- Знаете ли, капитан, М-Боми очень хороший пост! - объявил с убежденным видом приказчик при складе товаров, Крумбрюгге, со своим типичным бельгийским акцентом.
Окружной комиссар, старый африканец, считавший, что слово дано человеку, чтобы пользоваться им как можно меньше, проворчал что-то в знак согласия; а все присутствовавшие, в свою очередь, утвердительно кивнули головой. Словом, мнение это было одобрено единогласно!
В этом не было ничего удивительного, так как М-Боми был, действительно, очень хороший пост. Из расположенного на вершине холма офицерского собрания, где по вечерам собирались обыкновенно все начальствующие лица, открывался восхитительный вид.
Далеко на горизонте виднелись голубоватые горы Уруа, выделявшиеся на ясном небе нежно-оранжевого оттенка, который постепенно бледнел и незаметно переходил в ярко-синий и изумрудный цвета. Затем видны были холмы, с закругленной вершиной, казавшиеся вблизи светло-зелеными, а немного подальше коричневыми, похожие на спины бесчисленного стада баранов, которые пастух с наступлением вечера гонит в овчарню. Надвигаясь один на другой, холмы эти спускались к реке, которая в этот чудный вечер казалась совершенно спокойной, без малейшей ряби, точно уснувшей. На противоположном берегу, в трехстах метрах, росла одинокая стройная пальма с пышной раскидистой вершиной, гордо поднимавшаяся к небу.
По склону холма, среди бананов, манговых, дынных и лимонных деревьев, разбросаны были туземные хижины, крытые соломой золотисто-желтого цвета. Перед каждой такой хижиной, вокруг огня сидели туземцы и вели мирную беседу. По временам, то здесь, то там мелькал в полумраке ярко-красный плащ негритянки.
На вершине небольшого холма, вокруг офицерского собрания, с белыми, окрашенными известкой стенами, находилось восемь или десять строений из красного кирпича, подобно хижинам туземцев, крытых соломой. Эти строения образовывали четырехугольник, внутри которого были разбиты правильные и даже слишком симметричные аллеи, обсаженные кофейными деревьями и небольшими эвкалиптами.
С веранды офицерского собрания, немного нагнувшись, можно было видеть берег реки, примитивную пристань с причаленными к ней пирогами и большой, принадлежавшей посту, лодкой, выкрашенной в ярко белый цвет, которая сверкала на освещенной последними лучами заходящего солнца воде. На берегу реки, в тростниках, царило оживление. Матери, с обернутыми куском материи бедрами, купали своих младенцев, оглашавших воздух плачем и криками. Другие женщины, погрузившись до половины тела в воду, мыли белье. Маленькие негритята, с тонкими ногами и выдающимися животами, бегали и резвились, и их громкие гортанные крики доносились до поста.
В тихий и теплый вечер, духота которого умерялась легким ветерком, дувшим с Танганайки, нельзя было не наслаждаться этим чудесным видом. И находившиеся на посту - административном центре округа - одиннадцать белых, искренне или нет, но поддавались его очарованию. Никто не говорил ни слова. Сливаясь с шумом реки, с противоположного берега доносились заглушенные и однообразные звуки туземного барабана, на котором кто-то умелой рукой отбивал отрывистую дробь.
Между тем начальник поста, польщенный замечанием Крумбрюгге, с самодовольным видом оглядывал прямые, тщательно вычищенные аллеи и расположенные в виде правильного четырехугольника строения поста. Но когда он бросил взгляд на разбросанные в живописном беспорядке хижины туземцев, то это, наоборот, заставило его нахмурить брови. Помешанному на порядке старому служаке такое отсутствие симметрии казалось глубоко возмутительным.
- Эти дурни неспособны даже выровнять в одну линию свои домишки! - говорил он чуть не ежедневно, презрительно выпячивая нижнюю губу. И когда доктор, поэт в душе, с густыми волосами и обросшим бородой лицом, по какой-то случайности попавший в центральную Африку, начинал говорить ему об эстетике, местном колорите и своеобразной красоте, он отвечал саркастически и не допускающим возражения тоном:
- Подумаешь, какой ценитель нашелся! Торговец хиной!..
На посту, так хорошо устроенном и напоминавшем настоящую казарму, как с нескрываемой гордостью говорил капитан, все обстояло бы хорошо, не будь муравейника, сооруженного муравьями-термитами, да еще как раз перед караульным помещением! Этот огромный термитник, сероватого цвета, твердый, как гранит, похожий на храм с куполами, башенками и маленькими колокольнями, давно уже мозолил глаза начальнику поста.
Правда, в нем был местный колорит; в этом не было сомнения; но его живописный вид как раз и раздражал больше всего капитана.
