, взбирались на станки, на тележки остановленного конвейера. Всем хотелось посмотреть, как он выглядит, этот: именинник — стотысячный мотор.

Рабочие расступились перед Степаном Ильичом, и он, пропустив: мальчиков вперёд, пошёл среди людей, здороваясь направо и налево со. знакомыми, которых у него оказалось множество…

Наконец-то мальчики увидели стотысячный! Двигатель заметно отличался от других, стоявших на соседних тележках: он был выкрашен не в зелёный, а, в светлый серебристый цвет, а на боковой стенке блока виднелись красиво выписанная единица и всё уменьшающиеся пять нолей — 100 000.

Двое сборщиков быстро привинчивали к мотору коробку скоростей. Толя тотчас же узнал её по длинному стальному рычагу с круглой чёрной шишкой на конце; взобравшись в кабину отцовской машины, он почему-то всегда первым делом хватался за эту шишку, рука сама собой тянулась к блестящей чёрной головке.

Гремел оркестр, расположившийся рядом с конвейером. Сборщики торопились. На лбу у них были видны крупные капли пота: не так-то легко работать, когда за тобой наблюдают сотни глаз, а за барьером стояла большая толпа рабочих и внимательно следила за последними операциями, которыми заканчивалась сборка стотысячного двигателя. Лица у всех были серьёзны и немного взволнованы.

— Готово, Иван Фёдорович! — крикнул, наконец, один из сборщиков стоявшему неподалёку начальнику цеха, высокому человеку с продолговатым лицом. Он разговаривал со Степаном Ильичом и, хмурясь, недовольный задержкой, посматривал на сборщиков.

— Поднять двигатель! — громко скомандовал Иван Фёдорович.

К мотору прицепили крюки электрического подъёмника. Сборщик нажал кнопку, в подъёмнике заработал мотор, цепи с крюками, зацепленными за стотысячный, натянулись. Двигатель тяжело оторвался от сборочной тележки и поплыл вверх.

Умолк оркестр. Наступила глубокая тишина, нарушаемая только гу-. лом работавшего в подъёмнике мотора. Новый двигатель поднимался всё выше и выше…

Над головами людей сначала появилась башенка воздушного фильтра, потом крышка блока с завинченными в неё шестью электрическими свечами, а затем, серебрясь в косом солнечном луче, возникла цифра — 100 000.

Точно стая шумных птиц, взметнулись над толпой аплодисменты, с удвоенной силой заиграл оркестр…

Поднявшись метра на три, мотор остановился. Теперь его было видно всем. Массивный, тяжёлый, он величаво висел над людьми, отсвечивая серебристыми боками, вздымая вверх круглую башенку воздухофильтра, выставив вперед чёрный пропеллер с широкими крепкими лопастями. Он. был похож на могучий корабль, пока неподвижный и спящий, но уже готовый отправиться в путь. Казалось, вот-вот стремительно закрутятся лопасти и корабль поплывёт куда-то, в далёкие и неизвестные страны…

На опустевшую тележку конвейера легко, по-молодому вспрыгнул: Иван Фёдорович. Широким взглядом он окинул собравшихся.

— Товарищи! Вы все сейчас видели: мы закончили сборку стотысячного мотора! — громко сказал он и несколько секунд помолчал, справляясь с охватившим его волнением. — Да, товарищи, стотысячный сделан! Вот он, перед вами!

Вместе с Иваном Фёдоровичем все, кто был здесь, повернулись к. ещё чуть-чуть раскачивавшемуся стотысячному. В каждом взгляде было столько радости и гордости, слоено двигатель был не машиной, а живым, любимым существом. Каждый видел и ощущал в нём частицу своего труда.

Волнение охватило и наших мальчиков.

— Счастливый путь тебе, наш стотысячный! — сказал Иван Фёдорович. — Выходи на просторы родной земли, помогай советскому народу е его труде! Да здравствуют советские люди, создавшие наш стотысячный! Да здравствует наша Родина, товарищи! — торжественно провозгласил он и поднял руку вверх.

