Я сомкнулъ глаза, закрылъ ихъ руками и употребилъ всѣ усилiя, чтобъ забыть настоящее въ прошедшемъ. Между-тѣмъ какъ я мечтаю, воспоминанiя дѣтства и первой молодости встаютъ передо мною одно за другимъ, кроткiя, тихiя, смѣющiяся, какъ какiе-то цвѣточные острова надъ этой бездной чорныхъ и смутныхъ мыслей, которыя бушуютъ въ моемъ мозгу.
Я снова вижу себя ребенкомъ, школьникомъ вѣчно-смѣющимся, румяннымъ, вижу какъ я бывало играю, бѣгаю, кричу въ большой, зеленой алеѣ того запущеннаго сада, гдѣ протекли мои первые годы, прежняго прiюта монахинь, надъ которымъ возвышается свинцовой головою темный куполъ Валь-де Граса.
А потомъ, четыре года спустя, я все еще тамъ, все еще ребенокъ, но уже задумчивый и страстный. Есть дѣвочка въ уединенномъ саду.
Маленькая больше-глазая испанка съ длинными волосами, съ смуглою, золотистою кожей, съ краснымъ ротикомъ и розовыми щечками, четырнадцати-лѣтняя андалузка Пепа.
Матери наши пустили насъ побѣгать вмѣстѣ; мы пошли погулять.
Намъ весело играть: мы разговариваемъ, дѣти одного возраста, но разныхъ половъ.
А между-тѣмъ, и года нѣтъ, какъ мы бѣгали и боролись вмѣстѣ. Я ссорился съ Пепитой за лучшее яблоко на яблонѣ, бивалъ ее за птичье гнѣздо. Она плакала; я говорилъ: по-дѣломъ! и мы оба шли жаловаться другъ на друга нашимъ матерямъ, которыя обвиняли насъ громко и оправдывали про себя.
А теперь, она идетъ со мною подъ-руку, и я горжусь этимъ, и я взволнованъ. Идемъ мы медленно, говоримъ тихо. Она роняетъ платокъ, и я его поднимаю. Руки наши трепещутъ отъ соприкосновенiя. Она говоритъ мнѣ о птичкахъ, о звѣздѣ, которая блеститъ вонъ тамъ, о розовомъ закатѣ за деревьями, или о своихъ пансiонскихъ подружкахъ, о своемъ платьицѣ и лентахъ. Мы высказываемъ вещи невинныя, а сами оба краснѣемъ. Дѣвочка стала дѣвушкой.
Это было лѣтнимъ вечеромъ. Мы стояли подъ каштанами, въ самомъ концѣ сада. Послѣ одного изъ долгихъ молчанiй, наполнявшихъ наши прогулки, она вдругъ оставила мою руку и сказала: Побѣжимте!
Я какъ-будто вижу ее: она была вся въ чорномъ, въ траурѣ по своей бабушкѣ. Въ головѣ у ней промелькнула дѣтская мысль; Пепа снова стала Пепочкой, и сказала мнѣ: Побѣжимте!
И она побѣжала передо мной съ своей талiей, тонкой, какъ у пчелы, и съ маленькими ножками, которыя поднимали ей платье повыше щиколки. Я бѣжалъ за ней; вѣтеръ отъ движенiя взвивалъ иногда ея чорную пелеринку, изъ-подъ которой сверкала смуглая и свѣжая спинка.
Я былъ внѣ себя. Я нагналъ ее у стараго разрушившагося колодца, схватилъ за талiю, по праву побѣды, и посадилъ на дерновую скамью; она не сопротивлялась. Она дышала скоро и хохотала. Я былъ задумчивъ и смотрѣлъ на ея чорные зрачки сквозь ея чорныя рѣсницы.
-- Садитесь тутъ, сказала она. Теперь еще свѣтло, почитаемъ что-нибудь. Есть у васъ какая-нибудь книга?
Со мною былъ второй томъ Путешествiй Спаланцани. Я раскрылъ наудачу, сѣлъ поближе къ ней; она прислонилась плечомъ къ моему плечу, и мы стали читать, каждый про-себя, одну и туже страницу. Когда нужно было перевернуть листикъ, ей всегда приходилось ждать меня. Умъ мой отставалъ отъ ея ума. -- Вы еще не кончили? говорила она, а я еще только начиналъ.
А головы наши смыкались, волосы смѣшивались, дыханiя сближались, и уста наши тоже.
Когда намъ снова вздумалось продолжать чтенiе, небо уже сверкало звѣздами.
-- Ахъ, мамаша, мамаша, сказала она, войдя въ домъ; ужь какъ-же мы набѣгались!
Я же былъ молчаливъ. -- Ты что-то все молчишь, сказала мнѣ мать, -- тебѣ, видно, скучно. У меня былъ рай въ сердцѣ.
Объ этомъ вечерѣ я буду помнить всю свою жизнь.
Всю свою жизнь!