Трудный день
— Нет, я так больше не могу! Прошу меня уволить или перевести в другое место. На постройку дорог, на рытье нового русла для реки, в лабораторию, куда угодно, лишь бы подальше от Ключникова! — с гневом и обидой заявила Вера Петрова, входя в кабинет Дружинина. Она раскраснелась и была полна возмущения.
— Стоит ли так волноваться, Вера? — попытался успокоить ее Дружинин. — Сядьте и расскажите все по порядку. Право же, я пойму вас не хуже, если вы будете говорить тихо.
— Я не могу говорить тихо. О таких вещах надо кричать, мириться с ними невозможно, — заявила Вера.
Прядь вьющихся каштановых волос выбилась из прически и лезла Вере в глаза и рот. Это придавало Вере слегка комический вид. Она смахивала ее рукой, но упрямая прядь возвращалась обратно.
Дружинин едва сдержал улыбку.
— Но что, собственно, произошло? Чем вам не угодил этот негодный Ключников?
— Мало сказать негодный, — охотно подхватила Вера. — Вы только подумайте, Алексей Алексеевич: проходим шахту, натыкаемся на рудные жилы. Хромовые, никелевые, ванадиевые, танталовые, чорт еще знает какие, никому не известные. Находим драгоценные камни: алмазы, бериллы, рубины, сапфиры. Каждый алмаз — это сотни и тысячи метров проходки на буровых работах, вы это знаете лучше, чем я. Иная пещера — целый алмазный фонд… Все страшно нужное и интересное — понятно, ведь мы на глубине, где еще никогда не были люди… А он даже посмотреть ни на что не дает, гонит дальше и дальше, как одержимый! Спешит, кричит, не подпускает никого близко, обрушивает пещеры, норовит одним махом проскочить мимо. По-моему, его одолевает какой-то непонятный страх. Я подозреваю, что он трус, но не понимаю, отчего он боится сокровищ…
— Нет, Ключников не трус. Шахту надо проходить поскорей, отвлекаться некогда. Вы это и сами знаете, — твердо сказал Дружинин.
— Не спорю, — согласилась Вера, — но проходить мимо таких сокровищ я несогласна. Вот смотрите.
Вера перевернула свой портфель и высыпала перед Дружининым груду крупных драгоценных камней, среди которых ярко сверкали найденные Щупаком огромные алмазы.
— Миллионы рублей золотом каждый! — вдохновенно сказала Вера, взяв в руки самый крупный алмаз, напоминавший по форме яблоко. — Подумайте, сколько можно получить за эти миллионы машин, сырья, приборов, книжек, чего угодно, — повторила она, держа алмаз в руках. — Разве этого мало?
— Да, камни отличные. Благодарю вас, Вера, они сослужат нам неплохую службу, — так же спокойно сказал Дружинин и, приоткрыв ящик письменного стола, ссыпал туда камни.
Удивительное дело: они произвели на него ничуть не большее впечатление, чем на Ключникова. Он даже не спросил, откуда они у Веры.
— Позвольте! — воскликнула она. — Эти камни нам дал случай, а нужно, чтобы их давала система. Каждую пещеру надо обследовать и выбирать все интересные породы отдельно, а для алмазов есть смысл проходить специальные штольни…
— Не надо. Подземный котел дороже всяких алмазов, — отрезал Дружинин. — Есть вещи более ценные, чем алмазы, и то мы сейчас за ними не гонимся, — глухо сказал он. — Самое дорогое на свете — человек, сейчас нам приходится заботиться только о нем. А всякие ископаемые сокровища от нас не уйдут.
— То есть как это не уйдут? — вспылила Вера. — Как это не уйдут, когда транспортер сваливает в море все подряд, в том числе, быть может, и алмазы? Как можно надеяться на сортировочную станцию, когда алмазы сами идут здесь в руки! Я убеждена, что на сортировке неизбежно прозевают лучшие из них. Ведь мы даже не знаем, что выбрасываем.
— Знаем, Вера. Отлично знаем, геологическая служба у нас поставлена хорошо. Вы незнакомы с нашей сортировочной станцией, она у нас не совсем обыкновенная. А недавно она была расширена вдвое. Все нужное и интересное мы выбираем. Как-нибудь я вам сам ее покажу.
— А знаете ли вы, что порода из нашей шахты радиоактивна? Мои анализы установили это с несомненностью, — бросила последний козырь Вера.
— К счастью, радиоактивность пока не очень сильна, — сказал Дружинин. — Из-за нее-то и торопится так Ключников. Радиоактивные излучения и выбросы радиоактивных газов могут оказаться опасней, чем динамит. Мы должны беречь людей и шахту. Так-то, Вера Никифоровна!
