В одном пункте дети мистера Бантинга проявляли полное единодушие, которое, по правде сказать, было бы более уместно проявить в чем-нибудь другом: они находили бережливость мистера Бантинга, смешной и неприличной. Он затрачивал пропасть труда ради совершенно ничтожной выгоды. Каждый ящик, который попадал в дом, он немедленно раскалывал на дрова; он терпеливо распутывал и сохранял каждый обрывок веревки; он свертывал бумажные жгутики из прикуривал от камина ради экономии спичек и во всех имеющихся в доме топках укладывал лишний ряд кирпичей, чтобы лучше сохранялось тепло. Он даже следил за тем, чтобы газовый кран никогда не открывали больше, чем на три четверти. Такое скопидомство можно было, конечно, объяснить привычками, приобретенными мистером Бантингом в тяжелые дни юности, о которой его детям так часто и так надоедливо напоминалось, но, по их мнению, с этим давно пора было покончить.
А что, собственно, выгадывал мистер Бантинг своей беспрестанной возней с электричеством, дровами и спичками? «Всего (по словом Криса) каких-нибудь два пенса». Дети мистера Бантинга постыдились бы признаться, какое презренное скряжничество царит у них в доме. Это была мрачная тайна коттеджа «Золотой дождь».
Мистер Бантинг упорно отказывался установить в спальнях электрические камины (хотя Крис мог устроить это со скидкой через своего приятеля Ролло); он не пожелал поставить телефон и не проявлял ни малейшего интереса к радио. Подобные усовершенствования, да и многие другие, известные Крису как специалисту в этой области, были необходимой принадлежностью любой английской квартиры двадцатого века. И любой отец семейства вводил эти новшества в своем доме как нечто само собой разумеющееся, — даже проделывал это с некоторым энтузиазмом. Мистер Бантинг, однако, не испытывал ни малейшего энтузиазма при мысли о современных усовершенствованиях, которые, по его мнению, только поощряли леность и расточительность.
Когда режим экономии становился окончательно непереносимым, дети мистера Бантинга созывали негласный митинг протеста.
Один вопрос особенно занимал их всех: сколько у мистера Бантинга, денег? Все сходились на том, что их было гораздо больше, чем он пытался изобразить. Однако, вопреки их единодушной уверенности в бесполезности мелочной экономии, все они были твердо убеждены в том, что мистер Бантинг именно при помощи этой самой мелочной экономии успел скопить солидную сумму, обогащаясь таким образом за счет вынужденного самопожертвования всех членов семейства.
Затем был еще один пункт: наследство тети Энни. Бедняжка умерла два года назад, оставив своему брату, Джорджу Бантингу, все свое движимое и недвижимое имущество. Это событие было отмечено затаенным волнением мистера Бантинга, которое он старательно скрывал от своих домашних. Но израсходовал ли он хотя бы ничтожную часть этого нежданного дара небес, размеры которого продолжали оставаться тайной? Крис желал знать, есть ли какие-нибудь указания на то, что мистер Бантинг хоть пенс истратил из этих денет, — ну хоть сигару себе купил, что ли. А уж что касается автомобиля...
В гараже Ролло, сообщил Крис своим слушателям, стоит сейчас — если, конечно, кто-нибудь уже не перехватил его — автомобиль, и это сущая находка для того, кто хочет купить подержанную машину. Он осматривал его сегодня вместе с Ролло и нашел, что это прекрасная машина. Кузов, правда, немножко облупился, зато что касается основных частей (а именно на это из следует прежде всего обращать внимание), то никакой другой машине не уступит. Мотор работает бесперебойно — ничуть не хуже ролл-ройса, шасси, коробка скоростей превосходны. Словом, это такая машина, что если бы за нее нужно было отдать все, что только есть у Криса, он сделал бы это без малейших колебаний.
Видно было, что Крис с такой же неохотой расставался с этим автомобилем в гараже Ролло, с какой араб прощается со своим скакуном.
А мистер Бантинг вполне мог бы купить его... При мысли об этом Крис сгорал от зависти, выходил из себя; он чувствовал, что имеет дело с каким-то совершенно патологическим упрямством. Его родной отец может в любую минуту пойти в гараж к Ролло и сказать: «О’кэй, я беру этот «Босток» в двенадцать лошадиных сил». Но разве он это сделает? Разве сделает? — вопрошал Крис с таким сарказмом, что вопрос звучал чисто риторически. А если даже мистер Бантинг и поддастся на уговоры, на это уйдет столько времени, что автомобиль успеют продать какому-нибудь более предприимчивому человеку. Нет, уж если вам представляется возможность купить хорошую подержанную машину, хватайтесь за нее обеими руками.
