ПОТРЯСАЮЩЕЕ ОТКРЫТИЕ
Таниэлло ушел с графом в ресторан. Оставшись наедине с Дженарино, Тотоно решил воспользоваться случаем, чтобы рассеять сомнения товарища:
— Видел! Слышал! Поверил, наконец, что он хочет нам только добра.
— Ну и дурак же ты, как я на тебя погляжу, — презрительно отозвался Дженарино.
— Однако, если ты еще будешь ругаться, то это добром не кончиться. Берегись!
— А все-таки, повторяю, что этому графу не верю. Ты только вглядись хорошенько в его физиономию. Препротивное у него лицо.
— О! — начал, было, Тотоно.
— Никаких там ни «о», ни «а» — оборвал его Дженарино.
— Не верим мы ему с Таниэлло.
— Вот как! Да у вас целый заговор за моей спиной! — сердито закричал Тотоно.
— Ну, какой еще там заговор! Только такой дурачина, как ты, не видит и не понимает того, что у него под носом.
— Прошу быть повежливее, — закричал Тотоно, наступая на Дженарино.
«Прыгун» быстро вскочил на ноги, точно торопясь помирить своих друзей.
— Что ты задумал сделать, — грозно спросил Тотоно, подойдя вплотную к Дженарино и пронизывая его злобным взглядом.
— Ну и рожа у тебя! Не лучше чем у твоего графа! — заявил Дженарино.
Они уже готовы были пустить в ход кулаки, когда вдруг услышали за собой незнакомый голос.
— Тише вы! Чего расшумелись.
На пороге стоял ресторанный лакей. У него было открытое и очень добродушное лицо.
Грустно поглядев на мальчиков, он спросил:
— Из-за чего это вы собираетесь драться.
— Синьор Либерти… — начал Дженарино.
— Замолчи, объясню я, — перебил Тотоно.
— Нет я первый. Я начинаю…
— Хорошо, хорошо. Начинай, Тотоно.
— Видите, в чем дело, синьор Станислав, этот дурачина…
— Ого! Еще неизвестно кто из нас двоих дурачина, — оборвал Дженарино. — Думается, что это ты.
— Тише, вы. Продолжай, Тотоно, только товарища не оскорбляй.
— Нет, вы только подумайте, он называет нашего покровителя плутом, а я утверждаю, что он относиться к нам не хуже родного отца. — И, повернувшись к Дженарино, спросил: — Нет, ты только скажи, осел ты этакий, что делали бы мы в Риме без графа?
Здесь они чуть опять не разодрались.
— Но про какого графа вы все болтаете, глупыши? — спросил их лакей. — Не вашего ли длинноногого вы графом величаете? Придумали же.
И, обратившись к Тотоно, прибавил:
— Твои товарищи, мальчуган, куда догадливее тебя.
— Не может быть. Я верю ему… — бормотал смущенный и растерянный Тотоно.
Дженарино смотрел на него торжествующим и уничтожающим взглядом. Лакей подошел к двери и плотно притворил. Он не хотел, чтобы их слышали.
— Вы и не догадываетесь, что еще ожидает вас.
— Что? Что такое? — перепугался Дженарино.
— А то, что ваш граф задумал увезти вас в Америку.
— В Америку! Нет, он везет нас в Женеву, — перебил лакея Тотоно.
— В Женеву! — горько усмехнулся лакей. — Как же! Попадаете вы с ним в Швейцарию! Через три месяца он будет с вами в Америке. За это время, благодаря вам он наберет себе порядочно денег. Вместе с теми, которые вы ему отдали на хранение, ему хватит и на проезд и на первое устройство. Знаете вы, сколько дают вам за выход?
— Ничего не знаем. Он нам не говорит.
— Ну так слушайте! С первого же дня вам платят пятнадцать лир за вечер. И так будут платить месяц, а на второй дадут уже по тридцати. Хозяину не жалко и прибавить. Вы понравились публике.
Мальчики только раскрыли рты, так они были удивлены, и только, молча переглянулись. Говорить они не могли.
— Ну вот, из Рима ваш граф увезет вас в Америку, и там уже будет делать с вами все, что только ему вздумается. О, там он заставит вас работать вовсю. А когда выжмет у вас все, что ему нужно — бросит. В незнакомом городе вышвырнет на улицу. Делайте там что знаете.
В каморке наступила тишина. Из зала доносился слабый и грустный голосок. Таниэлло в третий раз повторял песню:
«Прости, Неаполь, милый мой,
Прости, на век, мой край родной».
— О, Неаполь! Дорогой мой, любимый Неаполь! — рыдал Дженарино.
Тотоно молчал. Лежал, уткнувшись в подушку и не шевелился.
— Полно вам, малыши. Давайте-ка лучше подумаем, чем помочь горю, — вдруг проговорил лакей. — Но прежде всего мне хочется рассказать вам одну маленькую историю.
Станислав Либерти присел на скамейку рядом с поднявшим голову Тотоно и начал:
— Когда-то у меня был сын… Славный мальчик, веселый, здоровый, добрый. Золотое у него было сердце, но частенько он меня не слушался… Любил поставить на своем… Иногда такое придумывал, что другому бы и в голову не пришло. Конечно, и я был виноват. Он был у меня один и порой у меня не хватало для него строгости.
Здесь голос Либерти оборвался. Ему тяжело было рассказывать. Немного помолчав он продолжал:
— И вот случилось, что мой мальчик пропал. Исчез из дома. У шел и больше не вернулся. Где только я его не искал! Никаких следов. А через полгода мне дали знать, что сын мой в Америке. Завез его туда «благодетель» вроде вашего графа… Завез, а потом бросил. Бросил, как щенка на улице… Потом, уже много времени спустя, его, больного, изголодавшегося, подобрали добрые люди. Но спасти мальчика уже было нельзя. Умер мой мальчик.
Несколько времени все молчали.
— И вас ждет такая же участь, как моего сына, — прибавил Станислав.
— Неужели! Но ведь наш граф…
— Замолчи, малыш! Ваш граф — плут, мошенник — и больше ничего!
— Что, не поверил мне? — крикнул Дженарино.
— Поверь хоть мне, мальчуган! — с этими словами Станислав обнял Тотоно. — Все что я говорил, мне рассказал сам граф. С нами он не стесняется. Всю правду у нас в лакейской выбалтывает.
Тут уже Тотоно не выдержал. С плачем бросился на шею Станиславу.
— Спасите, спасите нас! — захлебываясь слезами умолял он. — Не дайте нам погибнуть, как погиб ваш мальчик.
— Тише. Идут! — сказал, насторожившись Станислав.
Вошел граф. На руках его лежал с закрытыми глазами Таниэлло.
Мальчики с трудом сдержались и то, благодаря Станиславу, который делал им знаки, чтобы они не выдали ни его, ни себя.
— Подите, скажите хозяину гостиницы, — обратился к лакею граф, — что самый маленький из артистов заболел от переутомления и завтра выступать не сможет. А теперь идет ваш общий номер. Оба выходите пропеть дуэт, — обратился он к Дженарино.
Мальчики хотели возражать, но Станислав почти вытолкнул их за дверь.
— Потерпите до завтра! Только до завтра. Завтра — всему конец, — успел он им прошептать. И через минуту на эстраде уже раздавалась веселая песня. Она была такая веселая, что увлекла весь зал и публика стала подпевать мальчикам.