— Отговорки, товарищ начальник строительства! — упрямо сказала Вера, не думая, что Дружинин говорит с ней серьезно. — Разговоры о человеке и о расширении сортировочной здесь ни при чем. Я не имею права вас учить, делайте, как хотите, на шахте я не останусь. Я требую ответа на мое заявление о переводе с шахты!
— Извольте, я это сейчас же улажу, — сказал Дружинин с улыбкой в глазах и, не слушая протестов Веры, вызвал по телефону Ключникова.
Ключников пришел такой же сердитый и расстроенный, как и его непокорная сотрудница.
— Она не понимает, что это не п-партизанский отряд, а самая глубокая шахта на земле. Мне некогда сп-порить и гоняться за этой отчаянной девицей на глубине пяти с лишним тысяч метров, — заговорил он, заикаясь от возмущения. — Она лезет щупать каждую встречную жилу, совершенно не думая, чем рискует. Это кавалерийские набеги, а не геология. Что же, я не знаю, какие мы п-породы проходим, что ли?
— Не знаете, — зло вставила Вера.
— Ha днях очередной взрыв задержался на десять минут только потому, что эта лихая разведчица залезла на самое опасное место и не пожелала уйти, пока не возьмет образцов…
— Вера Никифоровна хочет уходить с работы в шахте, — прервал Ключникова Дружинин.
— Не возражаю. Я рад, — ответил Ключников.
— Зато я возражаю. Извольте мириться, товарищи. Счеты сведете после окончания шахты, — заявил решительно Дружинин.
— Пусть этот комнатный инженер мне не мешает…
Я велю и близко не подпускать к шахте эту отчаянную девицу…
— Приказываю мириться! — рявкнул Дружинин и при этом так стукнул кулаком по столу, что оба противника замерли на полуслове. — Нашли время ссориться… Ключников, сейчас же протяни руку Вере. Вера, извольте улыбнуться Ключникову. Да улыбайтесь же, когда вас просят!.. Нет, нет, не так кисло, а как следует — приветливо, дружелюбно!
Спорщики невольно подчинились. Ключников протянул руку Вере.
— Ну вот, наконец-то! — удовлетворенно проговорил Дружинин. — Теперь садитесь и спокойно рассказывайте, что делается в шахте. Как выбросы горячих газов? — Он перешел на обычный суховатый тон делового инженера.
— Тот же горячий слой, и чем дальше, тем хуже… — начал было Ключников, но его прервали мелодичные гудки, раздавшиеся из громкоговорителя радиоустановки.
— Москва!.. Вадим, будь любезен, попроси сюда Медведева. Должен быть серьезный разговор, — быстро сказал Дружинин.
Ключников поднял трубку телефона, чтобы позвонить Медведеву, но в этот самый момент дверь открылась и в комнату вошел парторг.
Дружинин повернул переключатель. Экран замигал, и на нем возникло взволнованное лицо Марины. Она работала теперь у заместителя Дружинина — Рашкова.
Дружинин указал Медведеву на кресло и дал понять жестом Вере и Ключникову, чтобы они не уходили.
— Здравствуйте, Алексей Алексеевич! — Марина улыбнулась с экрана. — С вами будет говорить Рашков. Срочное дело.
На экране появилась грузная фигура Рашкова.
— Опять неприятности, Алексей Алексеевич! — начал Рашков обиженным тоном. — Я вам говорил, что вы слишком рано выезжаете, так оно и вышло. А теперь мне приходится расхлебывать кашу, которую вы заварили…
— Что именно вышло? Прошу вас, говорите яснее и короче! — прервал Дружинин.
— Ученый совет рассматривал кривые повышения температуры в шахте и пришел к выводу, что при таком быстром нарастании температуры работать по прежнему проекту нельзя. Нужно переделывать проект и приспособить его к новым условиям. — Рашков сделал паузу, опасливо посмотрел на Дружинина и закончил скороговоркой: — Ученый совет решил передать этот вопрос в Академию наук. Назначается комиссия геофизиков и инженеров, которая поедет на остров. Впредь до выяснения вопроса наши кредиты, вероятно, будут сокращены.
— Так… — сказал Дружинин голосом, полным ярости. — И вы молчали, Рашков? Хотя знали, что непредусмотренное повышение температуры породы работает на нас и дает возможность сделать шахту на два километра короче. Ведь этим уменьшением глубины и сокращением объема работ и ограничивается вся переделка проекта. Вы же инженер, Рашков!
— Я ничего не мог поделать, — Рашков развел руками. — Осторожность — святое дело, против нее не приходится возражать.
— Это не осторожность, а трусость! — воскликнул Дружинин. — Что же вы все-таки сказали?
— Я сказал, — Рашков пожевал полными губами, — что будущее, конечно, покажет, кто прав. Но, знаете, ничто не помогло: пришлось согласиться, что и в данном вопросе вы, по обыкновению, увлеклись…
— Я понимаю: вы отстаивали меня изо всех сил, — со злой иронией сказал Дружинин.
