В те времена уборные при фабричных корпусах были единственным местом, где ткачи и ткачихи могли собираться, чтобы поговорить, а то и послушать чтение: не раз в уборной, держа для виду перед глазами газету, Анисимыч вычитывал из нее ткачам неожиданные речи.
В коридоре около уборной «для женщин» и «для мужчин» (через стенку) — и в них народу полно и гомон стоит. Смотритель сунулся было в дверь:
— Что за собрание?
— У нас праздник.
— Коли бросать — бросайте — а собираться не дам.
— Выйди вон на часик, Петр Петрович, будь столь любезен… А то как бы тебя в распаленьи не задеть рукою.
Смотритель стушевался.
Анисимыч свистнул в два пальца и гаркнул:
— Стой, ребята…
Замолчали. А из-за стенки, где «для женщин», гам такой, словно галчья стая в сентябре…
Анисимыч заботал в стенку сапогами:
— Бабы, стой. Чего кричите?..
Гомон за стенкой смолк.
— В чем дело, что за крик? Какое горе?
Молодой и звонкий голос из-за стенки ответил:
— Горе-то? Где Васька?
— Васька здесь. Вася, отзовись…
— То-то здесь. С ним, слышь, медвежья болезнь приключилась. Да и все вы, видать, в расстройстве с испугу: забрались не выгонишь…
— Хо, хо, хо! Вася — правда, что ли… — захохотали ткачи.
А из-за стенки тот же голос:
— Всё нам «бабы», «бабы», а вы-то — сами хуже баб!..
Васька закричал:
— Мы-то? Мы? Мы вам сейчас покажем, — и побежал из уборной вон…
Из соседней уборной выбежали ткачихи. Они хохотали, поджимая животы и приседая:
— Вася! Вася! Постой-ка, что это с тобой!
Рядом с Васькой, задыхаясь, бежал Шпрынка…
Вбежав в этаж, Волков крикнул:
— Снимай ремни!..
Ближние ткачихи перевели ремень на холостой шкив, но дальше голос не слыхали за шумом.
Шпрынка, схватив за руку Василия, крикнул ему на ухо:
— Вася, газ давай погасим!
— Гаси газ! — крикнул Васька; схватив из окроба початок, он швырнул его в фонарь. Стекло разбилось, и рожок погас.
— Газ гаси! — повторил крик Васи Шпрынка.
Ближние ткачихи стали привертывать рожки.
— Газ гаси! Гаси газ! — кричали они от станка к станку, но голоса людей опять пропали, словно утонули в грохоте машин.
Дальше не знали, в чем дело, и попрежнему над яростно дрожащими станками трепетали сине-золотые мотыльки огней: по глазку над каждым станком, — их было в этаже несколько сотен.
Васька в недоуменьи озирался кругом, не зная, что предпринять. Шпрынка дергает его за руку:
— Тебя, Вася, Анисимыч зовет…
Они вышли на площадку лестницы. Там был Анисимыч, окруженный шайкой Шпрынки.
— Анисимыч! Погасим газ!..
— Да как его погасишь?
Мордан сказал:
— Я знаю. Надо закрыть коренной кран.
— А где он?
— Вон, под потолком…
— Лестницу надо…
— Лестницу брать, смотритель заметит, — всё пропало…
— Не надо лестницы, — сказал Мордан. — Эй, Батан, становись к стене. В пристенную чехарду сыграем…
Батан живо стал к стене, нагнувши голову к плечу. За ним встали, обняв товарища по стану, еще двое, спрятав голову под мышками Батана. Приклей с Вальяном разбежались, вскочили им на спины.
— Шпрынка, ты легче всех — валяй…
Шпрынка плюнул на ладони, растер и почти с места без разбегу подпрыгнул, как резиновый мячик, взобрался на спины товарищей и встал на плечи Приклею и Вальяну. Достал руками тугой вентиль коренной газовой трубы и закрутил его до отказа:
— Готово!.. Сам царь на горе!.. — закричал Шпрынка.
Гора только одно мгновенье стерпела «царя»: рухнула и распалась на полу. С хохотом и криком мальцы возились на чугунном полу, разбирая руки и ноги…
Свет во всем корпусе погас… Станки затихли. Народ валом повалил из корпуса. Сторожа закрыли боковые двери. В главных получилась давка. У дверей стоял Васька и еще несколько ткачей и надрывались криком, чтоб народ не напирал. Ткачихи весело визжали. Мальчишки головами пробивались к выходу, чтобы не опоздать на двор!..
— Наверно, там уж началось!..
— Вася, как твое здоровье? — кричали девушки, пробегая в двери…
— Ничего, благодарю вас, поправляется…
— Ура! Нынче у нас праздник! Газ гаси!
— Газ гаси!
— Ура!