— Подумайте, как было бы хорошо для мамы, если бы у нас был автомобиль. Она ведь сейчас почти никуда не выходит. Не ему, конечно, наплевать. Он думает только о том, как бы побольше сэкономить.
— И что он будет делать с такой кучей денег? — спросила Джули. Слова «с такой кучей денег» прозвучали так, что ее отец подскочил бы как ужаленный, доведись ему их услышать.
— За последнее время он стал еще скупее, — мрачно заметил Крис.
— Я только что хотела это сказать.
По мнению Эрнеста, мистер Бантинг был не столько скуп, сколько недальновиден. Вся его политика по отношению к семье была попросту проявлением близорукости. Вместо того чтобы истратить лишнюю сотню фунтов и дать детям возможность сделать приличную карьеру, он сунул их в первую попавшуюся контору, предпочитая, видимо, оставить им несколько сотен в наследство. А потрать он эти деньги на них сейчас, им бы и наследство не понадобилось.
В других семьях отцы обладают более здравым взглядом на вещи. Он, Эрнест, был просто поражен, когда некоторые из его товарищей, готовившиеся сделать блестящую карьеру, познакомили его со своими отцами. Все эти отцы — самые обыкновенные люди; у одних небольшие лавки, другие где-то служат, и всем им далеко до мистера Бантинга, заведующего отделом универсального магазина Брокли. Однако они понимают, что нужно дать сыновьям возможность выйти в люди. Они не хуже самого Эрнеста, не хуже всякого человека, обладающего хоть крупицей здравого смысла, понимают, что дать сыну возможность зарабатывать, ну, скажем, тысячу фунтов в год, значит чрезвычайно выгодно поместить капитал. Совершенно ясно, что это самое выгодное помещение капитала, какое можно себе представить. И все же — и тут Эрнест красноречиво пожал плечами — их отец не в состоянии это понять.
— Да, ты прав, — согласился Крис, но без особого энтузиазма, так как эти рассуждения напомнили ему о неприятной перспективе приближающихся экзаменов по банковскому делу, а Джули сказала: — Ты считаешь, что он должен был бы послать нас учиться? Ив Паусон шикарно проводит время в своем колледже. Почти никакой зубрежки.
— Не нужно забывать, что в некоторых отношениям он совсем неплохой старикан, — изрек Крис после паузы. — Я не думаю, чтобы он сознательно желал нам зла.
— А я думаю, — сказал Эрнест веско, как и подобало старшему брату, — что он даже не понимает, что делает нам зло. У него это вроде... вроде навязчивой идеи.
— Да что ты Эрнест! — воскликнула Джули, и ее глаза расширились от ужаса.
Но к субботе настроение мистера Бантинга заметно улучшилось. Отчасти просто потому, что настала суббота, но больше всего потому, что Вентнор на целую неделю покинул торговый дом Брокли, отправившись в поездку по центральным графствам в поисках новых клиентов. Выйдя из ванны в весьма жизнерадостном настроении, мистер Бантинг облачился в штаны-гольф кирпичного цвета и, весело напевая, спустился с лестницы. Один человек, с которым он разговорился в поезде, обещал дать ему отводки замечательного и очень редкого ползучего растения, вывезенного им из Бретани. Этим растением были увиты стены пансиона, в котором он там жил, и оно носило какое-то совершенно неудобопроизносимое название; мистер Бантинг с грехом пополам, по слуху, записал его в своем блокноте. Мистер Бантинг намеревался посадить его в таком месте, чтобы оно каждый день неминуемо попадалось на глаза Оски. Раскрыв блокнот и освежив в памяти название растения, он нахлобучил садовую панаму и, прихватив мотыгу, служившую ему не столько необходимым орудием, сколько некоей обязательной бутафорией, вышел в залитый солнцем сад.