— Вот именно, — обрадовался Рашков. — Но, к сожалению, тщетно…
— Все ясно, — понимающе сказал Медведев. Он внимательно прислушивался к разговору.
— Попросите, пожалуйста, Марину, — обратился к Рашкову Дружинин.
— Еще два слова, — заторопился Рашков, видя, что Дружинин не хочет больше с ним разговаривать. — Я должен довести до вашего сведения… Конечно, я не хотел бы, но это моя обязанность. Это касается секретаря Ученого совета Климовой. Удивительная недисциплинированность и бестактность, прямо удивительная…
— Да в чем же, наконец, дело? Говорите толком! — не выдержал Дружинин.
— Она выступала по поводу температуры почвы н вечной мерзлоты на острове, не узнав моей точки зрения. Говорила с таким апломбом, словно академик. Оспаривала мнения авторитетов, позволила себе поднять на меня голос, а потом расплакалась. На некоторых членов Ученого совета это подействовало: они заявили особое мнение… Теперь, вопреки моему распоряжению, собирается лететь к вам на остров. Говорит, что ей Академия наук дает командировку. Так вот, если приедет, вы ее проберите. Пусть не забывается в другой раз…
— Попросите Марину, — нетерпеливо повторил Дружинин, прерывая его.
Рашков ретировался. Он достаточно хорошо знал Дружинина. На экране снова появилось лицо Марины. Она оглянулась и, понизив голос, заговорила с несвойственным ей жаром:
— Что здесь вчера делалось, прямо ужас! Люся обозвала Рашкова на заседании Ученого совета трусом. Прямо в лицо заявила, что он срывает все дело. Потом назвала его мельницей, которая машет крыльями от каждого порыва ветра, а летать не может. Дым коромыслом!
— Молодец Люся! — в один голос сказали Дружинин и Медведев.
— Потом помчалась к Шелонскому, он был болен и на заседании не присутствовал, побежала разыскивать. Казакова…
— Не знаете, нашла она его? — быстро спросил Дружинин.
— Нашла, конечно, вы, кажется, знаете Люсю. Ездила с ним к Хургину и в Академию наук. Сегодня сидела и что-то писала, потом опять умчалась в академию. Рашков объявил ей выговор.
Дружинин нервно заходил взад и вперед по кабинету. Задержка кредитов, а значит и оборудования, грозила большими неприятностями: положение на шахте создавалось очень напряженное. Два-три не пришедших вовремя парохода, и строительство задержится на год, а то и больше…
Дружинин поручил Марине созвать новое заседание Ученого совета, в котором он будет принимать участие по радио, и велел передать Люсе, чтобы она сегодня же подробно сообщила, чего ей удалось добиться.
- Видите, какие дела, — обернулся он к Вере и Ключникову, молча слушавшим его разговор с Москвой. — А вы ссориться вздумали…
— По-моему, тебе нужно вылететь в Москву, — сказал Ключников. — Без тебя кредиты отстоять не удастся.
— Нет. Здесь он нужнее, — заметил Медведев.
— Конечно, — отозвался Дружинин. — Люся управится и без меня. На шахте дело еще серьезнее. Ее надо отстоять прежде всего.
— Что же, отстоим… — сказал Ключников. — Нелегко нам приходится, но проходка идет.
— Ведь, строго говоря, все это мы предвидели, — сказал, подумав, Дружинин. — Но это должно было произойти несколько позже — скажем, будущей весной или в начале лета. Вся беда в том, что оборудование, которое может помочь нам справиться с горячим слоем, еще не пришло, ведь мы опередили план.
— И до зимы, конечно, не придет, — вставил Медведев.
— Теперь, наверное, не придет, — согласился Дружинин. — Но тем больше оснований смотреть беде в глаза. Давайте подумаем, что можно сделать — руки складывать не приходится, придумаем что-нибудь.
Спокойная уверенность Дружинина поразила Веру. Шахта была делом всей его жизни: Вера никогда не видела, чтобы человек добивался чего-либо с такой страстью. А теперь он спокоен, почти равнодушен.
— Я не понимаю… Вы говорите об этом, как о самой обыденной вещи, — возбужденно заговорила Вера. — Будто завалились дрова в сарае и их надо сложить по-иному. Но ведь, если так пойдет дальше, все полетит к чорту! Разве вы не видите, что это может означать конец шахты!
— Конец шахты? А мы-то на что? Найдем выход, и не один, а десять, двадцать, сто! — убежденно сказал Медведев.
— У меня есть кое-какие предложения. Завтра на техническом совещании я их доложу, — отозвался Ключников.