Опять загремели аплодисменты, несколько молодых рабочих крикнуло: «Ура-а!» В то же мгновение под сводами корпуса возникло и раскатилось такое громкое ура, что, казалось, дрогнули стены и заколыхались кумачовые полотнища лозунгов.

Оркестр заиграл гимн Советского Союза. Мальчики подняли руки в салюте, по толпе прошло движение: рабочие снимали свои замасленные кепки. Лица у всех стали строгими, торжественными. Пока играл оркестр, все молча смотрели на поблескивавший в солнечном луче стотысячный.

— Разрешите мне, товарищи, открыть митинг рабочих моторного корпуса, посвященный выпуску стотысячного мотора! — объявил Иван Фёдорович. — Первое слово предоставляю парторгу Центрального Комитета большевистской партии товарищу Сорокину.

Иван Фёдорович спрыгнул с тележки платформы. На его место взобрался Степан Ильич, предварительно шепнув ребятам: «Без меня — никуда! Отвечаешь, Павлик!» Павлик кивнул головой: нет, никуда итти они к не собираются…

— Товарищи рабочие! — негромко произнёс Степан Ильич.

Он Усмотрел всех своими добродушными прищуренными глазами, а лотом улыбнулся широко и радостно:

— Поздравляю вас, друзья мои! Поздравляю от имени нашей партии большевиков! С большим трудовым праздником вас, товарищи!

Больше он уже ничего не мог сказать: опять загремели аплодисменты.

Переждав, Степан Ильич задумчиво продолжал:

— Мы запишем об этом праздничном дне в заводскую историю. Пусть помнят наши дети этот замечательный день…

Он кивнул на мальчиков, и все посмотрели на них, так что Павлик и Толя не знали, куда спрятать глаза.

— А ведь в летописи завода много таких замечательных событий, — продолжал Степан Ильич. — Оглянемся, товарищи, на пройденный нами путь. Сейчас мы сняли с конвейера стотысячный двигатель, а вспомним то время, когда выпускали первый. Да, самый первый мотор! Это было — в Отечественную войну…

В сторонке стояла группа пожилых рабочих. Услышав слова о войне, они насторожились: кто-кто, а кадровики хорошо помнили войну. Трудное было время, многое пришлось пережить.

Степан Ильич обратился к ним:

— Мы никогда не забудем те дни, когда сюда один за другим приходили эшелоны со станками нашего завода. Вот с этими самыми станками! Здесь, где мы с вами сейчас стоим, была нетронутая лесная земля. Непроходимый уральский лес стоял здесь! Мы срубили этот лес, выкорчевали пни, срыли холмы и горки, возвели стены нашего корпуса… А помните, как мы с вами выгружали станки? Мороз был градусов на сорок, руки прилипали к металлу, от стужи дышать было нечем, а мы всё-таки грузили и грузили. Помните, как горели здесь, в корпусе, костры, и мы отогревали на них задубевшие руки, которые не боятся ни холода, ни труда, когда нужно делать дело. Приходилось недосыпать и недоедать, и работать сверх сил, чтобы послать моторы бойцам на фронт, помочь им отбивать врагов, напавших на нашу Родину.

Степан Ильич помолчал несколько секунд, вглядываясь в людей, точно стараясь узнать их мысли и чувства.

— Да здравствуют рабочие руки, которые построили завод, выпускают машины, помогли завоевать победу и теперь строят мирную хорошую жизнь! Да здравствует мирная жизнь! Мы строим коммунизм, как бы там ни грозили нам разные империалисты!

Ему горячо захлопали, а какой-то седой рабочий рядом с мальчика-ми сказал негромко:

— Верно, верно, Степан Ильич! Великое дело — мир! — Он взглянул на ребят и молча ласково поерошил голову Толе. Рука была твёрдая и крепкая, как у отца.

