Пробилъ который-то часъ: мнѣ худо слышится бой часовъ. У меня стоитъ какой-то шумъ въ ушахъ, какъ будто рокотъ органа; это шумятъ мои послѣднiя мысли.
Въ эту важную минуту, когда я собираю самого себя въ своихъ воспоминанiяхъ, я съ ужасомъ встрѣчаю въ нихъ мое преступленiе; и мнѣ хотѣлось бы еще болѣе раскаяться. До осужденiя своего, я больше каялся; съ-тѣхъ-же-поръ, кажется, въ мозгу моемъ осталось только мѣсто для мыслей о смерти. А между-тѣмъ, я хотѣлъ-бы много каяться.
Когда я подумаю о своей прошедшей жизни и дойду до удара топоромъ, который сей-часъ ее окончитъ, я содрогаюсь какъ отъ мысли, совершенно для меня новой. Мое прерасное дѣтство! моя прекрасная молодость! золотая ткань съ концомъ, запачканнымъ кровью. Между тогда и теперь, цѣлая рѣка крови: его крови и моей.
Если кто-нибудь прочтетъ мою исторiю, то никто не повѣритъ, чтобъ послѣ столькихъ лѣтъ невинности и счастiя могъ наступить такой проклятый годъ, начавшiйся преступленiемъ и кончающiйся казнiю: подумаютъ, что это какая-то разрозненная сказка.
А все же, жалкiе законы и жалкiе люди, я не былъ злымъ человѣкомъ.
Охъ, умереть черезъ нѣсколько часовъ и думать, что годъ тому назадъ, въ этотъ самый день, я былъ свободенъ и чистъ, дѣлалъ свои осеннiя прогулки, бродилъ подъ деревьями и ногами шевелилъ листья.