- Проклятый термитник! - воскликнул он. - Он портит весь пост. И надо же такое несчастье! Как будто эти подлые насекомые не могли найти другого места!
- А отчего бы не взорвать его, господин комиссар! - предложил, желая понравиться начальнику, толстый лейтенант. - Кажется, пороху у нас довольно. Еще третьего дня я получил тридцать бочонков. Хороший заряд… фитиль… трах и готово дело! Сразу станет чисто и хорошо. Будем тогда, по крайней мере, полными хозяевами.
- А знаете, в сущности, это хорошая мысль! Пожалуй, следовало бы так поступить! - проговорил капитан. - Главное, чтобы не попортить чего-нибудь вокруг, когда будем взрывать этот проклятый муравейник. Ведь мины взрываются как хотят, когда хотят и притом неизвестно в какую сторону! Знаю я их… Пожалуй, лучше подождать, пока сюда не приедет один из инженеров, занятых по проведению железной дороги. Например, Гендрик; он как раз артиллерист… Впрочем, позвольте! А Мелерте? Он ведь также артиллерист… Послушайте, Мелерте, сумели бы вы взорвать эту штуку? Как вы думаете насчет этого? Ведь мины это по вашей части! Артиллерист должен это знать, черт возьми!
И капитан, с хитрым видом (сам он служил раньше в пехоте) и довольный, что может поставить в затруднительное положение молодого лейтенанта, приехавшего с последним пароходом из Европы, вопросительно взглянул на него, склонив немного голову на бок и подмигивая глазом.
Артиллерист Мелерте (вечно создающий хлопоты со своими двумя пушками Норденфельда, как говорил про него Конинк, старый сверхсрочный унтер-офицер, дослужившийся до капитана), изящный юноша, с немного женственным лицом и холеными усами, всегда одетый с иголочки, окончил военную школу прикладных знаний. Как принадлежащий к избранному роду оружия, он обязан был знать, как надо заряжать мину. Обязан - да, без сомнения, но только в теории. На практике он имел об этом самое смутное понятие. В сущности он, конечно, сумел бы взорвать мину. Но зарядить ее и, главное, зарядить как следует - это было другое дело!
Несмотря на это он с непринужденным видом и немного свысока - этот осел Конинк все время иронически на него поглядывал - ответил комиссару:
- Разумеется, господин капитан! Ничего не может быть проще этого. Завтра в это время термитник исчезнет. Можете на меня положиться!
- Постарайтесь только ничего не испортить! - заключил капитан, немного обеспокоенный и почти сожалея, что затеял эту шутку. Но уж раз дело было начато, отступать было поздно. - Ваш камуфлет, - добавил он, - должен уничтожить только термитник, и ничего больше. Пожалуйста, помните это!
- Будьте покойны, господин капитан! - повторил с важным видом Мелерте, начинавший, однако, немного волноваться, после чего с нахмуренным лбом погрузился в свои размышления.
Внезапно лицо его прояснилось. А Толлен и Кау, на что? Его Толлен «Спутник офицера артиллерии и инженерных войск», который находится у него где-то в чемодане и который он не брал в руки с самого отъезда из Европы. Он совсем о нем позабыл. Превосходное дело! Это даст ему возможность освежить в памяти немного позабытые им познания, приобретенные в военной школе. В Толлене он найдет все необходимые указания. И эта старая шляпа Конинк увидит на что он способен. Ну, теперь только держись, термитник!
На следующий день Мелерте в течение всего утра с озабоченным и важным видом бегал от канцелярии к складу, от склада к термитнику, а от термитника опять к складу. Он начал с того, что получил по ордеру 120 кило пороха в шести цинковых ящиках, которые он выхватил из рук помощника заведующего складом, причем последний со слегка ироничным видом шепнул ему:
- Ну, что, будет взрыв? Смотрите же, не осрамитесь. Только предупредите меня вовремя! Мне как раз надо быть на том берегу реки и я хочу воспользоваться этим случаем, чтобы поглядеть на взрыв. Я думаю с того берега это будет великолепное зрелище. Вы говорите, в пять часов? Превосходно! Буду там непременно!
Не выпуская своего Толлена из рук, артиллерист страшно суетился. Чтобы скрыть свою неуверенность, он громким голосом отдавал приказания нескольким чернокожим солдатам, которые должны были под его просвещенным руководством подвести мину и зарядить ее. Слышно было, как они копали землю лопатами, пилили доски, забивали гвозди, причем к этим звукам примешивались иногда энергичные окрики Мелерте, который нередко с нетерпеливым жестом вырывал из рук рабочего какой-нибудь инструмент. Все местные жители с восхищенным и удивленным видом толпились вокруг муравейника, причем некоторые из них, наиболее сообразительные, объясняли пораженным слушателям, что должно произойти. «Бум!» - показывали они, вскидывая обе руки кверху. Мелерте был страшно доволен и имел необыкновенно гордый вид. Да, артиллеристы чего-нибудь да стоят…
К четырем часам пополудни все было готово. Мина была набита доверху, фитиль приготовлен для зажигания. Он должен был гореть пять минут.
