Когда в самом конце XIX в. в западном Поднепровье впервые была открыта замечательная Трипольская культура энеолитического времени, резко выделяющаяся из всего восточноевропейского окружения своей расписной керамикой, внимание исследователей сразу было обращено к юго-западу, где в придунайских странах и далее в Македонии и Фессалии, в Греции и на Крите уже было обнаружено широкое распространение различных групп расписной глиняной посуды, длительно бытовавшей здесь, начиная с энеолита и до появления греческой геометрической керамики.
Проф. Е. Штерн, занявшийся исследованием Трипольской культуры в Бессарабии, выступил в 1905 г. на XIII археологическом съезде с докладом о своих исследованиях в Петренах, в котором Трипольская культура была охарактеризована как «домикенская» или «доисторическая греческая культура на юге России».[6] В носителях Трипольской культуры Штерн предположительно видел предков исторических греков, переселившихся впоследствии на Балканский полуостров. Таким образом Штерн, правильно подметив подтвердившуюся дальнейшим накоплением материала общность культуры западного Поднепровья, нижнедунайских стран и отчасти более южных областей Балканского полуострова, сделал из этого факта вывод, неправильный по существу, но обусловленный господствовавшей в те годы методикой, видевшей в появлении сходных или аналогичных археологических комплексов в различных местностях прежде всего результат миграции племен, связывавшей эти местности между собою. Во всяком случае, взгляд Штерна был не менее обоснован, чем высказывавшиеся впоследствии гипотезы о происхождении предков исторических греков с северо-запада.
Вслед за Штерном, некоторые исследователи в Западной Европе до сих пор рассматривают область Трипольской культуры как прародину греков или как один из этапов их доисторических миграций.
Аналогичный характер носили соображения, основанные на наличии в Малой Азии древней расписной керамики, по своей орнаментации связывающейся в некоторой степени с отдельными группами балканской, дунайской и украинской, трипольской керамики. Учитывая это обстоятельство и установленное на основании документов богазкейского архива существование в центральной Малой Азии во II тысячелетии до х. э. индоевропейских языковых форм и имен, некоторые ученые, приверженцы гипотезы об европейской прародине индоевропейцев, стали конструировать иную миграцию — из области Трипольской культуры, через Фракию, в Малую Азию, видя в трипольцах предков позднейших хеттов или, по меньшей мере, один из этнических элементов, слагающих хеттский комплекс[7].
Эти и подобные построения для нас являются пройденным этапом в истории науки. Не имея возможности в данной связи подробно останавливаться на характеристике исторического развития Трипольской культуры, мы напомним только о том, что она является одним из звеньев обширного комплекса земледельческо-скотоводческих культур эпохи энеолита, широко распространенных в III тысячелетии до х.э. в юго-восточной Европе. Отдельные группы этих культур развиваются в значительной степени параллельно и, несомненно, связаны между собой путями обмена и культурных воздействий, что, однако, отнюдь не означает еще переселения племен. Одновременные культуры Греции и Малой Азии имеют также ряд родственных черт, но в общем являются несколько более развитыми, чем культуры более северных областей. С другой стороны, выдвинутое Н. Я. Марром положение о стадиальном характере индоевропейских языков, развившихся из более древних языков яфетической системы[8], устраняет необходимость искать во что бы то ни стало предков индоевропейцев — греков и индоевропейских элементов в древнем населении Малой Азии во вне, в иных областях, будь то область Трипольской культуры, или Средняя Азия, или же северо-запад Европы.
Если авторы упомянутых гипотез считали область Триполья дающей активной стороной в древнейших сношениях северного Причерноморья с югом, то некоторые другие ученые, особенно в последнее время, выдвинули иную точку зрения, прослеживая проникновение в Причерноморье культурных влияний южного, древневосточного и эгейского происхождения, начиная с III тысячелетия до х. э.
