Страница, написанная въ Брюсселѣ.
-- Да! я толкну ногой дверь этого дворца и войду въ него "".ъ тобою, Исторія! Я схвачу за воротъ всѣхъ этихъ изверговъ, на томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ они не перестаютъ совершать безчисленныя злодѣйства. Я внезапно освѣщу свѣтомъ истины этотъ ночной вертепъ.
Да! я освѣщу его! Я отдерну занавѣси, я отворю окна, я покажу его всѣмъ! Вотъ онъ этотъ Елисейскій Дворецъ, подлый, ужасный, роскошный, торжествующій, радостный, позлащенный, опозоренный! Смотрите на этихъ придворныхъ, на эту кучу, на эту шайку -- называйте какъ хотите -- на всю эту каторжническую среду, гдѣ творятся всякія мерзости, гнусности, непотребства; гдѣ кишатъ, пресмыкаются, плодятся и множатся флибустьеры, бандиты, святоши, шпіоны, воры, мясники, палачи, отъ кондотьера, продающаго свою шпагу, до іезуита, торгующаго своимъ Богомъ, гдѣ толкутся Бароши и Тесты, куда каждый несетъ свои нечистоты: Маньянъ -- свои эполеты, Монталамберъ -- свою религію, Дюпенъ -- свою собственную особу. Но, главное, полюбуйтесь этимъ интимнымъ кружкомъ, этой святая святыхъ вертепа, этимъ домашнимъ совѣтомъ, гдѣ пьютъ, ѣдятъ, хохочутъ, спятъ, играютъ, шулерничаютъ и развратничаютъ, гдѣ на ты съ высочествомъ. О! сколько гнусности! Здѣсь все, все -- безчестье, позоръ, срамота! О! исторія, заклейми раскаленнымъ желѣзомъ всѣ эти лица!
Вотъ, гдѣ кутятъ, веселятся, пируютъ и глумятся надъ Франціей! Здѣсь съ громкимъ хохотомъ набиваютъ себѣ карманы мильйонами луидоровъ и мильйонами избирательныхъ голосовъ. Посмотрите на нихъ! Полюбуйтесь ими! Они обошлись съ закономъ, какъ съ проституткой -- и довольны! Право задушено, свобода скована, знамя опозорено, народъ лежитъ у нихъ подъ ногами, они счастливы! А кто они? Что это за люди? Европа не знаетъ. Въ одно прекрасное утро, ихъ увидѣли порожденными преступленіемъ. Больше ничего. Сбродъ негодяевъ, которые, такъ ни старались сдѣлаться знаменитыми -- остались, все-таки, неизвѣстными. Вотъ они всѣ. Посмотрите на нихъ, говорю я вамъ, вглядитесь въ нихъ, узнайте ихъ, если можете. Какого они пола? Къ какой породѣ принадлежатъ? Кто, напримѣръ, вотъ этотъ? Этописатель? нѣтъ, это -- собака; онъ жуетъ человѣческое мясо. А этотъ? Тоже -- собака? Нѣтъ, это -- придворный. У него лапа въ крови. Новые люди! Такъ называютъ ихъ. Дѣйствительно, новые! Неожиданные, неслыханные, странные, чудовищные! Клятвопреступленіе, несправедливость, воровство, убійство возведенные, въ министерскіе департаменты; мошенничество, примѣненное къ всеобщей подачѣ голосовъ; управленіе страной посредствомъ подлога; долгъ, сдѣлавшійся преступленіемъ, преступленіе, получившее названіе долга, циническій хохотъ, при видѣ совершающихся злодѣйствъ -- вотъ въ чемъ состоитъ вся новизна ихъ!
Теперь имъ хорошо, имъ все удалось; вѣтеръ подулъ въ ихъ сторону, и они ликуютъ. Они мошеннически овладѣли Франціей и теперь, между ними идетъ дѣлёжка. Франція -- мѣшокъ, и каждый запускаетъ въ него руку. Ищите, шарьте, пока вы тутъ, удите, тащите, грабьте. Одному нужны деньги, другому -- мѣсто, третьему -- орденъ на шею; четвертому -- шляпу съ плюмажемъ, шитье на обшлага; этому -- женщины, толу -- власть; кому -- вѣсти для биржи, кому -- желѣзнодорожную концесію, кому -- вино. Надѣюсь, что они довольны! Представьте себѣ бѣдняка который, три года тому назадъ, занималъ по десяти су у своего дворника и которому теперь, стоитъ только подписать декретъ, чтобъ положить себѣ въ карманъ мильйонъ. Доставлять себѣ всевозможныя наслажденія, расхищая казну; смотрѣть на государственные доходы, какъ на свою собственность -- въ этомъ состоитъ ихъ политика. Настоящее названіе ихъ честолюбія, это прожорливость.