— Сто тысяч таких моторов, — продолжал Степан Ильич, — поставлены на машины и работают во всех концах Советского Союза: на Волго Доне, в солнечной Туркмении и в пустыне Кара-Кум, и в сибирской тайге, и на берегах Ледовитого океана. Всюду гудят наши машины! Наши! Он склонил голову набок, словно и в самом деле слышал гул моторов на берегу Ледовитого океана. — В последние дни войны мне пришлось быть на приморском берегу Дальнего Востока. Там, на рыбном промысле, я встретил машину с нашей заводской маркой. Вся она пропахла рыбой, весь кузов был точно в снегу от чешуи, потрепало её бездорожье порядочно, а была она мне как родная, товарищи! Сердце даже заколотилось в груди: так радостно было видеть, как наша машина помогает советским рыбакам добывать побольше рыбы для нас, как наш труд сливается с трудом всех рабочих и колхозников Советского Союза. Товарищи, до чего же большая и дружная наша семья!

Степан Ильич продолжал говорить, а Павлик задумался. Так вот как. он строился, этот завод! Павлик пристально всмотрелся в окружавших его людей…

Ему представились покрытые изморозью эшелоны-теплушки, платформы со станками. Паровоз подтянул их сюда, на полустанок. Из теплушек высыпали рабочие — эти вот самые… Они с тревогой и любопытством осматривают незнакомый и пустынный край. Холодные, все в снегах, высокие и лесистые горы со всех сторон обступили эшелоны. Здесь надо построить автомобильный завод…

«А где я был тогда с Толькой?» — внезапно подумал мальчик. Он прикинул в уме: в 1941 году, когда началась война, ему было всего два года, ещё, наверное, даже говорить не умел. А Тольке было один год… Как странно!

А тут, на нетронутой лесной поляне, уже трудились вот эти самые рабочие: рубили лес, выкорчёвывали пни, долбили землю, выкладывали. стены из кирпича, ставили станки и стали выпускать автомобили для Красной Армии, чтобы бойцы могли лучше защищать Родину и их, малышей, от напавших на страну фашистов.

А когда победой закончилась Великая Отечественная война, грузовики стали делать для заводов и колхозов, чтобы больше можно было перевозить всяких грузов.

Так вот и они с Толькой, когда подрастут и выучатся: тоже поедуг куда-нибудь на новые места, в горную глушь, и там станут рубить лес, выкладывать стены и делать машины. Может быть, это будут автомобили, а может быть, какие-нибудь совсем другие машины, тоже очень нужные людям…

Он очнулся от довольно сильного толчка. Толя возбуждённо шептал ему:

— Слушай! Нет, ты только послушай её!

На месте Степана Ильича теперь стояла невысокая девушка, станочница. Лицо у неё было смуглое, глаза тёмные, а чёрные кудри, выбившись из-под косынки, крупными кольцами падали ей на плечи. Говорила она звонким голосом, и все смотрели на неё, одобрительно улыбаясь.

— Моё такое предложение, товарищи, — говорила девушка, — и наши девушки тоже говорят: надо послать машину со стотысячным на самый важный участок, какой только есть в стране. Я предлагаю — на стройку коммунизма, на канал Волго-Дон. Сами мы не можем там работать, хоть нам и хочется, так уж пусть наша машина поработает! Сделана она нашими руками и получится, что будто мы с вами работаем сами на великой стройке…

Её голос заглушили аплодисменты, такие громкие, что над головами людей снова заколыхались кумачовые лозунги, протянутые от одного края цеха к другому.

— Знаешь, это кто? — взволнованно шептал Толя. — Да это же сама Зина Захарова, вот кто! Она здесь работает, зуборезчица, на шестерёнках, зубы нарезает, я вон у того дядьки узнал… Лауреат Сталинской премии, вот кто она! — и Толя вместе со всеми с таким азартом захлопал в ладоши, что рукам больно стало.

Так вот она какая — Зина Захарова! Павлик слышал много рассказов о чудесной судьбе этой девушки. Простая работница, она за свои геройский труд получила Сталинскую премию. Слава о ней гремела по всей стране, портреты её печатали в газетах, они красовались на главной магистрали завода, где была устроена галерея лучших стахановцев.

А Зина, словно она и не была лауреатом Сталинской премии, закончив свою речь, проворно и ловко спрыгнула с тележки и подошла к группе девушек совсем таких же, как она.

