Одной ногой въ могилъ.
Курне ожидалъ насъ. Онъ принялъ насъ въ нижнемъ этажѣ, въ комнатѣ, гдѣ пылалъ каминъ, и стояло нѣсколько стульевъ и столъ. Не комната была такъ мала, что только четвертая часть пришедшихъ могла помѣститься въ ней, да и то съ трудомъ, такъ что нельзя было пошевелиться; остальные оставались на дворѣ. "Здѣсь невозможно совѣщаться", сказалъ Бансель.-- У меня есть большая зала во второмъ этажѣ, сказалъ Курне:-- но въ ней еще нѣтъ мебели; она не отдѣлана и не топится.
-- Все равно! отвѣчали ему.-- Идемъ во второй этажъ.
Мы поднялись по деревянной лѣстницѣ, крутой и узкой, и заняли двѣ залы съ очень низкими потолками; но одна изъ нихъ была довольно обширная. Стѣны были выбѣлены известкой. Вся мебель ея состояла изъ нѣсколькихъ соломенныхъ табуретовъ.
Мнѣ закричали: Предсѣдательствуйте! Я сѣлъ на одинъ изъ табуретовъ, въ углу первой залы; вправо отъ меня находился каминъ, влѣво была дверь, выходившая на лѣстницу. Боденъ сказалъ мнѣ:-- У меня есть карандашъ и бумага. Я буду вашимъ секретаремъ. Онъ взялъ табуретъ и помѣстился рядомъ со мной.
Представители и присутствующіе, въ числѣ которыхъ находилось нѣсколько человѣкъ въ блузахъ, стояли, прислонясь къ стѣнамъ залы, и образуя передо мной и Боденомъ прямоугольникъ. Толпа занимала даже часть лѣстницы. На каминѣ стояла зажженная свѣчка.
Одно общее чувство воодушевляло все собраніе. Лица были блѣдны, во всѣхъ глазахъ читалась одна и та же рѣшимость, одинаковое пламя горѣло въ нихъ. Многіе одновременно требовали слова. Я просилъ ихъ сообщить свои имена Бодену, который записывалъ ихъ и передавалъ мнѣ списокъ.
Первымъ говорилъ работникъ. Онъ началъ съ извиненія въ томъ, что, не будучи членомъ собранія, примѣшался къ представителямъ. Представители прервали его. "Нѣтъ! нѣтъ! говорили они:-- представители и народъ -- одно. Говорите!" Онъ сказалъ, что если онъ потребовалъ слова, то лишь для того, чтобы очистить отъ всякихъ подозрѣній честь своихъ собратьевъ, парижскихъ работниковъ. Онъ слышалъ, какъ нѣкоторые представители сомнѣвались въ нихъ, и утверждалъ, что это несправедливо, что работники понимаютъ всю преступность дѣйствій г. Бонапарта, такъ же, какъ и долгъ народа; что они не останутся глухи къ призывамъ республиканскихъ представителей и что это вскорѣ увидятъ. Все это онъ сказалъ просто, съ какимъ-то гордымъ смущеніемъ, съ честной, грубоватой прямотой. Онъ сдержалъ слово. Я увидѣлъ его на другой день, въ числѣ бойцовъ на баррикадѣ Рамбюто.
Матьё (изъ деп. Дромы) входилъ, когда работникъ оканчивалъ свою рѣчь.-- Я принесъ новости, вскричалъ онъ. Водворилась глубокая тишина.
