Нѣть возможности описать панику, распространившуюся въ безъ того уже нестройныхъ рядахъ бунтовщиковъ, когда роковое ущелье вдругъ выказало имъ свои вершины, усѣянныя штыками, свои пещеры, переполненныя неожиданными врагами. Оглушительный крикъ тысячи голосовъ такъ внезапно раздался среди пораженной ужасомъ толпы, что трудно было различить крикъ ли это отчаянія, испуга или бѣшенства.
Убійственная пальба отовсюду выступавшихъ взводовъ королевскихъ войскъ усиливалась съ каждой минутой и прежде чѣмъ бунтовщики успѣли сдѣлать первый залпъ послѣ гибельнаго выстрѣла Кеннибола, густое облако огненнаго дыма окружило ихъ со всѣхъ сторонъ, поражая градомъ шальныхъ пуль. Каждый видѣлъ только себя, съ трудомъ различая въ отдаленіи стрѣлковъ, драгуновъ и улановъ, смѣішавшихся на вершинахъ скалъ и опушкѣ лѣса подобно злымъ духамъ въ пеклѣ.
Отряды бунтовщиковъ растянулись на цѣлую милю по узкой извилистой дорогѣ, къ которой съ одной стороны примыкалъ глубокій потокъ, а съ другой скалистая стѣна, и не могли быстро сплотиться, напоминая собою разрубленную на части змѣю, еще живыя звенья которой долго извиваются въ пѣнѣ, пытаясь соединиться.
Когда прошла первая минута замѣшательства, единодушное отчаяніе воодушевило этихъ отъ природы свирѣпыхъ и неустрашимыхъ людей. Видя себя беззащитными, безжалостно истребляемые, они пришли въ страшную ярость, испустивъ вопль, заглушившій торжествующіе крики непріятеля. Солдаты, отлично вооруженные, размѣщенные въ стройномь порядкѣ и въ безопасности, и нетерявшіе ни одного товарища, съ ужасомъ взирали какъ ихъ враги, не имѣвшіе предводителя, почти безоружные, безпорядочно лѣзли подъ опустошительнымъ огнемъ залповъ на острые утесы, руками и зубами цѣпляясь за терновникъ, нависшій надъ пропастью, грозя молотами и желѣзными вилами.
Многіе изъ этихъ освирѣпѣвшихъ людей влѣзали по грудамъ мертвыхъ тѣлъ, по плечамъ товарищей, образовавшихъ на скалистой стѣнѣ живую лѣстницу, до самыхъ вершинъ, занятыхъ непріятелемъ. Но лишь только успѣвали они вскрикнуть: -- да здравствуетъ свобода! -- поднять топоръ или суковатую дубину, лишь только показывали свое почернѣвшее отъ дыму и искаженное отъ ярости лицо, какъ въ ту же минуту были свергаемы въ бездну и при паденіи своемъ увлекали за собой отважныхъ товарищей, повисшихъ на кустѣ или уцѣпившихся за выступъ скалы.
Всѣ попытки бунтовщиковъ къ бѣгству или оборонѣ оставались тщетными. Всѣ выходы изъ ущелья были заняты, всѣ доступныя мѣста густо усѣяны солдатами. Многіе изъ злосчастныхъ бунтовщиковъ, сломавъ на гранитномъ утесѣ топоръ или ножъ, умирали, грызя песчаную дорогу. Другіе, скрестивъ руки на груди, потупивъ взоръ въ землю, садились на камни у края дороги и въ молчаливой неподвижности ожидали, когда шальная пуля низвергнетъ ихъ въ потокъ.
Тѣ изъ нихъ, которыхъ предусмотрительный Гаккетъ снабдилъ негоднымъ оружіемъ, сдѣлали на удачу нѣсколько выстрѣловъ въ вершину скалъ и въ отверстіе пещеръ, откуда сыпался на нихъ непрерывный градъ пуль. Смутный шумъ, въ которомъ можно было различить яростные крики начальниковъ бунтовщиковъ и спокойная команда офицеровъ, сливался то и дѣло съ громомъ перемѣжающейся и учащенной пальбы, между тѣмь какъ кровавый паръ поднимался, разстилаясь надъ мѣстомъ кровопролитной схватки и отбрасывая на вершины скалъ дрожащій свѣтъ. Пѣнящійся потокъ, какъ врагъ, мчался среди непріятельскихъ отрядовъ, унося съ собой свою кровавую добычу.