Через несколько минут митинг закончился. Степан Ильич попрощался со спешившим куда-то начальником конвейера и, вытирая пот со лба, обратился к ребятам:

— Ну как, орлята? Понравился вам стотысячный?

— Ещё бы! Конечно! — не задумываясь, ответил Павлик, влюблёнными глазами разглядывая серебристую машину.

Стотысячный висел рядом с ними. Двое сборщиков начали его подталкивать, и мотор вместе с подъёмником легко покатился вперёд по проложенному под потолком рельсу. Скоро он исчез в глубине длинного коридора, в конце которого находилась испытательная станция. Там новый двигатель должны были проверить, испытать…

Степан Ильич заметил, что Толя молчит, задумался и кажется озадаченным:

— А ты что, Анатолий? Тебе не понравилась наша новая машина?

— Понравилась-то понравилась, — замялся Толя. — Как работать будет — не знаю.

Ему всё казалось, что на двигатель забыли привинтить что-то самое главное, отчего он кажется мёртвым и безжизненным.

— Работать будет прекрасно! — сказал Степан Ильич. — Почему у тебя такие сомнения?

— Нацепили на него разных штук, всякие насосы, динамку, а вертеть кто будет? Сами-то ведь не завертятся…

Он смотрел на Степана Ильича недоверчиво-вопросительным взглядом, словно и не надеялся, что тот сможет объяснить такую непостижимую загадку.

— А, вот в чём дело! Ну, это мы сейчас тебе растолкуем… Все механизмы на моторе будет вращать сам мотор. Он завертит динамо-машину, и получится электрический ток для зажигания бензиновой смеси в цилиндрах. Он заставит работать бензиновый насос, и тот начнёт подавать бензин в карбюратор. Он закрутит водяной насос, и вода побежит по мотору охладит горячие цилиндры. От мотора же заработает масляный насос, и масло потечет по всем каналам, чтобы смазать трущиеся части… Словом, как только мотор заработает, он сам себя обслужит.

Однако сомнения не исчезали с толиного лица.

— Это всё ясно. А вот отчего сам мотор оживает — это вы мне объясните!

Степан Ильич усмехнулся и объяснил:

— Есть в моторе такая штука — стартер… Знаешь? Тем лучше. Вот стартер и заставит работать мотор.

— А стартер как начнёт работать?

— Вот мы и добрались до самого корня! — засмеялся Степан Ильич. — Стартер будет вертеть сила очень простая — аккумуляторы. Видали батарейки от карманного фонаря? Аккумуляторы похожи на них, только побольше и посильнее. Они дадут в стартер ток, тот раскрутит мотор, а уж после этого мотору больше ничего не надо, он сам себя обслужит…

— А если аккумулятор разрядится, как батарейка? Как тогда?

— Не разрядится, потому что динамо его всё время заряжает. Стоит ему немного разрядиться, положим, пока работает стартер, как сразу после заводки мотор начинает крутить динамо, оно заряжает аккумулятор, и он снова готов к работе.

— Вот это хитро придумано! — восхитился Толя.

— Интересно! — добавил Павлик и вздохнул: придумано умно, это правда, но тем тяжелее им будет, когда они станут делать свою машину.

Над корпусом снова звучно запела сирена. Тележки конвейера дрогнули, тронулись с места, поползли. Сборщики быстро заняли свои места и привычными, размеренными движениями начали привинчивать к блоку части мотора.

Звонко постукивая молотком, один из рабочих выбивал на чугунном боку мотора какие-то знаки.

Ребята подошли посмотреть. Это была единица, четыре нуля и опять единица. Мотор с такой цифрой подцепили на крюки, подняли и покатили по коридору туда же, куда ушёл стотысячный, на испытательную станцию.

На следующем моторе рабочий выбил уже другую цифру — 100 002.

Это были простые и неприметные рабочие номера двигателей, с которыми они входили в жизнь.

На малом конвейере наступили трудовые будни…

С сожалением оглядываясь, ребята вместе со Степаном Ильичом направились к выходу.