Стоя на коленях на носу пироги, лейтенант Мергене приложился из своего винчестера. Он целился долго, не обращая внимания на нетерпеливые возгласы своего спутника, - «Стреляйте же скорей».
Наконец, не торопясь, выстрелил. Эхо выстрела долго отдавалось в лабиринте многочисленных островов, покрытых пышной и почти непроходимой растительностью, темно-зеленая масса которой отражалась в водах реки. Легкий дымок поднялся в прозрачном воздухе.
- Попал! - воскликнул довольный своей удачей белый, заряжая ружье. - Ну-ка, навались на весла, Суэди! - приказал он находившемуся на корме капита, который сильным взмахом весел сразу двинул вперед легкую лодку.
- Не так скоро, черт возьми! - крикнул лейтенант. - Не подходи слишком близко. Ведь ты видишь, что он еще шевелится! - добавил он. - Или же хочешь, чтобы мы попробовали супу, болван?
И действительно, гиппопотам яростно бился, разбрызгивая вокруг себя окрашенную кровью воду, которая падала вниз в виде розоватой пены. С разинутой пастью и выставленными вперед клыками, с выступавшей зеленоватой слюной - остатком прерванного обеда - громадный зверь устремлялся теперь прямо на пирогу.
- Пол-оборота, Суэди! - заревел Мертене.
Легкая и подвижная лодка почти на месте проделала указанный маневр. Быстро работая веслами, чернокожий гребец добрался до ближайшего берега. Чудовище следовало совсем близко за лодкой; однако за несколько метров до нее круто повернулось.
Выпрыгнув легко на землю, лейтенант послал гиппопотаму вторую пулю, на этот раз смертельную. Изрыгая целые потоки черноватой крови, зверь с глухим хрипением опустился на дно, на глубину трех метров.
В то время как следовавшие на другой пироге бой[1] разбивали палатку, а гребцы приготовлялись вытащить на берег тушу, пока ее не унесло течение, оба белых уселись на берегу, под тенью гигантского зонтикообразного папоротника.
По временам глухой рокот туземного барабана, отдаваясь до бесконечности вдоль излучин реки, достигал до их слуха, несмотря на шум, поднятый туземцами, старавшимися вытащить из воды убитого зверя. Они подвели под его задние ноги огромную лиану и тащили тушу толчками, равномерно покрикивая, под команду одного из своих товарищей, который гортанным голосом давал отрывистые указания.
В это время от противоположного берега отчалила пирога. Выделяясь большим черным пятном на фоне светлой воды и покачиваясь на все стороны под ударами весел, тяжелая лодка то исчезала, то появлялась между островами. Сверкавшее на солнце ожерелье, одетое на шее одного из сидевших в ней, казалось яркой точкой на темной завесе зелени.
Внезапно, когда пирога была уже совсем близко, ярко-красный плащ сидевшей на корме негритянки, которая теперь встала, бросил на зеленоватую воду красный отблеск. А вслед за ней из-за борта лодки появились, улыбавшиеся своими белыми зубами, физиономии двух негритят, до этих пор лежавших на дне лодки. Потом появилась собака, опиравшаяся на борт передними лапами, и радостно залаяла. И вся эта публика - гребцы, женщины, дети и собака, - спрыгнули в воду, как только пирога ткнулась носом в берег. Они прибыли сюда, чтобы принять участие в пиршестве, которое учуяли с того берега.
Между тем стало совсем темно. При свете громадного костра, освещение которого усиливали еще примитивные факелы, сделанные из пальмовых волокон, чернокожие продолжали разделять на части огромную тушу, которую они наконец вытащили на берег. С покрытыми жиром и кровью руками, с ногами, путавшимися во внутренностях, похожих на клубок синеватых змей, четыре человека, вооруженные широкими и длинными, как сабли, ножами, вырезали одинаковые полосы из спины и боков гиппопотама, сквозь обнаженные ребра которого виднелась красноватая пустота. Окрашенные также в красный цвет лезвия ножей бросали яркие отблески на лужи черноватой крови, освещенной резким светом факелов. От берега бежали по реке золотисто-желтые полосы, пересекавшие темную и непроницаемую поверхность воды. При капризном свете колеблющегося пламени по временам выделялась чья-то черная глянцевая спина, мускулистая и сильная рука, в конце которой сверкал нож или железный наконечник копья.
Туземцы из соседней деревни, перебравшиеся понемногу с противоположного берега для участия в пиршестве, испуская дикие крики и размахивая руками, окружили остатки гиппопотама. Им, впрочем, отдавали худшие куски. Совсем рядом с белыми две старые и истощенные ведьмы, с оскаленными зубами, ссорились, вырывая одна у другой кусок окровавленного мяса. Каждая из них своими худыми и узловатыми руками тащила в свою сторону синеватые волокна мяса, похожие на струны скрипки. Детишки с вздутыми животами и тонкими ногами возились в кровавой грязи между ног живодеров, стараясь вырвать из туши дрожащие внутренности. По временам один из трудившихся с покрытым потом и запачканным кровью лицом, с блестящими от желтоватого жира руками, бросал на минуту свою работу, чтобы выпить одним духом целую тыквенную бутылку малафу, которую ему протягивала какая-нибудь черная Геба.
