…Когда однажды Федос обернулся случайно назад, он увидел странную фигуру в синеватой дымке цеха: в каком-то длиннополом и смешном подряснике стоял человек, запрятавши руки в карманы. Вместо головы сверкал белоснежный шар, в узком разрезе блестели антрацитовыми кусочками глаза, и глубокой раной обозначился рот.
И так был необычен вид этого человека в продымленном мареве литейной, что Федос перекрестился и изумленно протянул:
— Оспо-ди Ису-се… Во чучело, братцы!
И внезапно Федос в этой странной фигуре уловил что-то давно знакомое: раскоряченные ноги и приплюснутый к земле торс.
— А-н-н-нох! Шагов! — вскричал оглушительно Федос и отшвырнул сито. — Брат, что ж ты, ошалел, што ль? Куда приперся?
Федос жадными, любопытствующими глазами обнимал Аноху, ощупывал его руками осторожно, словно боясь помять что-то нежное, чем окутана была фигура Анохи.
Аноха часто и прерывисто дышал, словно запаленная лошадь.
— Братцы, а где ж мой верстак-то? — недоуменно заикнулся Аноха.
— Эх-ма, хватился! — Федос возбужденно схватил Аноху за руку. — Смотри…
Поперек всего цеха сплошной непрерывной линией протянулся один верстак, исчезли перегородки: за гигантским верстаком сотни рук хлопотливо охаживали формы, и опоки одна за другой выстраивались в неохватную глазом шеренгу.
— Четверками работаем… По-твоему… Беда только — моделей нехватает, приходится их с последней руки на первую перекидывать обратно. Да ты глянь, сзади-то как свободно. Бывало от чанов с водой не повернешься, а теперь вишь?
— Федо-о-ос! Что ж ты запраздновал?!
— Всю бригаду задерживаешь, раззява!
Федос кинулся к верстаку и оголтело заработал толкушкой.
— Ребята! Да это ж Аноха! Шагов!
— Н-н-ну-у?! Ей-бо!
— Пропал твой верстак, Ваня! Ку-ку!
— Становись в четверку!
— На любое место — Шагов!
Аноха только теперь увидел, какие огромные перемены произошли в его отсутствие, как широко распахнулось по цеху, от верстака к станку, словно весеннее половодье, мощное движение, рожденное им, и литейная встала новой и неузнаваемой перед Анохой.
Смешной и неуклюжий стоял он посреди цеха, вращая белый шар своей головы во все стороны, словно впервые видал литейную, и литейная глянула на Аноху новыми глазами.
Тогда, охваченный неудержимой радостью, Аноха кинулся к верстаку, отталкивая Федоса.
— Ты отдохни, Федос… Дай мне… Руки изголодались… Э-х-ха! — Аноха отпихнул Федоса и погрузил свои странно-белые руки в мягкую родную формовочную массу…
…В косых лучах солнца клубилась извечная пыль, оседая черным покровом на белом шаре анохиной головы. Из-под марлевой повязки, словно родник из-под камня, выбивались капельки, пота и соленой росой падали на горячие губы Анохи.
Привычными движениями Аноха смахивал назойливые капельки, разрисовывая белую повязку грязными полосами.
Полы рыжего халата распахнулись и взмывали над верстаком, словно огромные крылья невиданной птицы, бились и трепетали в страстном напряжении…
— Ай-да Ано… Ф-фу, чорт… Шагов!
— Ну, братцы, и… ду-ра-чье ж мы…
Брызнул смех и покатился от бригады к бригаде, заполняя цех своим грохотом. Смеялся и Аноха тонким детским смехом. Хохотала и Дуня Масякина, упершись крепкими жилистыми руками в крутые свои бока.
Незаметно появился Тих Тихч и, ошарашенный небывалым весельем, притаился за колонной.
— Эй, брат, раз стал, так работай! Расхлебывай кашу! Не задерживай бригаду…
Чей-то знакомый, с хрипотцей, голос охладил Аноху. Суровая, несколько деланная интонация выдала говорившего:
— Рябов?!
— Он самый…
Перед Анохой стоял прежний Парфеныч…
— Да ведь ты ж?..
— Ну вот и отбываю принудительные… — договорил медленно Рябов, поймав мысль Анохи. — Ну-ну, пошевеливай, чай отдохнул за месяц? — и, схватив мешочек с угольной пылью, он задымил над опокой, вздымая черное облако, словно хотел спрятаться в нем от изумленных и радостных анохиных глаз.
…Тих Тихч пришел домой поздно ночью. Усталый, не раздеваясь, он лег на кушетку, но сон не приходил к нему. Перед ним проносились лица, части машин, мелькали колеса, трансмиссии, и в ушах стоял неумолкающий гул.
Уже утро рассвело за окном и закричали птицы, а Тих Тихч все лежал в глубоком раздумье, не шевелясь, словно боялся спугнуть мучительно рождавшуюся мысль. Потом быстро поднялся, достал из стола толстый пакет, вынул длинную рукопись, зачеркнул подпись и внизу приписал:
«…Предлагаемый проект проведен на практике и обещает огромный производственный эффект. Идея этого мероприятия выдвинута мною, инженером Т. Т. Тронским… — Тих Тихч задумался и быстро добавил: — …и рабочими Шаговым и Горячкиным. Этот проект мы просим принять на конкурс по рационализации, об'явленный вашей уважаемой газетой, под девизом „Аноха“».
Тих Тихч широко зевнул, потянулся, быстро сбросил с себя пиджак, сапоги и с головой зарылся в полосатое одеяло.
* * *
[Большими буквами в конце страницы]
КЛАССОВАЯ БОРЬБА В ЛИТЕРАТУРЕ ОБОСТРЯЕТСЯ. СОКРУШИТЕЛЬНЫЙ УДАР ПО БУРЖУАЗНЫМ И КУЛАЦКИМ ТЕНДЕНЦИЯМ В ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ЛИТЕРАТУРЕ!