Краешком глаза он заметил, что где-то на заднем плане маячит Эрнест с листком бумаги во руках. Повидимому, он намеревался ему что-то сообщить. Чудн о, подумал мистер Бантинг, стоит отцу захотеть хоть немного побыть с детьми, и тотчас окажется, что им некогда, что они с кем-то уже условились, а если отцу хочется, как, например, сейчас, спокойно выкурить трубку наедине с самим собой, тут-то и начинают увиваться вокруг тебя эти нежданные просители. Вот они, прелести семейной жизни! И мистер Бантинг, сделав вид, что не замечает Эрнеста, с притворным увлечением занялся своими штокрозами.
В руках у Эрнеста был, некий документ, который оп составил несколько недель назад и хранил в ящике своего туалетного стола под застилавшей его дно газетой. Это был плод честолюбивых мечтаний под громким названием «Проект Карьеры». Слова Эрнеста о мудрых отцах, вкладывающих капитал в будущую карьеру своих сыновей, не были результатом вдохновения. Это был давно и всесторонне продуманный план. Вот уже несколько месяцев, как Эрнест понял, что ему нечего делать в канцелярии городского управления; перебирая в уме другие, более солидные, профессии, он решил, что ему следует стать бухгалтером. Он не мог объяснить, почему его мысли устремились именно в этом направлении, но он был совершенно убежден, что это как раз то, что ему нужно. Долго дремавшее честолюбие пробудилось, наконец, и жгло его душу. Он станет бухгалтером.
В этом документе с деловитостью, которая сама уже свидетельствовала о его особой пригодности для бухгалтерского дела, он перечислял все, что требовалось для достижения намеченной им цели. Это было сделано с крайней добросовестностью все мельчайшие издержки были точно подсчитаны; три основные вехи отмечены красными чернилами — испытания предварительные, испытания промежуточные, испытания заключительные; при каждом из этих событий была проставлена соответствующая дата. В примечании указывались колоссальные оклады, получаемые дипломированными бухгалтерами.
Уже не раз доставал он свой проект, чтобы показать отцу. Уже не раз прятал его обратно в ящик стола под газету. Требовалось немало мужества, чтобы предъявить подобный документ человеку, поднимавшему шум из-за каждого лишнего пенса в счете за электричество. Самый вид проекта — измятые, потертые края, выцветшие чернила — был живым укором Эрнесту за его малодушие и нерешительность. Он старался укрепить свой дух, перечитывая проспект «Старейшей школы бухгалтеров». Эта книжица начиналась отеческим наставлением, в котором глава школы, прежде чем перейти к изложению своего метода заочного обучения бухгалтерскому делу, обращался с призывом к юным честолюбцам. Это вдохновляющее предисловие ставило перед Эрнестом вопрос, готов ли он отринуть преходящие услады юности ради карьеры зрелого мужа. Наделен ли он подлинным честолюбием? Готов ли он к труду? Верит ли он в себя? На все эти вопросы Эрнест без колебаний давал утвердительный ответ. Он, по правде говоря, был бы рад, если бы от мистера Бантинга можно было ждать вопросов хотя бы наполовину столь же разумных.
Чтение этой книжицы всякий раз окрыляло Эрнеста и снова вливало в него бодрость; но стоило ему обратиться к своему «Проекту Карьеры», и он чувствовал, как мужество покидает его и все надежды рассыпаются прахом. Общая сумма издержек была чудовищно велика, а годы обучения представлялись целой вечностью. И затем еще залог — что-то от ста до трехсот фунтов. Чем больше Эрнест изучал проект, тем более утопический характер он приобретал; самая мысль предложить его отцу начинала казаться чистейшим безумием. И все же... и все же... Что такое, в сущности, сто или двести фунтов, когда на карту поставлена вся будущность! Предварительные расходы были ничтожны по сравнению с наградой, которая ждала его в случае успеха.
Размышляя таким образом, он сидел на кровати, чувствуя то прилив решимости, то упадок духа. Наконец, взглянув на свою неподдающуюся никакому сокращению смету, он сжал кулаки и подумал: «Сейчас или никогда! Я должен на него насесть».
Самое важное — выбрать подходящий момент. Это было делом столь же щекотливым, как предложение руки и сердца. Однако все предзнаменования, казалось, сулили Эрнесту удачу. Мистер Бантинг сегодня, повидимому, не страдал расстройством пищеварения и был в прекрасном расположении духа. Он надел штаны-гольф и свою нелепую садовую панаму; он разговаривал с этим дураком Оски, а это всегда, наполняло его сознанием своего умственного превосходства. Действуя тактично и не слишком наседая на него, можно было, пожалуй, привести его в то податливое настроение, — посещавшее его весьма редко, — когда он под влиянием отеческих чувств принимал опрометчивые решения.