Ряд авторов склонен был самое появление Трипольской культуры, с ее керамикой и культовыми изображениями человека и животных приписать длительному культурному воздействию эгейского мира на северные страны. Такая точка зрения особенно отчетливо выступает в известной сводной работе Ю. В. Готье, изданной в 1925 г.[9] В этой же работе влиянию Передней Азии приписано появление кавказских дольменов, как и целый ряд явлений в ранней северокавказской культуре медного века.
Польский исследователь Стефан Пшеворский пытался в ряде статей установить существование торговых сношений между странами Древнего Востока и северным Причерноморьем, используя в этих целях ряд археологических находок[10]. К сожалению, некритическое привлечение материалов привела к тому, что выводы его основаны в значительной мере на находках или недостоверных, или же ошибочно отнесенных к северному Причерноморью или, наконец, явно поддельных[11]. Таким образом, интересные по своему замыслу работы Пшеворского не подвинули вперед разработку поставленного им вопроса.
Что же касается проникновения в Причерноморье отдельных изделий эгейского происхождения, то оно было отмечено А. М. Талльгреном, правильно указавшим на поздне-микенский тип двусторонних бронзовых секир Щетковского и Козорезовского кладов II тысячелетия до х. э. на Херсонщине[12].
Отнесение к импорту из Эгейского бассейна некоторых северокавказских находок, как, например, найденных в Ульском ауле на Кубани двух алебастровых женских статуэток[13] или медного плоского ножа из Майкопского кургана, по форме напоминающего критские «бритвы»[14], сейчас, при более глубоком знакомстве с археологическими памятниками Кавказа, следует признать неправильным. Предметы эти, по всей видимости, являются местными — кавказскими.
Неудачной оказалась также и попытка Л. А. Моисеева усмотреть в развалинах так называемых «башен» Гераклейского полуострова следы древнейшей микенской колонизации Крыма[15]. При первой же проверке эта гипотеза отпала, как совершенно необоснованная.
Таким образом, делавшиеся до сих пор попытки проследить проникновение южных влияний в северное Причерноморье в эпоху, предшествующую греческой колонизации и образованию скифского общества, так же не привели к сколько-нибудь ясному представлению о действительных взаимоотношениях, существовавших в этот период исторического развития между племенами северного побережья Черного моря и южными странами.
В самое последнее время вышла работа В. Чепелева[16], в которой автор, ссылаясь на взгляды Н. Я. Марра, говорит об исконной культурной общности населения всего черноморского бассейна и греческого мира, устанавливает наличие стадии «национальной античности» у населения юга СССР и утверждает, что только быстрое развитие Эллады в VIII–VI вв. до х. э. создало стадиальный разрыв между греками и племенами Причерноморья. Чрезвычайно неконкретная, эта работа ни в какой степени не подвинула вперед разработку поставленной проблемы.
Следовательно, вопрос о связях северного Причерноморья с югом необходимо рассмотреть заново, используя весь ряд имеющихся сейчас в нашем распоряжении археологических наблюдений, позволяющих в какой-либо мере осветить сношения племен наших степей с южными странами.
Прежде чем обратиться к этим фактам, необходимо сделать два предварительных замечания. Первое из них относится к кругу используемого материала. Следует сказать, что предметы иноземного происхождения в археологических собраниях местных музеев и в старых частных коллекциях часто приписываются данной местности без достаточного основания. Очень легко на основании таких предметов сделать ошибочные заключения о существовании меновых или торговых связей между двумя территориями в далеком прошлом, тогда как появление соответствующей вещи в данной местности может относиться к нашим дням. Поэтому в дальнейшем мы ограничим круг разбираемых фактов только наиболее достоверными находками, отмечая в сомнительных случаях степень их достоверности.
Второе замечание относится к самому построению работы. Мы будем стремиться отдельные свидетельства, говорящие о межплеменных сношениях, обмене, торговле и войнах, показать на фоне общего исторического процесса, протекавшего в причерноморских степях, так как только в этом случае будет понятно, почему эти сношения в конечном итоге привели к колонизации побережья греками, притом в совершенно определенный момент этого процесса.
Обратимся к фактам, учитывая, что при недостаточной археологической изученности нашего юга этих фактов в нашем распоряжении пока еще очень немного.