— Послушай, Алексей Алексеевич! — сказал Медведев, когда Вера и Ключников ушли. — Почему ты оставил своим заместителем такого человека, как этот Рашков? Странная, прямо удивительная доверчивость! И главное — совсем на тебя не похожая: ведь ты обычно неплохо разбираешься в людях…
— К сожалению, не всегда! — Дружинин развел руками — Есть у меня привычка, от которой не могу отказаться… Не раз она меня подводила, а расстаться с ней все-таки жалко…
— А более определенно ты не хочешь выразиться?
— Может быть, это несколько сентиментально, — продолжал Дружинин. — Понимаешь, Павел Васильевич, всегда люблю верить людям! Люблю даже вопреки осторожности. Знаю, люди бывают всякие. Отдаю себе полный отчет, что, как цепкая сорная трава, живут в нас пережитки старой жизни… И все-таки верю! Верю потому, что вижу в каждом и стараюсь использовать для нашего дела хорошие качества и черты характера. И когда ко мне приходит новый человек, я всякий раз думаю: «Сколько в тебе, чорт возьми, собрано умения, знания, таланта, мужества, силы! Как бы мне до всего этого добраться, найти всему этому достойное применение, чтобы ты загорелся у меня яркой звездой, а не тлел крохотной коптилочкой? Как сделать, чтобы все мы начали гордиться тобой?»
— Красиво, Алексей Алексеевич! Слишком даже красиво, — задумчиво сказал Медведев.
— Почему слишком?
— Спешишь немного… Не ко всем еще можно подходить с такой меркой. В ином человеке сорняков может оказаться больше, чем ты думаешь… Да, мы идем к тому, чтобы сделать каждого человека вполне достойным доверия общества. Это одна из важных целей коммунистического воспитания, и мы идем к ней. Но заметь: идем, а не пришли! И поэтому я всегда стремлюсь найти хорошее в человеке, но готов встретить и плохое. Руководитель не имеет права быть однобоким, он смотрит на людей со всех сторон. Розовые очки ему не к лицу…
Медведев сделал паузу, ожидая возражений Дружинина, и закурил. Видя, что Дружинин задумался над его словами, Медведев засмеялся и добавил:
— Да, Алексей Алексеевич, не к лицу! Хороший ты человек, а, прости меня, наивный: уж позволь мне сказать тебе то, чего не скажут другие.
Теплый взгляд Медведева говорил Дружинину не меньше, чем его искренние и серьезные слова.
Дружинину вдруг захотелось поговорить с Медведевым не только о деле, но и о своей личной жизни. Рассказать обо всех своих сомнениях, о Валентине, о споре с ней, о детском самолюбии, которое вдруг впуталось в отношения двух взрослых серьезных людей, о том, как вернулось с Чукотки его письмо к Валентине и как теперь ему до боли хотелось получить письмо с чехословацкой маркой…
Но они редко говорили о личном. Дружинин, как и большинство жителей Острова Черного Камня, очень немного знал о семье парторга. Он слышал, что жена Медведева, как и он сам, была инженером и погибла вместе с маленькой дочерью на пароходе, торпедированном японской подводной лодкой во время войны. Двое сыновей Медведева жили с ним на острове и учились в местной школе. Этих двух высоких худощавых мальчиков часто можно было видеть на лодке в бухте и на волейбольной площадке около клуба в центральном поселке.
Дружинин подавил в себе желание заговорить о Валентине.
— Не скажут? — повторил он в ответ на последнее замечание Медведева. — Но почему же не скажут? Неужели ты думаешь, что у меня совсем нет друзей? Не так давно одна женщина также упрекала меня в наивности…
— Где же она? Я хочу пожать руку этой отважной женщине, — сказал Медведев, как бы угадав подавленное желание Дружинина поговорить о Валентине.
Но Дружинин отогнал искушение и сказал коротко:
— Ее нет здесь. Но не будем отвлекаться.
Он вернулся к основной теме разговора.
— Нет, это не розовые очки. Я убедился, что когда людям доверяешь и они видят это, то в девяносто восьми случаях из ста они его оправдывают или стараются все сделать, чтобы его оправдать. Ты меня понимаешь?
— Отчего же не понять? Доверять нужно. Но это не должно быть слепым доверием. Ведь ты, Дружинин, рискуешь не только собой. Может случиться, что из-за твоей доверчивости пострадают сотни людей, за которых ты отвечаешь… Ну, довольно об этом. Все это ты знаешь не хуже, чем я. Скажи все же, как получилось с Рашковым?
— Он был заместителем управляющего в тресте, где я работал по окончании института. Тогда он казался мне отличным работником и руководителем большого масштаба. Когда он пришел ко мне, я понадеялся на свое прежнее впечатление. Вот и все.
— Хорошо, если это будет все, — сказал Медведев.