Въ началѣ схватки, или вѣрнѣе сказать кровопролитной рѣзни самый сильный уронъ понесли Кольскіе горцы, бывшіе подъ начальствомъ храбраго, но неосторожнаго Кеннибола. Читатель помнитъ, что они составляли авангардъ бунтовщиковъ и вошли уже въ сосновую рощу, которою оканчивалось ущелье Чернаго Столба.
Лишь только неосмотрительный Кенниболъ сдѣлалъ выстрѣлъ изъ мушкета, какъ роща, словно по волшебству оживившись отъ непріятельскаго огня, замкнула ихъ въ огненный кругъ. Съ высоты эспланады, расположенной подъ нависшими скалами, цѣлый баталіонъ мункгольмскаго полка, выстроившись угломъ, сталъ осыпать ихъ пулями.
Въ эту ужасную критическую минуту, Кенниболъ растерялся и взглянулъ на таинственнаго великана, ожидая спасенія только отъ сверхъестественной силы Гана Исландца. Однако этотъ страшный демонъ не развертывалъ своихъ огромныхъ крыльевъ, не взлеталъ надъ сражающимися, изрыгая громъ и молнію на королевскихъ стрѣлковъ, не выросталъ разомъ до облаковъ, не опрокидывалъ горъ на нападающихъ, не топалъ ногой по землѣ, пробивая пропасти подъ ногами баталіоновъ засѣвшихъ въ засаду. Этотъ грозный Ганъ Исландецъ попятился, подобно ему, при первомъ залпѣ мушкетовъ и почти растерявшись приблизился къ нему, прося карабина и говоря самымъ обыкновенннымъ голосомъ, что въ такую минуту его топоръ безполезнѣе веретена старой бабы.
Изумленный, но не совсѣмъ еще разочарованный Кенниболъ отдалъ великану свой мушкетъ съ ужасомъ, вытѣснившимъ на минуту страхъ передъ сыпавшимися вокругъ него пулями. Все еще надѣясь на чудо, онъ ожидалъ, что его роковое оружіе выростетъ въ рукахъ Гана Исландца въ пушку или превратится въ крылатаго дракона, извергающаго пламя изъ глазъ, пасти и ноздрей. Ничего подобнаго не случилось, и удивленіе бѣднаго охотника перешло всякія границы, когда онъ примѣтилъ, что демонъ заряжаетъ карабинъ обыкновеннымъ порохомъ и свинцомъ такъ же, какъ и онъ, подобно ему прицѣливается и стрѣляетъ даже хуже его.
Внѣ себя отъ изумленія и разочарованія Кенниболъ долго смотрѣлъ на эти заурядные пріемы, и убѣдившись наконецъ, что ему нечего разсчитывать на чудо, сталъ раздумывать какимъ бы человѣческимъ способомъ выручить себя и товарищей изъ затруднительнаго положенія. Уже его старый бѣдный товарищъ Гульдонъ Стайнеръ, весь израненный, палъ рядомъ съ нимъ; уже всѣ горцы, потерявшіе присутствіе духа, видя, что бѣгство отрѣзано, тѣснимые со всѣхъ сторонъ, не думали защищаться и съ плачевными воплями бросились другъ къ другу.
Кенниболъ вдругъ примѣтилъ, что толпа его товарищей служила вѣрной мишенью для непріятеля, который съ каждымъ залпомъ вырывалъ изъ ихъ рядовъ человѣкъ по двадцати. Тотчасъ же приказалъ онъ горцамъ кинуться въ разсыпную, въ лѣсъ, росшій по краямъ дороги, которая здѣсь была гораздо шире чѣмъ въ ущельяхъ Чернаго Столба, спрятаться подъ хворостомъ и мѣткими выстрѣлами отвѣчать на все болѣе и болѣе опустошительный огонь баталіоновъ. Горцы, занимавшіеся преимущественно охотой, а потому по большей части отлично вооруженные, исполнили приказаніе предводителя съ точностью, какой быть можетъ не выказали бы въ минуту менѣе критическую. Люди вообще теряютъ голову, стоя лицомъ къ лицу съ опасностью и безпрекословно повинуются тому, кто выдается въ ихъ средѣ своимъ хладнокровіемъ и присутствiемъ духа.
Однако эта благоразумная мѣра не могла доставить не только побѣды, но даже спасенія. Уже большая часть горцевъ была истреблена, многіе же изъ оставшихся въ живыхъ, не смотря на примѣръ и ободреніе предводителя и великана, опершись на безполезные мушкеты или распростершись близъ раненыхъ товарищей, упрямо рѣшились умереть, не пытаясь даже защищаться.