Они честолюбивы! Какой вздоръ. Управлять -- значитъ наслаждаться. Это не мѣшаетъ и предательству. Напротивъ. Они другъ за другомъ шпіонятъ, предаютъ другъ друга. Маленькіе предатели предаютъ большихъ предателей. Пьетри подкапывается подъ Мопа. Мопа подъ Карлье. Отвратительный притонъ! Только государственный переворотъ они сдѣлали сообща -- вотъ и все. А въ остальномъ ни на что нельзя положиться, нельзя ничему довѣрять, ни взглядамъ, ни улыбкамъ, ни мужчинамъ, ни женщинамъ, ни лакею, ни принцу, ни честному слову, ни метрическому свидѣтельству. Каждый чувствуетъ за собой подлогъ и каждый подозрѣваетъ другихъ. У каждаго есть свой тайныя намѣренія, каждый знаетъ только самъ про себя, зачѣмъ онъ сдѣлалъ то-то и то-то . Ни одинъ не обмолвится словомъ о своемъ преступленіи и никто не носитъ имени своего отца. О! Продли мнѣ, только, Господи, вѣку, и я построю висѣлицу въ сто локтей вышины, возьму молотокъ и гвоздей и распну этого Богарнэ, прозваннаго Бонапартомъ, между этимъ Леруа, прозваннымъ Сент-Арно, и этимъ Фіаленомъ, прозваннымъ Персиньи!
И васъ всѣхъ, подлые ихъ сообщники, привлеку я къ позорному столбу! Этого Морни, этого Ромьё, этого Фульда, сенатора и жида, этого Делангля. носящаго на спинѣ своей ярлыкъ съ надписью: "правосудіе!" И этого Тролона, законника, прославляющаго нарушеніе законовъ, юрисконсульта, апологиста государственнаго переворота, судью, льстящаго клятвопреступленію и восхваляющаго убійство, который предстанетъ передъ потомствомъ съ пропитанной кровью и грязью губкой въ рукѣ!
Итакъ, рѣшено, я вступаю въ бой. Съ кѣмъ? Съ нынѣшнимъ властителемъ Европы.
Не худо показать это зрѣлище міру. Луи-Бонапартъ это -- успѣхъ. это -- упоеніе торжествомъ, это -- деспотизмъ веселый и свирѣпый, кичащійся своей побѣдой, это -- безуміе, полновластіе, ищущее себѣ предѣловъ и не находящее ихъ ни въ людяхъ, ни въ вещахъ. Луи-Бонапартъ держитъ въ рукахъ своихъ Францію, urbem Romam habet, а кто обладаетъ Франціею -- обладаетъ міромъ. Онъ -- властелинъ на выборахъ, властелинъ народа, властелинъ чужой совѣсти. Онъ назначаетъ себѣ наслѣдника, располагаемъ всѣми будущими избраніями. Его сенатъ, его законодательное собраніе, его государственный совѣтъ идутъ за нимъ, склонивъ раболѣпно голову, лижутъ ему пятки. Кардиналы и епископы подчиняются его волѣ. Онъ попираетъ ногами правосудіе, которое его проклинаетъ, и судей, которые его обожаютъ. Тридцать корреспонденцій сообщаютъ континенту, что онъ нахмурилъ брови. Всѣ электрическіе телеграфы приходятъ въ движеніе, если онъ подыметъ мизинецъ. Вокругъ него гремятъ саблями, на плацахъ бьютъ барабаны. Онъ сидитъ подъ сѣнью орла, окруженный штыками и крѣпостями. Свободные народы дрожатъ и прячутъ свои вольности, боясь, чтобъ онъ не укралъ ихъ. Даже великая американская республика не смѣетъ отозвать отъ него своего посла. Короли, окруженные арміями, смотрятъ на него съ улыбкой и съ тайнымъ ужасомъ въ сердцѣ. Съ кого онъ начнетъ? Съ Бельгіи? Съ Швейцаріи? Съ Пьемонта? Европа ожидаетъ вторженія. Онъ все можетъ и обо всемъ мечтаетъ.
И вотъ, передъ этимъ то тріумфаторомъ, побѣдителемъ, диктаторомъ, императоромъ, передъ этимъ всесильнымъ владыкой, предстаетъ человѣкъ, одинокій, изгнанный, раззоренный, обобранный, повергнутый во-прахъ, предстаетъ и осмѣливается напасть на него. У Луи Бонапарта десять тысячъ пушекъ и пятьсотъ тысячъ солдатъ. У писателя только его перо и чернильница. Писатель -- ничто, это -- песчинка, тѣнь, это -- безпріютный скиталецъ, безпаспортный бродяга, но подлѣ него стоятъ и борятся вмѣстѣ съ нимъ двѣ силы: право, которое непобѣдимо, и истина, которая безсмертна.
Безъ сомнѣнія, для этой борьбы на жизнь и смерть, для этого страшнаго поединка, провидѣніе могло бы избрать болѣе знаменитаго бойца, грознаго атлета; но что значатъ люди тамъ, гдѣ борется идея? Повторяю, каково бы ни было это зрѣлище, но его не худо показать міру. Что оно представляетъ? Интеллигенцію-атомъ, сопротивляющуюся силѣ колоссу.
У меня только одинъ камень въ пращѣ. Но этотъ камень хорошъ; этотъ камень -- справедливость
Я нападаю на Луи-Бонапарта въ тотъ часъ, когда онъ всесиленъ. Онъ въ апогеѣ своего могущества; тѣмъ лучше. Это то мнѣ и нужно. Я нападаю на него передъ лицомъ всего міра, передъ лицомъ Бога, нападаю во имя любви къ народу и къ Франціи! Онъ будетъ императоромъ.. Пусть такъ. Но пусть же, по крайней мѣрѣ, остается хоть одинъ человѣкъ, сопротивляющійся ему. Пусть знаетъ Луи-Бонапартъ, что можно завладѣть имперіей, но нельзя завладѣть иной совѣстью.