«А потом пусть себе ворчит сколько душе угодно», — подумал Эрнест.
Итак, Эрнест, собравшись с духом, бледный и полный решимости, спустился с лестницы; заглядывая в застекленную дверь и стараясь остаться незамеченным, он ждал, когда наступит подходящий психологический момент. Некоторое время он исподтишка выслеживал мистера Бантинга. То судорожно вытаскивая из кармана свой «Проект Карьеры», то пряча его обратно, он тщетно гнался за своей дичью из комнаты в комнату, принужденный довольствоваться зрелищем проворно удаляющихся от него клетчатых чулок мистера Бантинга. Дело в том, что обсуждение такого вопроса требовало уединения и тишины, и потому из всех комнат коттеджа «Золотой дождь» подходящей была только гостиная. Но когда Эрнест настиг своего отца в гостиной, там сидела Джули, углубившись в изучение проспекта школы танцев. Возможно, что мистер Бантинг тоже заметил этот проспект. В таком случае его бегство в сад было стратегическим маневром.
— Слушай-ка, Джули, тебе не хочется пройтись?
— Нет.
— Ну, противная! — воскликнул Эрнест.
— Сам противный, — ответствовала Джули, усаживаясь поплотнее на диван. — Не хочу ли я пройтись! Как вам нравится такая наглость!
— Ладно, заткнись!
— И не подумаю.
Эрнест хлопнул дверью и, перекочевав в столовую, с растерянным видом остановился у камина.
— Что случилось, Эрнест? — спросила миссис Бантинг. — Что ты все бродишь взад и вперед?
— Я хочу поговорить с папой. Знаешь, мама, о моей... моей карьере.
Он подошел к застекленной двери в сад и распахнул ее. Мистер Бантинг разговаривал с Оски, объясняя ему, что собирается посадить в саду Garria elliptica — свое любимое растение.
— Растет в Бретани.
— Растет где угодно, — возразил Оски. — Ничего в нем нет особенного. Где вы хотите его посадить?
— Где?.. Да где-нибудь тут.
— Не примется на этой почве. Слишком глиниста.
— Вы в этом уверены? — спросил мистер Бантинг. — Потому что, видите ли, это растение как раз любит глинистую почву.
«Они этак до ночи проболтают, — подумал Эрнест. — Какая пошлая болтовня... а тут у человека решается вопрос всей его будущности». Он направился к ним.
— Папа, я хочу попросить у тебя совета.
Мистер Бантинг обернулся, радуясь возможности прервать свой поединок с Оски. Кроме того, ему было приятно услышать от Эрнеста столь необычную просьбу. На минуту он даже усомнился, так ли он расслышал. — Я всегда готов дать совет любому из вас, Эрнест. Ты же знаешь. А в чем дело? Что-нибудь серьезное?
- Да, очень. — Эрнест извлек из кармана большой лист бумаги. — Я хочу знать, что ты на это скажешь.
Мистер Бантинг взял проект и принялся его рассматривать, причем на его лице с каждой минутой все сильней отражалось недоумение.
— Понимаю, — произнес он, наконец. — Нечто вроде сметы. Пожалуй, надо очки надеть.
Они прошли в дом. Мистер Бантинг сел на стул, снова развернул проект и в течение нескольких минут внимательно его изучал. — Очень хорошо продумано, — сказал он, наконец.
— У тебя в Сити, наверное, есть знакомые бухгалтеры, папа?
— Сколько угодно. Они приходят к нам проверять книги. Я хорошо с ними знаком. Это имеет какое-нибудь отношение к бухгалтерии? — Он пробежал глазами столбцы цифр и проверил итог. — Как будто все правильно, — объявил он.
— Видишь ли, папа, — начал Эрнест — если кто-нибудь хочет сделаться бухгалтером, он должен заключить контракт, верно?
— Разумеется. Точно так же, как стряпчий, как... ну, словом, есть сотни профессий, которые требуют контракта.
— Затем нужно внести залог?
— Ты, я вижу, хорошо в этом разбираешься.
— После этого ты начинаешь получать небольшое жалованье.
— Совершенно правильно.
— Так вот, видишь ли, здесь подсчитано, сколько все это будет стоить. Мне бы хотелось знать, находишь ли ты это разумным планом? Считаешь ли ты, что это стоящее дело?
— Да, пожалуй. Конечно, нужно еще выдержать испытания. Но, мне кажется, это довольно разумный план. Кто думает этим заняться, Эрнест? Кто-нибудь из твоих товарищей?
Спазма сдавила Эрнесту горло. — Нет, — начал он чуть слышно. — Понимаешь... я думал, что если тебе, папа, понравится эта мысль... — Он замолчал заметив, что отец вдруг насторожился.
— Ну, что все это значит? — строго спросил мистер Бантинг. — В чем дело?
Голос Эрнеста с каждым словом звучал все тише и тише.
— Я думал, может быть, мне этим заняться.
— Тебе? — воскликнул мистер Бантинг. — Тебе?.. Да ты рехнулся, что ли! — Ты сам только что сказал, что это разумный план.
— Разумный для того, кому это по средствам. Но, чорт побери... — он замолчал, внезапно потеряв дар речи. — Знаешь, — произнес он, наконец, — в жизни своей... Это ты ко мне с этим обращаешься?
— Ты можешь это сделать.
— Что?..
— Ты можешь это сделать, — повторил Эрнест твердо.
Мистер Бантинг уставился на него. — Вот что, — начал он предостерегающим тоном. — Брось эти выдумки. Если ты воображаешь, что я поддамся на такую чепуху, так не на таковского напал. Выкинь это из головы.
— Это не чепуха — ты сам сказал. Твои деньги не пропадут. Посмотри, сколько я могу заработать.
— Сколько он может заработать! — повторил мистер Бантинг ядовито. — Сколько он может заработать! Ты что же думаешь, я могу истратить на тебя все свои сбережения? Ради чего, по-твоему, я работаю, как вол, и выбиваюсь из сил?
— Не знаю. Ради чего?
Тут последние остатки самообладания покинули мистера Бантинга. Он вскочил со стула, он начал размахивать руками, он повысил голос: — Ради того, чтобы отдохнуть, пожить хоть немного тихо и спокойно. Вот ради чего я работаю! — загремел он. — Я дал тебе возможность выйти в люди? Дал? Я в твоем возрасте ворочал ящики на складе за десять шиллингов в неделю. Но эта штука, — и он презрительно хлопнул ладонью по «Проекту Карьеры», это... я не знаю, что это такое.
— Это вполне разумный проект, — сказал Эрнест с горечью, — для всякого другого. Только не для твоего сына. Конечно, он слишком хорош для меня. Слишком дорого стоит.
— Ну, довольно, Эрнест.
— Ты, значит, даже подумать не хочешь?
— О чем тут еще думать? Двести фунтов залога!
— Очень хорошо. Теперь мне все ясно. Если ты воображаешь, что я всю жизнь буду торчать в этой конторе и возиться с пишущей машинкой и копировальной бумагой, так ты очень ошибаешься. Не буду! Слышишь? Не буду!
Это было совершенно неожиданным ультиматумом. Какие, собственно, у Эрнеста были основания предъявлять отцу ультиматумы, он и сам не знал. Но он отбросил всякую осмотрительность, всякую дипломатию, при помощи которой собирался вынудить у отца великодушное согласие. Он ждал, что этот разговор изменит всю его жизнь, раскроет перед ним все двери, даст ему цель, ради которой стоит работать. А вместо этого они с отцом стояли друг против друга, как враги, обмениваясь угрозами и ультиматумами. От этой мысли слезы выступили у него на глазах. Как слепой, вышел он в переднюю, ощупью разыскал свою шляпу и, спотыкаясь, выбрался на улицу.
Когда он проходил мимо окна, лицо у него было расстроенное и жалкое.
— А, чорт бы побрал все на свете! — пробормотал мистер Бантинг. Сердце у него заколотилось. Он приложил руку к жилету. Неужто сердце шалит? — подумал он. Нужно будет заглянуть в раздел «Сердце» в «Домашнем лекаре». Впрочем, ему наплевать, ему теперь на все наплевать. Исчезло его светлое, праздничное настроение, вокруг был мрак, и он чувствовал себя глубоко несчастным. Он поднял «Проект Карьеры», тупо посмотрел на него, бросил обратно на стол, вздохнул и закричал:
— Мэри, пойди сюда на минутку.