Быть можетъ удивятся, что эти люди, привыкшіе ежедневно рисковать жизнью, перескакивая въ погонѣ за дикимъ звѣремъ съ одной ледяной вершины на другую, такъ скоро утратили всякое мужество. Но пусть не заблуждаются: храбрость въ обыкновенныхъ сердцахъ -- чувство условное. Можно смѣяться подъ градомъ картечи и трусить въ темнотѣ или на краю пропасти; можно каждый день гоняться за дикимъ звѣремъ, перепрыгивать бездны и удариться въ бѣгство при пушечномъ выстрѣлѣ. Зачастую бываетъ, что неустрашимость есть результат привычки и, переставъ страшиться того или другого рода смерти, не перестаютъ бояться самой смерти.
Кенниболъ, окруженный грудою умирающихъ товарищей, самъ начиналъ приходить въ отчаяніе, хотя получилъ лишь легкую рану въ лѣвую руку и хотя въ виду его дьявольскій великанъ съ успокоительнымъ хладнокровіемъ то и дѣло разряжалъ свой карабинъ.
Вдругъ онъ примѣтилъ, что въ роковомъ баталіонѣ, засѣвшемъ на вершинѣ скалы, произошло странное замѣшательство, которое невозможно было приписать урону, причиняемому слабымъ огнемъ его горцевъ. Страшные болѣзненные крики, стоны умирающихъ, испуганныя восклицанія поднялись въ этомъ побѣдоносномъ отрядѣ. Вскорѣ пальба прекратилась, дымъ разсѣялся и Кенниболъ могъ видѣть какъ рушились огромныя глыбы гранита на мункгольмскихъ стрѣлковъ съ высоты утеса, господствовавшаго надъ площадкой, гдѣ засѣлъ непріятель.
Эти обломки скалъ падали другъ за другомъ съ ужасающей быстротой; съ страшнымъ шумомъ разбивались одинъ о другой и падали въ толпу солдатъ, которые, разстроивъ ряды, въ безпорядкѣ бросились съ высоты и бѣжали по всѣмъ направленіямъ.
При видѣ этой неожиданной помощи Кенниболъ обернулся: великанъ стоялъ на томъ же мѣстѣ! Горецъ остолбенѣлъ отъ изумленія; потому что былъ увѣренъ, что Ганъ Исландецъ взлетѣлъ наконецъ на вершину утеса и оттуда поражаетъ непріятеля. Онъ снова взглянулъ на вершину, съ которой сыпались массивные обломки, но ничего тамъ не замѣтилъ. Въ то же время онъ не могъ также предположить, чтобы какой нибудь отрядъ бунтовщиковъ взобрался на эту опасную вышину, такъ какъ не видно было блеска оружія, не слышно торжествующихъ криковъ.
Между тѣмъ пальба съ площадки окончательно прекратилась; лѣсная чаща скрыла остатки баталіона, собравшагося у подошвы утеса. Застрѣльщики тоже ослабили огонь и Кенниболъ искусно воспользовался этой неожиданной выгодой и воодушевилъ своихъ товарищей, показавъ имъ при мрачномъ красноватомъ свѣтѣ, озарявшемъ сцену рѣзни, груду непріятельскихъ тѣлъ на эспланадѣ среди обломковъ скалы, все еще падавшихъ по временамъ съ высоты.
Тогда горцы въ свою очередь отвѣтили торжествующими криками на болѣзненный вопль непріятеля, построились въ колонну и хотя все еще тревожимые застрѣльщиками, разсѣявшимися по кустамъ, съ обновленнымъ мужествомъ рѣшились пробиться изъ гибельнаго ущелья.
Сформированная такимъ образомъ колонна готовилась уже двинуться впередъ, уже Кенниболъ при оглушительныхъ крикахъ: -- Да здравствуетъ свобода! Долой опеку! -- подалъ сигналъ своимъ охотничьимъ рогомъ; -- какъ вдругъ впереди нихъ раздался барабанный бой и звукъ трубы. Остатки баталіона съ эспланады, пополнивъ свои ряды свѣжими силами, появились на ружейный выстрѣлъ отъ поворота дороги и горцы увидѣли передъ собою щетинистый строй пикъ и штыковъ. Очутившись неожиданно въ виду колонны Кеннибола, баталіонъ остановился, а командиръ его, размахивая маленькимъ бѣлымъ знаменемъ, направился къ горцамъ въ сопровожденiи трубача.
