Свѣденія и встрѣчи.
Ламорисьеръ, въ это самое утро, нашелъ средство доставить мнѣ, черезъ г-жу Курбоннъ, слѣдующія свѣденія:
"Фортъ Гамъ. Фамилія коменданта -- Бодо. Онъ назначенъ на этотъ постъ въ 1848 году Кавеньякомъ; приказъ объ его назначеніи скрѣпилъ своей подписью Шаррасъ. Оба теперь его арестанты. Полицейскій комиссаръ, посланный Морни въ мѣстечко Гамъ для наблюденія за узниками и тюремщикомъ, называется Дюфоръ де-Пульякъ".
Я подумалъ, получивъ это свѣденіе, что "тюремщикъ" Бодо самъ способствовалъ столь быстрой доставкѣ его. Признакъ разшатанности центральной власти.
Ламорисьеръ, тѣмъ же путемъ, сообщилъ мнѣ нѣкоторыя подробности о своемъ арестованіи и объ арестованіи другихъ генераловъ, его товарищей.
Эти подробности служатъ дополненіемъ тѣхъ, которыя я привелъ уже.
Генералы были всѣ арестованы одновременно, на ихъ квартирахъ, почти при одинаковыхъ обстоятельствахъ. Повсюду дома были окружены и двери отперты хитростью или выломаны силой; привратниковъ обманывали, иногда вязали; повсюду являлись переодѣтые люди, снабженные веревками, вооруженные топорами. Ночное насиліе, прерванный сонъ. У Ламорисьера, по его собственнымъ словамъ, сонъ былъ крѣпокъ. Какъ бы ни стучали и ни шумѣли въ дверяхъ -- онъ не просыпался. Его слуга, преданный отставной солдатъ, нарочно говорилъ громко и кричалъ, чтобъ разбудить генерала. Онъ даже вступилъ въ борьбу съ городскими сержантами. Одинъ полицейскій агентъ нанесъ, ему ударъ шпагой и прокололъ колѣно. Впослѣдствіи, ногу пришлось отпилить. Генерала разбудили, схватили и увезли.
Проѣзжая по набережной Malaquais, Ламорисьеръ увидѣлъ войска, дефилировавшія въ ранцахъ. Онъ быстро нагнулся къ окну кареты. Полицейскій комиссаръ, сопровождавшій его, подумалъ, что онъ хочетъ обратиться къ солдатамъ съ рѣчью. Этотъ человѣкъ схватилъ генерала за руку и сказалъ ему: -- Генералъ, если вы скажете слово, я употреблю въ дѣло вотъ это... И другой рукой онъ показалъ генералу въ темнотѣ нѣчто въ родѣ намордника.
Всѣхъ арестованныхъ генераловъ препроводили въ Мазасъ. Тамъ ихъ заперли и забыли. Въ восемь часовъ вечера, генералъ Шангарнье еще ничего не ѣлъ.
Минута арестованія была тяжкая для полицейскихъ комиссаровъ. Имъ пришлось наглотаться немало стыда. Кавеньякъ, Лефло, Шангарнье, Бедо и Ламорисьеръ точно также не пощадили ихъ, какъ и Шаррасъ. Въ минуту отъѣзда, у Кавеньяка было при себѣ нѣсколько денегъ. Прежде чѣмъ положить ихъ въ карманъ, онъ спросилъ арестовавшаго его комиссара Колена: "Будутъ ли эти деньги цѣлы?" Комиссаръ воскликнулъ: "Что же вы предполагаете, генералъ?"
-- Кто мнѣ поручится, что вы не мошенники? возразилъ Кавеньи. Въ тоже самое время, почти въ туже самую минуту, Шаррасъ говорилъ полицейскому, Куртелю. "Почему я знаю, что вы не карманники"?
Нѣсколько дней спустя, всѣ эти негодяи получили почетнаго легіона.
Этимъ самымъ крестомъ, которымъ послѣ 2-го декабря, послѣдній Бонапартъ награждалъ полицейскихъ, первый Наполеонъ украсилъ знамена великой арміи, послѣ Аустерлица.
