Этотъ тюремщикъ полагаетъ, что мнѣ нечего жаловаться на него или на его под-тюремщиковъ. Онъ правъ: дурно было бы, еслибъ я жаловался; они исполняли свое ремесло, стерегли меня, а, сверхъ того, были вѣжливы въ началѣ и въ концѣ. Прошу покорно жаловаться?
Этотъ добрый тюремщикъ съ расплывшейся улыбкой, съ медовыми словами, съ глазомъ, который льститъ и высматриваетъ, съ толстыми и широкими ручищами -- да эта воплощенная тюрьма: эта Бисетра, ставшая человѣкомъ. Все вокругъ меня тюрьма: я вижу тюрьму во всѣхъ видахъ, въ видѣ человѣка, точно также какъ въ видѣ запора и замка. Эта стѣна тюрьма изъ камня, эта дверь тюрьма изъ дерева, эти тюремщики тюрьма изъ плоти и костей. Тюрьма есть существо ужасное, совершенное, нераздѣльное, наполовину домъ, наполовину человѣкъ. Я ея добыча. Она впивается въ меня глазами, обвиваетъ всѣми своими суставами; держитъ въ своихъ гранитныхъ стѣнахъ, запираетъ своими желѣзными замками и присматриваетъ за мной глазами тюремщика.
О, несчастный! Что со мною будетъ? Что они со мною сдѣлаютъ.