Какъ я уже говорилъ, мы смутно знали съ утра, что правая
должна была собраться, и что нѣкоторые изъ нашихъ друзей, вѣроятно, участвовали въ этой сходкѣ; но и только. Матьё сообщилъ намъ обо всемъ, что произошло съ ними сегодня; объ арестахъ, о сходкѣ у Дарю, объ изгнаніи представителей изъ залы собранія, о поведеніи президента Дюпена, объ исчезновеніи верховнаго суда, о ничтожествѣ государственнаго совѣта и печальномъ засѣданіи въ мэріи X округа, о неудачной попыткѣ Удино, объ актѣ низложенія президента, о двустахъ представителяхъ, заключенныхъ въ казарму Орсэ. Онъ закончилъ энергически. Обязанности лѣвой съ часу на часъ возрастали. На слѣдующій день нужно было ожидать чего нибудь рѣшительнаго. Онъ заклиналъ собраніе остановиться на чемъ нибудь.
Одинъ работникъ прибавилъ слѣдующій фактъ: онъ находился утромъ въ улицѣ Гренеллъ, когда вели арестованныхъ представителей, и слышалъ, какъ одинъ полковникъ, командовавшій венсенскими стрѣлками, произнесъ: "Теперь очередь за гг. красными! Пускай берегутся."
Одинъ изъ сотрудниковъ "Révolution" Геннетъ де Кеслеръ, впослѣдствіи неустрашимый изгнанникъ, дополнилъ свѣдѣнія, сообщенныя Матьё. Онъ разсказалъ о попыткѣ двухъ членовъ собранія, являвшихся для переговоровъ къ Морни, и объ отвѣтѣ послѣдняго: "Если я найду позади баррикадъ представителей, то всѣхъ ихъ до одного велю разстрѣлять." Онъ привелъ и другое словцо того же негодяя по поводу заключенія представителей въ казарму Орсэ: "Это послѣдніе представители, которыхъ арестуютъ." Мы узнали отъ него также, что въ эту самую минуту печаталась въ національной типографіи афиша, гдѣ объявлялось, что каждый, кого захватятъ на какомъ-нибудь совѣщаніи, будетъ немедленно разстрѣлянъ.
Афиша дѣйствительно появилась на другое утро.
Боденъ всталъ.-- Ярость враговъ удвоивается, вскричалъ онъ: -- граждане! удвоимъ энергію!
Вдругъ вошелъ человѣкъ въ блузѣ. Онъ прибѣжалъ запыхавшись. Онъ возвѣстилъ намъ, что видѣлъ сейчасъ -- собственными глазами видѣлъ -- повторялъ онъ -- въ улицѣ Попенкуръ батальонъ, молча направлявшійся къ переулку; что мы окружены и каждую минуту должны ждать нападенія. Онъ умолялъ насъ немедленно разойтись.
-- Граждане-представители! вскричалъ Курне.-- У меня разставлены въ переулкѣ часовые, которые тотчасъ же предупредятъ насъ, въ случаѣ, если батальонъ повернетъ въ него. Дверь узкая и можетъ быть въ одно мгновенье баррикадирована. Васъ охраняютъ здѣсь пятьдесятъ человѣкъ, вооруженныхъ и рѣшительныхъ; а при первомъ ружейномъ выстрѣлѣ будетъ двѣсти. У насъ есть боевые запасы. Вы можете совѣщаться спокойно.
При послѣднихъ словахъ, онъ поднялъ правую руку и мы увидѣли, что у него въ рукавѣ былъ спрятанъ широкій кинжалъ. Другой рукой онъ похлопалъ по карману, гдѣ стучали одна о другую рукоятки двухъ пистолетовъ.-- Въ такомъ случаѣ будемъ продолжать, сказалъ я.
Трое изъ самыхъ молодыхъ и наиболѣе краснорѣчивыхъ ораторовъ лѣвой: Бансель, Арно (изъ Арьёжа) и Викторъ Шоффуръ излагали одинъ за другимъ свои мнѣнія. Всѣхъ троихъ тревожила мысль, что нашъ призывъ къ оружію до сихъ поръ не былъ обнародованъ, что различные эпизоды на бульварѣ Тампль и въ кафе Бонвалё не привели ни къ какимъ результатамъ и что мы не успѣли еще, благодаря давленію Бонапарта, заявить себя никакимъ дѣйствіемъ, между тѣмъ какъ фактъ засѣданія въ мэріи Х-го округа начиналъ ужъ распространяться въ Парижѣ, и такимъ образомъ могло казаться, что правая оказала сопротивленіе раньше лѣвой. Благородное соревнованіе къ дѣлу общественнаго спасенія, подстрекало ихъ. Они обрадовались, узнавъ, что, въ нѣсколькихъ шагахъ, находится батальонъ, готовый напасть на нихъ, и что, можетъ быть, имъ черезъ нѣсколько минутъ придется пролить свою кровь.