Я передалъ эта подробности комитету. Донесенія получались со всѣхъ сторонъ. Нѣкоторыя касались печати. Съ утра 2-го декабря, къ прессѣ стали относиться съ солдатской грубостью. Серрьеръ, мужественный типографщикъ, пришелъ сообщить намъ, что происходило въ типографіи газеты "Presse". Серрьеръ печаталъ двѣ газеты, "la Presse" и "l'Avénement du peuple". Послѣдняя была преобразована изъ "Evénement", прекращенной по суду. 2-го, въ восемь часовъ вечера, въ типографію вторглись 28 человѣкъ солдатъ республиканской гвардіи, подъ начальствомъ поручика Папъ (впослѣдствіи получившаго за это крестъ). Этотъ человѣкъ передалъ Серрьеру запрещеніе что-либо печатать, подписанное: "Нюссъ". Полицейскій комиссаръ сопровождалъ поручика Папъ. Этотъ комиссаръ предъявилъ Серрьеру "декретъ президента республики", запрещавшій газету "Avènement du peuple". Потомъ поставили ко всѣмъ дверямъ часовыхъ. Работники хотѣли противиться. Одинъ изъ наборщиковъ сказалъ солдатамъ: "А мы все-таки будемъ печатать, несмотря на ваше запрещеніе". Тогда явилось еще 40 муниципальныхъ гвардейцевъ, съ двумя вахмистрами, четырьмя ефрейторами и барабанщикомъ, и отрядъ линейныхъ солдатъ, подъ начальствомъ капитана. Пришелъ Жирарденъ, возмущенный, и протестовалъ съ такой энергіей, что одинъ изъ ефрейторовъ сказалъ ему: "Я бы хотѣлъ, чтобы у меня былъ такой полковникъ, какъ вы". Мужество Жирардена сообщилось работникамъ и, съ помощью хитрости и ловкости, имъ на глазахъ у жандармовъ, удалось отпечатать прокламаціи Жирардена и наши, ручнымъ станкомъ. Они вынесли ихъ маленькими пачками, еще совсѣмъ влажными, подъ своими жилетами. Къ счастію, все было пьяны. Жандармы поили солдатъ, и работники воспользовались этимъ. Муниципальные гвардейцы смѣялись, ругались, "каламбурили, пили шампанское и кофе" и говорили: "Мы замѣнимъ теперь республиканскихъ представителей. Мы будемъ получать 25 франковъ въ день". Всѣ парижскія типографіи были заняты такимъ образомъ, вооруженной силой. Переворотъ держалъ все въ рукахъ. Онъ наносилъ даже оскорбленія газетамъ, поддерживавшимъ его. Въ конторѣ "Moniteur Parisien"., городскіе сержанты хотѣли стрѣлять въ каждаго, кто отворитъ дверь. У г. Деламара, редактора "Patrie", было 40 муниципальныхъ гвардейцевъ, и онъ дрожалъ, чтобъ они не разбили его станковъ. Онъ сказалъ одному изъ нихъ: "Да вѣдь я за васъ!" Жандармъ отвѣчалъ: "А мнѣ что за дѣло"!
Въ ночь съ 3-го на 4 е, около трехъ часовъ, всѣ типографіи были очищены. Капитанъ сказалъ Серрьеру: "Намъ дано приказаніе сосредоточиться въ нашихъ кварталахъ". Серрьеръ, рааомывая намъ это, прибавилъ: "Что то готовится".
Я имѣлъ наканунѣ разговоръ, относительно сопротивленія, съ Жоржемъ Бискарра, неподкупнымъ и храбрымъ человѣкомъ, окоторомъ мнѣ еще придется упоминать. Я назначилъ ему свиданіе въ домѣ No 19 въ улицѣ Ришельё. И потому въ это утро, 4-го, между No 15, гдѣ мы засѣдали, и 19, гдѣ я ночевалъ, происходили сношенія.
Была минута, когда я находился на улицѣ. Я только что разстался съ этимъ честнымъ, мужественнымъ гражданиномъ, какъ увидалъ совершенную противуположность: -- г. Мериме, шедшаго ко мнѣ на встрѣчу.
-- А! сказалъ Мериме.-- Я васъ искалъ!
Я отвѣчалъ ему:
-- Надѣюсь, что вы меня не найдете? Онъ подалъ мнѣ руку. Я повернулся къ нему спиной.
Съ тѣхъ поръ я не видѣлъ его. Кажется, онъ умеръ.
Этотъ Мериме, какъ-то разъ въ 1847 г., говорилъ со мной о Морни; и между нами произошелъ слѣдующій діалогъ. Мериме сказалъ: "У г. де-Морни великая будущность", и потомъ спросилъ меня: "Знаете вы его?"
Я отвѣчалъ:
-- А! у него великая будущность! Да, я знаю г. де-Морни. Онъ уменъ, вращается постоянно въ свѣтѣ; онъ дѣлецъ, занимающійся промышленными предпріятіями. Разработка цинковыхъ рудниковъ, люттихскихъ каменноугольныхъ копей -- все это онъ затѣялъ. Я имѣю честь его знать. Это мошенникъ.
Насъ съ Мериме раздѣляло одно: я презиралъ Морни, а онъ его уважалъ. Морни платилъ ему тѣмъ же. И это было вполнѣ справедливо.
Я подождалъ, пока Мериме повернетъ за уголъ. Когда онъ всчезъ, я возвратился въ No 15.
Получились свѣденія о Канроберѣ. 2-го вечеромъ, онъ посѣтилъ г-жу Лефло. Эта благородная женщина была возмущена. На другой день, долженъ былъ происходить балъ у С. Арно въ военномъ министерствѣ. Генералъ Лефло и его жена получили приглашеніе. Они должны были встрѣтиться тамъ съ Канроберомъ. Но г-жа Лефло не объ танцахъ разговаривала съ нимъ. "Генералъ! сказала она -- Всѣ ваши товарищи арестованы и вы намѣрены это поддерживать". "Я намѣренъ сдѣлать одно -- подать въ отставку. Вы можете сказать это Лефло", отвѣчалъ онъ. Онъ былъ блѣденъ, ходилъ взадъ и впередъ въ волненіи.
-- Въ отставку, генералъ?
-- Да, сударыня.
-- Это вѣрно?
-- Да, сударыня... конечно, если только не будетъ возмущенія...
-- Генералъ Канроберъ! вскричала г жа Лефло.-- Вотъ слово, которое достаточно говорить что вы намѣрены дѣлать.
И, однакоже, Канроберъ, дѣйствительно еще колебался. Въ основѣ его характера была нерѣшительность.