— Ради бога, что случилось? — воскликнула миссис Бантинг, появляясь в дверях и на ходу вытирая руки передником. — Неужели из-за нового костюма? Он вопросительно посмотрел на нее, почуяв в ее словах намек на какое-то новое сумасбродство, совершенное за его спиной, но у него не было сил расследовать это сейчас.
— Взгляни-ка, — сказал он, положив перед ней «Проект Карьеры». — После всего, что мы сделали для Эрнеста, — дали ему образование, устроили на хорошее место, — он хочет теперь стать дипломированным бухгалтером и требует, чтобы я внес за него залог.
— Наверно, он, бедняжка, думает, что это интереснее, чем работа клерка.
— Дело не в том, что ему интереснее. Посмотри, во сколько это нам обойдется. Вот — по его собственным подсчетам. А выйдет еще дороже. За кого он меня принимает — за Ротшильда, что ли?
— Вот из-за чего вы тут шумели.
— Кто шумел? — возразил мистер Бантинг раздраженно. — Это он не умеет себя вести.
Миссис Бантинг смотрела на проект; но это не был, как мог заметить мистер Бантинг, трезвый, аналитический взгляд. Мистер Бантинг сомневался, чтобы смысл документа был для нее ясен. Она рассматривала его любовно и с восхищением, как мать, всегда готовая изумляться необыкновенным способностям своего замечательного сына. Красиво выписанные цифры и аккуратно подчеркнутые черным и красным итоги приводили ее в восхищение, и она думала о том, каких трудов это стоило Эрнесту и какой он способный мальчик.
— Бедняжка, — пробормотала она. — Как это на него похоже. Сколько труда он на это положил. Уж он всегда так, что бы ни делал.
— На это нужно отдать все, что у нас есть, до последнего пенса... или почти все... А мы еще не знаем, сколько нам самим может понадобиться... С тех пор как умер мистер Брокли, в магазине все пошло вкривь и вкось. У меня уже не раз были неприятности. Кроме шуток, Мэри, меня мороз по коже подирает, когда я подумаю, что может случиться.
Дверь распахнулась настежь, и на пороге появился Эрнест, — волосы его были растрепаны, лицо бледно, глаза, неестественно блестели.
Неужто он ходил по улицам в таком виде?
— Я забыл тебе сказать, — выпалил он. — Я верну тебе все, что ты на меня затратишь. Все до последнего пенса. С процентами. Готов дать письменное обязательство по всей форме.
— Эрнест! — горестно воскликнула миссис Бантинг.
Эрнест всхлипнул.
— Да не расстраивайся ты так, голубчик. Поговори спокойно с папой обо всем.
— Что толку говорить! — воскликнул Эрнест и, упав на диван, разразился рыданиями.
Сопровождаемый этими душераздирающими звуками, мистер Бантинг тихонько вышел из комнаты.
Он бессильно опустился на нарочито деревенского вида самодельную садовую скамейку, которая когда-то казалось ему завершающим штрихом в художественном убранстве его сада, и отдался во власть противоречивых чувств. Неужели его семья никогда не будет довольна? При воспоминании о том, как рос он сам, он казался себе воплощенной щедростью, В первые счастливые дни отцовства он мечтал дать своим детям все, чего он сам был лишен: домашний уют, образование, приличные, «чистые» профессии. Он видел себя на склоне лет окруженным нежными заботами благодарной и счастливой семьи. Уважения, немножко любви — больше он ничего не просил. А вместо того, — и при этой мысли мистер Бантинг явственно ощутил, что, у него повышается кровяное давление, — вместо того вышло так, что худших мотов, сумасбродов и эгоистов, чем его дети, не найдешь во всем Килворте. А отчего? Да оттого, что по глупой доброте сердца он так их избаловал, что они вообразили, будто могут иметь все, чего ни попросят.
Сейчас он немного осадил мистера Эрнеста. И вот сидит теперь здесь, изгнанный из своей собственной гостиной, а там, в коттедже «Золотой дождь», который он и купил-то за безумную цену только ради детей, его жена втихомолку утешает Эрнеста, легковерным материнским сердцем внимая его жалобам.