Мнѣнія, однакоже, все раздѣлялись, а вмѣстѣ съ тѣмъ являлись колебанія, нерѣшимость. Нѣкоторые еще сохраняли свои иллюзіи; одинъ работникъ, стоявшій подлѣ меня, прислонясь спиной къ камину, сказалъ въ полголоса своему товарищу, что разсчитывать на народъ нельзя и, что если будутъ драться, то это безуміе. Событія дня измѣнили до нѣкоторой степени мое мнѣніе относительно способа дѣйствія въ этихъ трудныхъ обстоятельствахъ. Молчаніе толпы, въ ту минуту, какъ Арно и я обращались къ войскамъ, разрушило впечатлѣніе, оставленное во мнѣ, за нѣсколько часовъ передъ тѣмъ, энтузіазмомъ народа на бульварѣ Тампль. Колебанія Огюста поразили меня. Ассоціація мебельщиковъ какъ будто уклонялась; оцѣпененіе Сентъ-Антуанскаго Предмѣстья бросалось въ глаза; инерція предмѣстья С.-Марсо была не менѣе очевидна; я долженъ былъ получить извѣщеніе отъ механика до одинадцати часовъ, а было уже болѣе одинадцати; надежды гасли одна за другой. Впрочемъ, я полагалъ, что тѣмъ болѣе необходимо пробудить и изумить Парижъ какимъ нибудь необычайнымъ зрѣлищемъ, какимъ нибудь смѣлымъ проявленіемъ жизни и коллективной силы со стороны представителей лѣвой, какимъ нибудь огромнымъ самопожертвованіемъ.
Позже увидятъ, какое стеченіе обстоятельствъ, совсѣмъ неожиданныхъ, помѣшало осуществленію моей мысли такъ, какъ я ее понималъ. Какъ бы то ни было, но я чувствовалъ потребность сосредоточить всеобщее вниманіе на рѣшеніи, которое намъ слѣдовало принять относительно завтрашняго дня. Я потребовалъ слова.
Я началъ съ того, что совершенно разодралъ завѣсу, скрывавшую положеніе. Я въ четырехъ словахъ представилъ картину его: конституція брошена въ потайную яму; члены собранія, съ помощью ружейныхъ прикладовъ, отведены въ тюрьму; государственный совѣтъ разсѣянъ; верховный судъ разогнанъ полицейскимъ агентомъ. Луи Бонапартъ, очевидно, начинаетъ торжествовать побѣду. Парижъ задавленъ войсками; повсюду оцѣпенѣніе, всякая власть попрана, всѣ договоры нарушены. Остались только -- переворотъ и мы.
Мы! Но что мы такое? Мы -- правда и справедливость. Мы -- высшая власть, воплощеніе народа, право!
Я продолжалъ:
Луи Бонапартъ, каждую минуту подвигается на одинъ шагъ впередъ въ своемъ преступленіи. Для него нѣтъ ничего неприкосновеннаго, ничего святого. Сегодня утромъ онъ вторгся во дворецъ представителей націи; нѣсколько часовъ спустя, наложилъ руку на личности ихъ; завтра, сейчасъ можетъ быть, онъ прольетъ ихъ кровь. Вы видите, онъ двигается на насъ. Двинемся на него. Опасность увеличивается. Будемъ и мы велики вмѣстѣ съ опасностью.