После нескольких часов усиленной работы от громадного зверя остались только обчищенные кости и какие-то обрывки. Все остальное, разрезанное на куски и длинные полосы, бесследно исчезло. Две пироги, доверху нагруженные кусками мяса, кучами жира и розоватой кожей, отчалили от берега, чтобы переправиться на противоположную сторону. Воткнутый на носу одной из них факел освещал черную, как чернила, воду, по которой бежали гигантские фантастические тени.
Долго еще в непроницаемом мраке ночи слышались с обеих пирог гортанные возгласы, которые отдавались затем гулким эхом по разным направлениям. Понемногу плеск весел стал стихать, и обе пироги скрылись в темноте; но факел долго еще отбрасывал на воду светлые отблески, которые становились все менее и менее заметными и, наконец, совершенно исчезли за одним из островов.
По окончании представления белые вернулись в свою небольшую палатку, разбитую в нескольких метрах от реки. Они приказали отложить для себя филе и ремни из кожи, толщиной в палец, вырезанные со спины гиппопотама. Ничего не может быть лучше этих ремней для порки!
На следующий день, на рассвете, Мертене снова отправился на охоту вместе со своим спутником. Это был брюссельский торгаш, очутившийся в Конго, где он отмеривал полотно, взвешивал каучук и сгорал от желания подстрелить бегемота. И когда в начале утра лодка на короткое время пристала к берегу, лейтенант внезапно воскликнул:
- Ну, теперь ваша очередь, Будо, раз уж вам так хочется. Эй, вы! Вперед! - добавил он, обращаясь к гребцам.
Оба белых прыгнули в пирогу, которую пустили плыть по течению. Мертене резким движением передал ружье своему спутнику и указал пальцем на два остроконечных уха, два глаза и две розовые ноздри, которые метрах в двадцати от них выглядывали из воды.
- Цельтесь между глазом и ухом, немного пониже… - посоветовал он.
Торговец неловко и торопливо приложился и почти сейчас же вслед за этим выстрелил. В трех футах от гиппопотама - который сейчас же нырнул - поднялся маленький фонтанчик воды.
- Эх, вы! - проворчал Мертене. - Не торопитесь же так и цельтесь спокойно. Спешить некуда, черт возьми!
Придерживаясь берега и скрываясь в камышах, откуда она вспугивала фламинго и зимородков, пирога продолжала свой путь. Затем снова остановилась вблизи многочисленного стада гиппопотамов, которые разлеглись на песчаной отмели и грелись на утреннем солнце, после долгого и шумного купанья.
- Ну, теперь стреляйте прямо в кучу! Уж если теперь не попадете, так это просто дьявол помешает. Цельтесь вот в этого, большого, в середине. Если промахнетесь, то можете случайно попасть в другого.
И с этими словами Мертене, тщательно зарядивший ружье, передал его снова своему спутнику.
Несколько секунд спустя по окрестностям прокатилось эхо второго выстрела. Вся компания бегемотов, как по команде, исчезла под водой, которая внезапно забурлила, образуя быстрые водовороты. Затем на поверхности появилось множество пузырей, но не всплыло ни одного трупа.
Мертене только молча покачал головой. Что же касается Будо, то он сказал с немного сконфуженным видом:
- Опять! Я думал, что подстрелить бегемота гораздо легче…
Немного раздраженный лейтенант ограничился тем, что пожал плечами и бросил на своего спутника презрительный взгляд:
- Ну, разумеется! Нужно все-таки уметь попасть в ворота сарая, в десяти шагах. Упражняйтесь в стрельбе. Еще ваше счастье, что гиппопотамы не злопамятны. Будь то буйволы, не поздоровилось бы вам. Однако, довольно мы проболтались здесь. Пора возвращаться в Бунгу.
Несколько часов спустя оба белых вернулись в Бунгу. Лейтенант, бросив беглый взгляд на караул, пошел в канцелярию, где его ждали разные бумаги.
Что же касается Будо, то он, подавив тяжелый вздох, направился в склад товаров, свое святилище. Долгое время, в таинственном полумраке склада, где в идеальном порядке были разложены тюки материй, связки одеял, пестрые плащи, среди цинковых ящиков, содержащих разноцветные бусы, трубки и ножи по двенадцати су штука, приказчик отмеривал, складывал товары, записывал. С метром в руке и пером за ухом он был в своей сфере.
На следующий день было воскресенье, день отдыха. Будо, находившийся еще под впечатлением приключений этой недели, воспользовался этим, чтобы написать своему приятелю Марделе, бухгалтеру торгового дома Ван-дер-Мейлен (фланель и шертинг) в Брюсселе, давно обещанное письмо, в котором, между прочим, заключалось следующее:
«…Вот уже скоро семь месяцев, как я нахожусь в Бунге, приказчиком при складе товаров. Мне здесь очень нравится… кроме того, есть еще охота. Дичи здесь сколько угодно. И притом какой дичи! Буйволы, слоны, леопарды, антилопы… Не говоря уже о гиппопотамах, которые водятся здесь в изобилии. Еще вчера, не далеко отсюда, я убил их пять штук в продолжение получаса. Эта охота совсем не опасна. Нужно, однако, не терять хладнокровия и целить в надлежащее место. По-видимому, я именно так и действовал…»
Три месяца спустя, Марделе, сидя за столиком в кафе Сен-Жосс, где он постоянно проводил свободное время, читал собравшимся приятелям послание «жителя Конго».
Дойдя до вышеприведенного места, он внезапно прервал чтение и воскликнул громким голосом:
- Однако, молодчина этот Будо!.. Пять в полчаса…
И восхищенные слушатели хором повторили:
- Молодчина, Будо!