Неожиданное появленіе этого отряда ничуть не смутило Кеннибола. Есть минуты опасности, когда удивленіе и страхъ уже не властны надъ человѣкомъ. При первыхъ звукахъ трубы и барабана старая лисица Кольскихъ горъ остановила своихъ товарищей. Въ ту минуту, когда батальонъ развернулъ въ стройномъ порядкѣ свой фронтъ, Кенниболъ приказалъ зарядить карабины и расположилъ своихъ горцевъ по два въ рядъ, чтобы уменьшить тѣмъ губительное дѣйствіе непріятельскаго огня. Самъ же онъ сталъ во главѣ рядомь съ великаномъ, съ которымъ въ пылу рѣзни началъ уже обращаться почти дружески, примѣтивъ, что глаза его совсѣмъ не пылали какъ горнъ въ кузницѣ, а пресловутые ногти ничуть не длиннѣе обыкновенныхъ человѣческихъ ногтей.
Увидѣвъ командира королевскихъ стрѣлковъ, приближавшагося повидимому для переговоровъ о сдачѣ, и не слыша болѣе пальбы застрѣльщиковъ, хотя голоса ихъ все еще слышались въ лѣсу, Кенниболъ пріостановилъ пока приготовленія къ оборонѣ.
Между тѣмъ, офицеръ съ бѣлымъ знаменемъ, пройдя половину разстоянія между обоими отрядами, остановился и сопровождавшій его трубачъ трижды затрубилъ въ рогъ. Тогда офицеръ закричалъ громкимъ голосомъ, такъ чтобы горцы могли разслышать его, не смотря на возраставшій шумъ битвы, которая все еще продолжалась въ горныхъ ущельяхъ:
-- Именемъ короля объявляю прощеніе тѣмъ мятежникамъ, которые положатъ оружіе и выдадутъ зачинщиковъ правосудію его величества!
Лишь только парламентеръ умолкъ, какъ изъ за сосѣдняго куста прогремѣлъ выстрѣлъ. Раненый офицеръ зашатался, сдѣлалъ нѣсколько шаговъ впередъ, поднялъ знамя и упалъ съ крикомъ: "Измѣна...!"
Никто не зналъ чья рука направила этотъ роковой выстрѣлъ...
-- Измѣна! Предательство! -- повторилъ батальонъ стрѣлковъ, внѣ себя отъ ярости.
Страшный залпъ ружей грянулъ въ горцевъ.
-- Измѣна! -- подхватили въ свою очередь горцы, освирѣпѣвшiе при видѣ падавшихъ отъ пуль товарищей.
Общая перестрѣлка завязалась въ отвѣтъ на неожиданный залпъ королевскихъ стрѣлковъ.
-- Впередъ, ребята! Смерть подлымъ измѣнникамъ; смерть! -- кричали офицеры стрѣлковаго баталіона.
-- Бей измѣнниковъ! -- подхватили горцы.
Противники устремились другъ на друга съ обнаженными саблями, два отряда съ оглушительнымъ стукомъ оружія и криками сошлись почти на трупѣ злополучнаго офицера.
Ряды ихъ, врѣзавшись одинъ въ другой, смѣшались. Предводители бунтовщиковъ, королевскіе офицеры, солдаты, горцы, всѣ безъ разбора сталкивались, схватывались, тѣснили другъ друга, какъ двѣ стаи голодныхъ тигровъ, встрѣтившихся въ пустынѣ. Длинныя копья, штыки, бердыши оказались безполезными; одни лишь сабли и топоры сверкали надъ головами и многіе изъ сражавшихся, очутившись лицомъ къ лицу могли пустить въ ходъ только кинжалъ или зубы.
И стрѣлковъ, и горцевъ наравнѣ охватило бѣшенство и негодованіе; крики измѣна! мщеніе! слились въ общемъ гулѣ. Схватка достигла такого ожесточенія, что всякій предпочиталъ смерть невѣдомаго врага своей собственной жизни и равнодушно ступалъ по грудамъ раненыхъ и мертвыхъ, среди которыхъ умирающiй собиралъ свои послѣднія силы, чтобы укусить врага, попиравшаго его ногами.
Въ эту минуту малорослый человѣкъ, котораго многіе изъ сражавшихся, ослѣпленные дымомъ и кровавыми парами, приняли сперва за дикое животное, судя по одеждѣ изъ звѣриныхъ кожъ, съ страшнымъ хохотомъ и радостнымъ воемъ кинулся въ средину кровопролитной схватки.