Въ собраніи послышались одобрительные возгласы. Я продолжалъ.
-- Повторяю и настаиваю: заставимъ этого несчастнаго Бонапарта совершить всѣ злодѣянія, какія заключаетъ въ себѣ его преступное посягательство. Ни одного изъ нихъ мы не подаримъ ему! Мы -- не отдѣльныя личности: мы -- нація. Каждый изъ насъ носитъ одежду народнаго самодержавія. Онъ не можетъ поразить насъ, не изорвавъ этой одежды. Заставимъ картечь его пробить наши шарфы вмѣстѣ съ нашей грудью. Этотъ человѣкъ -- на пути, неизбѣжно, логически ведущемъ къ отцеубійству. Онъ убиваетъ въ настоящую минуту отечество! Такъ пускай же пуля исполнительной власти пробьетъ законодательной шарфъ. Это будетъ отцеубійство видимое. Пусть видятъ его всѣ.
-- Мы всѣ готовы! кричали мнѣ.-- Выскажите ваше мнѣніе о мѣрахъ, которыя нужно принять?
-- Никакихъ полу-мѣръ, отвѣчалъ я.-- Одинъ рѣшительный шагъ. Завтра -- если мы останемся цѣлы сегодня, ночью -- соберемся всѣ, въ Сент-Антуанскомъ Предмѣстьѣ.
-- Зачѣмъ въ Сент-Антуанскомъ? прервали меня.
-- Да, возразилъ я:-- въ Сент-Антуанскомъ. Я не могу повѣрить, чтобъ сердце народа перестало здѣсь биться. Соберемся же завтра всѣ въ Сент-Антуанскомъ Предмѣстьѣ. Противъ рынка Ленмаръ есть зала, служившая въ 1848 г. клубомъ...
Мнѣ закричали: Зала Вуазенъ (Voisin).
-- Именно, отвѣчалъ я:-- зала Вуазенъ. Насъ 120 республиканскихъ представителей, оставленныхъ на свободѣ. Займемъ завтра эту залу. Отнынѣ мы -- собраніе, все собраніе состоитъ только изъ насъ. Будемъ засѣдать, совѣщаться тамъ въ шарфахъ, посреди народа. Потребуемъ отъ Сент-Антуанскаго Предмѣстья убѣжища для національнаго представительства, для народнаго самодержавія; помѣстимъ народъ подъ охрану народа. Будемъ заклинать его защищаться. Въ крайнемъ случаѣ -- прикажемъ ему!
-- Народу нельзя приказывать, перебилъ меня чей-то голосъ.
-- Можно! вскричалъ я:-- когда дѣло идетъ объ общественномъ спасеніи, о всемірномъ спасеніи, о будущности всѣхъ европейскихъ національностей, о защитѣ республики, цивилизаціи, революціи; мы имѣемъ право, мы, представители всей націи, давать приказанія парижскому народу отъ имени французскаго народа! Соберемся же завтра въ залѣ Вуазенъ. Въ которомъ часу? Не слишкомъ рано, посреди дня; нужно, чтобъ лавки были отперты, чтобы на улицахъ былъ народъ, чтобъ насъ видѣли, чтобъ знали, что это мы, чтобъ величіе нашего примѣра поразило всѣ взоры, расшевелило всѣ сердца. Сойдемся между 9 и 10 часами. Если представятся какія-нибудь препятствія къ занятію залы Вуазенъ, займемъ первую попавшуюся церковь, манежъ, сарай, гдѣ бы мы могли совѣщаться. Въ случаѣ нужды, мы будемъ, какъ сказалъ Мишель де-Буржъ, засѣдать на перекресткѣ, между четырьмя баррикадами. Но временно я предлагаю залу Вуазенъ. Не забудьте, что во время подобныхъ кризисовъ, передъ націей не должно быть пустоты... она пугаетъ націю; нужно, чтобъ гдѣ нибудь было правительство, и чтобы его знали. Въ Елисейскомъ Дворцѣ -- мятежъ, въ Сент-Антуанскомъ предмѣстьѣ -- правительство. Лѣвая -- правительство. Сент-Антуанское предмѣстье -- читатель -- вотъ идеи, которыми нужно завтра поразить Парижъ. И такъ, въ залу Вуазенъ! Оттуда, посреди неустрашимой толпы работниковъ этого великаго парижскаго квартала, законодатели и вмѣстѣ съ тѣмъ генералы, мы будемъ изобрѣтать и умножать средства къ защитѣ и нападенію, будемъ издавать прокламаціи; заставимъ женщинъ писать наши афиши, пока мужья будутъ драться; декретируемъ низложеніе Бонапарта, провозгласимъ измѣнниками его сообщниковъ, военныхъ начальниковъ, объявимъ внѣ закона всѣхъ преступниковъ и все преступленіе, призовемъ гражданъ къ оружію, возвратимъ армію къ долгу; мы явимся передъ Луи Бонапартомъ -- грозные, какъ живая республика; мы будемъ бороться противъ него, имѣя за себя съ одной стороны силу закона, а съ другой силу народную. и сокрушимъ этого мятежника, который увидитъ въ насъ, въ одно и тоже время, правильное правительство и великую революціонную власть...
Говоря это, я увлекался своей собственной идеей; мой энтузіазмъ сообщился всему собранію. Меня привѣтствовали знаками одобренія. Я замѣтилъ, однакожь, что зашелъ нѣсколько далеко въ своихъ надеждахъ, что увлекаюсь и увлекаю другихъ, представляя успѣхъ нетолько возможнымъ, но почти легкимъ, въ такую минуту, когда всякія иллюзіи были пагубны. Истина была печальна, и мой долгъ былъ сказать ее.
Я далъ водвориться молчанію и сдѣлалъ знакъ, что имѣю прибавить послѣднее слово. Я продолжалъ тогда, понизивъ голосъ.
-- Послушайте; дайте все-таки себѣ хорошенько отчетъ въ томъ, что вы дѣлаете. Съ одной стороны, сто тысячъ человѣкъ, семнадцать батарей, готовыхъ двинуться, шесть тысячъ пушекъ въ фортахъ, магазины, арсеналы, боевые запасы, которыхъ хватитъ на цѣлый походъ въ Россію. Съ другой -- сто двадцать представителей, тысяча или тысяча двѣсти патріотовъ, шестьсотъ ружей, по два патрона на человѣка, ни одного барабана, чтобы пробить сборъ, ни одного колокола, чтобъ ударить въ набатъ, ни одной типографіи, чтобы напечатать прокламацію; найдется развѣ какой нибудь погребъ, гдѣ торопливо, украдкой, какъ ни попало, налитографируютъ афишу; смертная казнь каждому, кто выроетъ хоть одинъ булыжникъ изъ мостовой; смертная казнь каждому, кто пойдетъ на сходку, смертная казнь каждому, кто наклеитъ на стѣну воззваніе къ оружію. Если васъ схватятъ во время боя -- смерть; послѣ боя -- ссылка или изгнаніе. Съ одной стороны -- армія и преступленіе; съ другой -- горсть людей и право. Вотъ какова борьба. Принимаете ли вы ее?
Единодушный крикъ отвѣчалъ мнѣ: Да! да!
Этотъ крикъ вырвался изъ всѣхъ устъ, изъ всѣхъ сердецъ. Боденъ, все еще сидѣвшій подлѣ меня, молча пожалъ мнѣ руку.
Такимъ образомъ, условились сойдтись на другой день между 9 и 10 часами утра въ залѣ Вуазенъ. Являться туда положено было по одиночкѣ, или маленькими групами. Отсутствующихъ должны были увѣдомить. По принятіи этого рѣшенія, оставалось только разойтись. Было около полуночи.