Белые, столпившись на почтительном расстоянии от муравейника, с некоторым волнением ждали взрыва. Не хватало только помощника заведующего складом. Он был на другом берегу реки. Чтобы лучше видеть! Момент был торжественный. Мелерте со значительным видом поджег фитиль и затем отбежал к своим товарищам в безопасное место.
Прошло три, четыре минуты. Царила глубокая тишина. Лишь в деревне лаяла какая-то собака.
Вдруг сильнейший взрыв потряс воздух. И в тот же момент поднялась целая туча осколков камней, земли и песка, которые затем упали дождем вниз, звонко ударяясь о затвердевшую почву. Долго еще в горах отдавалось эхо, смешиваясь с криками хлопавших в ладоши туземцев и радостными возгласами белых, чрезвычайно довольных результатами взрыва.
Небольшая кучка с Мелерте во главе вышла из-за укрытия. Теперь уже больше нечего было опасаться. И все они весело и шумно побежали к месту, где должен был находиться муравейник, или, вернее, туда, где его не должно было больше быть… если только Толлен сказал правду.
Толлен, однако, немного наврал. И, по правде сказать, даже порядочно. На самом деле, лишь один бок сооружения, возведенного трудолюбивыми насекомыми, исчез, рассеянный в воздухе. Но три четверти остались на месте совершенно целыми. Это похоже было на неоконченный муравейник.
Немного сконфуженный Мелерте смотрел на дело своих рук. Конинк, наоборот, торжествовал.
- Сразу видно, что вы окончили школу прикладных знаний, лейтенант! - сказал он. - Позвольте вас поздравить!..
И он разразился раскатистым смехом.
- Перестаньте, Конинк! Нехорошо подтрунивать! - вмешался капитан, также развеселенный этим происшествием. - Отложим завершение дела до следующего раза, милейший мой Мелерте! - добавил он. - Беда не велика! Придется только лучше рассчитать заряд и рассеивание, вот и все. Я дам вам моего Толлена! Ну, а теперь пойдем чего-нибудь выпьем!
После этого вся компания медленными шагами направилась к офицерскому собранию, как вдруг увидела вдали бегущего Суэди, боя капитана. Он нес что-то в крепко прижатых к груди руках, но, что именно, издали было трудно разобрать.
- Ай, Буана, ай! - закричал мальчишка, едва переводя дух. - Ай, Буана!.. Весь дом попорчен!.. Все поломано куском муравейника!
И с выразительным жестом Суэди положил на землю, перед ошеломленным комиссаром, стенные часы или, вернее, то, что осталось от них, от единственных часов на сто лье в окружности. Это была вещь, которая каким-то чудом или, точнее говоря, вследствие целого ряда чудес, перенесла десять лет пребывания в Африке, двадцать переездов, столько же пожаров, пять раз тонула в пирогах и целыми месяцами путешествовала по лесам. В переводе это означало, что капитан берег эти часы, как зеницу ока. И вдруг такое происшествие!
- Черт побери! Черт побери!.. - заревел он.
И, придя в неистовый гнев, весь красный от ярости, закатил несчастному бою, который объяснил ему, что кусок муравейника продырявил крышу, разломал стол и разбросал все вещи, звонкую пощечину, так что у того посыпались искры из глаз, большая часть которых мысленно предназначалась Мелерте.
Этот последний, окончательно уничтоженный и предчувствуя бурю, благоразумно скрылся в задних рядах. Капитан не соблаговолил даже взглянуть на него. Молча, потрясая руками, он побежал лично убедиться в размерах несчастья.
Двадцать минут спустя, Суэди с еще распухшей щекой и глазами постучал изо всей силы в дверь артиллериста и передал ему, без всякой почтительности, официальный пакет, который Мелерте распечатал с лихорадочной поспешностью. В пакете заключалась бумага следующего содержания:
«Независимое Государство Конго .
Округ водопадов .
Пост М-Боми, 10 ноября 19 …
Предписывается лейтенанту артиллерии Мелерте оставаться под домашним арестом в течение сорока восьми часов, начиная с пяти часов вечера завтрашнего дня. Обедать предлагается дома. Основание: подверг опасности жизнь товарищей вследствие необдуманного поступка; кроме того, порча казенного имущества .
Стоимость такового будет удержана из его жалованья.
Окружной Комиссар
Бьенфейт».
- Свинья этот Толлен! - пробормотал Мелерте, стиснув кулаки.
И, молча, но с выразительным жестом, швырнул в угол «Спутник офицера артиллерии и инженерных войск».