Мистер Бантинг сидел на своей нарочито деревенской садовой скамейке в своих коричневых штанах-гольф и чулках в клетку и чувствовал, что к горлу у него подступает комок, а глаза как-то страшно жжет и щиплет.
— А, пропади все пропадом! — проворчал он, высморкался и сделал вид, что не замечает Оски, поджидавшего его у ограды, чтобы продолжить диспут о пригодности тяжелой, глинистой почвы для Garria elliptica.
Тут мистер Бантинг заметил на земле конверт, видимо, выпавший у него из кармана, когда он доставал платок. Содержание конверта было ему и так хорошо известно. Но сейчас, еще пуще растравляя себе душу, он снова открыл конверт и еще раз удостоверился в том, что должен внести килвортскому налоговому управлению девять фунтов десять шиллингов налога. Управление требовало — на этот раз в форме официального уведомления — немедленной уплаты этой суммы. Шесть фунтов десять шиллингов лежали в ящике туалетного стола, три фунта он дополнит из жалованья, которое получит по чеку в конце месяца — вот как мистер Бантинг намеревался разрешить эту проблему, именно так, а не иначе; а управление пусть себе требует и грозит сколько ему угодно. Из того же месячного жалованья нужно сделать очередной взнос по закладной, — эти платежи, к счастью, подходили уже к концу, — а также оплатить совершенно непредвиденные счета за линолеум в ванной комнате, за пальто для Джули и за новый кухонный буфет, без которого, как недавно выяснилось, невозможно обойтись. По правде говоря, количество непредвиденных расходов, из месяца в месяц нараставших в домашнем бюджете, было наиболее поразительной особенностью хозяйства Бантингов.
А что будет, если он перестанет получать свои ежемесячные чеки? Это будет, если Вентнор... Но при одной мысли об этом он вздрагивал, как от прикосновения к раскаленному железу. Стоило Вентнору завладеть его мыслями, и он терял последнее мужество. Он должен гнать от себя мысли о Вентноре. С тех пор как Вентнор три дня назад с шиком укатил в своем элегантном сером лимузине, мистер Бантинг ни разу не вспоминал о нем. В первый раз за последние недели он забыл о существовании Вентнора. И теперь ему казалось, что, перестав тревожиться из-за него, он как бы пренебрег каким-то священным ритуалом и тем накликал на себя беду.
И все же он не станет о нем думать. Благодаря наследству тети Энни он немного припас на черный день. На худой конец, он продаст «Золотой дождь», и поселится на Линпортском шоссе в одном из коттеджей, которые она ему оставила.
Мистер Бантинг вспомнил, какое горькое разочарование испытал он при виде этих коттеджей, когда в один из субботних вечеров отправился взглянуть на них. Четыре крошечных ветхих домика и участок болотистой земли, сданной в аренду желчному неудачливому огороднику. Мистер Бантинг приберегал эти коттеджи как последнее прибежище на случай, если грянет гром. Как-никак это крыша над головой, и очаг, и земля, которую можно обрабатывать; он будет вести суровую трудовую жизнь, но, прожить все-таки будет можно. Ничего не поделаешь, приходится считаться и с такой перспективой.
Такие мысли проносились в уме мистера Бантинга, пока он уныло сидел на садовой скамейке. По никто из членов его семьи не понимал его никто не хотел понять. Он должен думать о будущем, должен строить планы и заботиться о своей семье, даже если его семья мало заботится о нем. Вот что значит быть отцом.
— Папа, чай пить! — крикнула Джули, прервав его размышления.
Все сидели за столом, как пришибленные. Эрнест был все еще бледен, молчалив и очень вежлив с отцом. Все были очень вежливы с мастером Бантингом словно пытались умилостивить беспричинно разгневанное божество. Мистеру Бантингу было не по себе. Он сидел среди общего натянутого молчания, и в душе его поднимался протест, ему хотелось сказать им, что он совсем не такой, как они думают. Внезапно он с особенной силой почувствовал, как бесконечно, как мучительно они ему дороги. Он жаждал прервать это механическое наполнение желудков, открыть им свою душу; сказать им: я хочу только одного — чтобы всем было хорошо. Но он, понятно, не мог этого сделать. Он сидел за столом такой же подавленный и молчаливый, как и они, и выпив чай, торопливо проскользнул в гостиную и укрылся за вечерней газетой. Очень трудно объяснить кому-нибудь свои чувства.