Никто не зналъ, откуда онъ явился, чью сторону держалъ, и его каменный топоръ, не разбирая жертвъ, съ одинаковой силой дробилъ черепъ мятежника и распарывалъ животъ солдата. Однако, казалось, что онъ предпочтительно истреблялъ мункгольмскихъ стрѣлковъ. Всѣ разступались передъ нимъ; какъ злой духъ носился онъ въ схваткѣ и его окровавленный топоръ беспрерывно вращался вокругъ него, разбрасывая во всѣ стороны клочки мяса, оторванные члены, раздробленныя кости. Подобно прочимъ онъ тоже кричалъ: мщеніе! бормоталъ странныя слова, между которыми то и дѣло повторялось имя Жилль. Этотъ грозный незнакомецъ чувствовалъ себя въ пылу рѣзни какъ на празднествѣ.
Какой-то горецъ, на которомъ остановился его убійственный взглядъ, упалъ къ ногамъ великана, обманувшаго всѣ надежды Кеннибола, крича:
-- Ганъ Исландецъ, спаси меня!
-- Ганъ Исландецъ! -- повторилъ малорослый.
Онъ приблизился къ великану.
-- Такъ это ты Ганъ Исландецъ? -- спросилъ онъ.
Великанъ вмѣсто отвѣта замахнулся своимъ желѣзнымъ топоромъ. Малорослый отступилъ и лезвіе, пролетѣвъ, раскроило черепъ несчастнаго, взывавшего къ великану о помощи.
Незнакомецъ захохоталъ.
-- О! о! Клянусь Ингольфомъ! Я считалъ Гана Исландца болѣе ловкимъ.
-- Вотъ какъ Ганъ Исландецъ спасаетъ умоляющихъ его! -- сказалъ великанъ.
-- Ты правъ.
-- Два грозныхъ противника яростно ринулись другъ на друга. Желѣзный топоръ встрѣтился съ каменной сѣкирой и стукнулся съ такой силой, что оба лезвія разлетѣлись вдребезги.
Быстрѣе мысли обезоруженный малорослый схватилъ валявшуюся на землѣ тяжелую дубину и, увернувшись отъ великана, который нагнулся, чтобы схватить его руками, нанесъ страшный ударъ по лбу своего колоссальнаго противника.
Съ глухимъ крикомъ великанъ повалился на землю. Съ бѣшенной радостью торжествующій малорослый сталъ топтать его ногами.
-- Ты носилъ имя не по себѣ, -- пробормоталъ онъ, и, размахивая своей побѣдоносной дубиной, бросился за новыми жертвами.
Великанъ не былъ мертвъ. Страшный ударъ оглушилъ его и безъ чувствъ повергъ на землю. Когда онъ сталъ открывать глаза и сдѣлалъ слабое движеніе, одинъ изъ стрѣлковъ замѣтилъ его и бросился къ нему съ крикомъ:
-- Ганъ Исландецъ взятъ! Ура!
-- Ганъ Исландецъ взятъ! -- повторило множество голосовъ съ различными оттѣнками торжества и отчаянія.
Малорослый исчезъ.
Уже нѣкоторое время горцы стали слабѣть, подавляемые численностью непріятеля, такъ какъ на подкрѣпленіе къ мункгольмскимъ стрѣлкамъ присоединились разсѣянные по лѣсу застрѣльщики, отряды спѣшившихся драгуновъ и улановъ, которые мало по малу являлись въ ущельѣ, гдѣ сдача главныхъ предводителей бунта прекратила рѣзню. Храбрый Кенниболъ, раненый еще въ началѣ схватки, былъ взятъ въ плѣнъ. Взятіе Гана Исландца лишило горцевъ послѣдняго мужества и они положили оружіе.
Когда первый свѣтъ утренней зари заблестѣлъ на острыхъ ледяныхъ высотахъ, еще до половины погруженныхъ въ тѣни, зловѣщая тишина царила уже въ ущельяхъ Чернаго Столба и лишь изрѣдка легкій утренній вѣтерокъ доносилъ съ собой слабые стоны. Черныя тучи вороновъ слетались къ роковому ущелью со всѣхъ сторонъ и пастухи, проходившіе на разсвѣтѣ по скаламъ, въ испугѣ вернулись въ свои хижины, увѣряя, что видѣли въ ущельѣ Чернаго Столба звѣря въ образѣ человѣческомъ, который пилъ кровь, сидя на грудѣ мертвыхъ тѣлъ.