Вошелъ одинъ изъ часовыхъ Курне. "Граждане-представители, сказалъ онъ:-- батальонъ удалился. Улица свободна".
Батальонъ, вышедшій, вѣроятно, изъ казармы Попенкуръ, находившейся по близости, простоялъ съ полчаса противъ переулка, и снова возвратился въ казарму. Признали ли, что ночное нападеніе, въ этомъ узкомъ переулкѣ, посреди грознаго квартала Попенкуръ, гдѣ возстаніе держалось такъ долго, въ іюнѣ 1848, слишкомъ рисковано, слишкомъ опасно? Достовѣрно было, что солдаты обыскали нѣсколько домовъ, по сосѣдству. По свѣденіямъ, дошедшимъ до насъ впослѣдствіи -- за нами, когда мы вышли изъ дома No 2 на набережной Жеммапъ, слѣдилъ полицейскій агентъ, видѣвшій, какъ мы вошли въ домъ, гдѣ жилъ г. Корне, и тотчасъ же давшій объ этомъ знать въ префектуру. Батальонъ, посланный взять насъ, окружилъ домъ, обшарилъ его отъ погреба до чердака, и, не найдя ничего, удалился.
Благодаря этому сходству именъ Корне и Курне -- гончія Бонапарта потеряли нашъ слѣдъ. Случай, вмѣшавшись въ наше дѣло, какъ видите, оказалъ намъ услугу.
Мы разговаривали у двери съ Боденомъ, и обмѣнивались послѣдними распоряженіями, когда ко мнѣ подошелъ молодой человѣкъ, съ русой бородой, по одеждѣ и по манерамъ, походившій на свѣтскаго человѣка. Я замѣтилъ его, когда держалъ рѣчь къ собранію.
-- Г. Викторъ Гюго, спросилъ онъ меня:-- гдѣ вы будете ночевать?
До той минуты, я не думалъ объ этомъ.
Возвращаться къ себѣ было неблагоразумно.
-- Право не знаю, отвѣтилъ я.
-- Не хотите ли пойти ко мнѣ?
-- Охотно.
Онъ сказалъ мнѣ свое имя. Это былъ г. Р. Онъ зналъ родственниковъ жены моего брата, Абеля -- семейство Монферрье, и жилъ въ улицѣ Комартенъ. При временномъ правительствѣ, онъ былъ префектомъ. Его ждала у воротъ карета. Мы сѣли въ нее; и такъ какъ Боденъ сказалъ мнѣ, что онъ остается ночевать у Курне, то я далъ ему адресъ г. Р., для того, чтобы онъ могъ прислать за мной, въ случаѣ, еслибъ меня извѣстили о движеніи въ предмѣстьѣ С.-Марсо, или гдѣ бы то ни было. Но я уже не надѣялся, чтобы въ эту ночь произошло что-нибудь. И я былъ правъ.
Четверть часа спустя послѣ того, какъ представители разошлись, и какъ мы вышли изъ улицы Попенкуръ, Жюль Фавръ, Мадье де-Монжо, де Флоутъ и Карно, которыхъ мы извѣстили въ улицѣ des Moulins, явились къ Курне, въ сопровожденіи Шёльхера, Шарамоля, д'Обри (изъ сѣвер. деп.) и Бастида. Нѣкоторые представители еще находились у Курне. Многіе -- какъ Боденъ -- остались ночевать. Пришедшимъ сообщили о предстоящемъ собраніи въ залѣ Вуазенъ; но тутъ, какъ видно, произошла ошибка, потому что Боденъ не помнилъ въ точности назначеннаго часа; и наши товарищи думали, что собраться положено не въ 9 часовъ, а въ 8. Эта ошибка, въ которой никого нельзя винить, помѣшала осуществленію задуманнаго мною плана, засѣданія въ предмѣстьѣ. Но мы были за то вознаграждены героическимъ фактомъ Сент-Маргеритской баррикады.