962-1174

Народы Древней Руси

?-962

Первые сведения о народах, населявших ВосточноЕвропейскую равнину, говорит Карамзин, пришли от греков. В те времена, когда Греция была уже вполне цивилизованной страной, эти народы были еще дикими и погруженными в глубину невежества, никаких исторических памятников они не оставили. Греки проникли через Босфор и Геллеспонт в Черное море и основали фактории на новых для них землях. В глубины земель, лежащих за пределами побережья, греки не совались – там обитали местные и практически неизвестные грекам племена. Гомер в «Одиссее» называет жителей будущей Южной России киммерианами (киммерийцами в современном правописании). Их землю он изображает «покрытой облаками и туманом: ибо солнце не озаряет сей печальной страны, где беспрестанно царствует глубокая ночь».

Карамзин считал, что этот миф о Киммерийских мраках породил название самого Черного моря. Те же греки выдумали также гиперборейцев – жителей отдаленного Севера, живших за Рифейскими горами «в счастливом спокойствии, в странах мирных и веселых, где бури и страсти неизвестны; где смертные питаются соком цветов и росою, блаженствуют несколько веков и, насытясь жизнию, бросаются в волны морские».

Рифейские горы он почитал за выдуманные и предупреждал, что не стоит их отождествлять с Уральскими. Не стоит, по Карамзину, искать и страну гипербореев, как и их самих, – существование столь удивительного народа в столь удивительной земле он относил к разряду сказок.

Постепенно место мифологии заступила реальность: греки стали путешествовать на север. Гипербореев они там не встретили, но столкнулись со скифами и вытесненными ими западнее германскими племенами. Еще через пару веков они уже различали, кроме скифов, также агафирсов (в Седмиградской области или Трансильвании), невров (в Польше), андрофагов и меланхленов в России (эти были каннибалами и близко знакомиться с ними грекам не хотелось). Восточнее жили сарматы (савроматы), «будины, гелоны (народ греческого происхождения, имевший деревянную крепость), ирки, фиссагеты (славные звероловством), а также бежавшие еще восточнее от своих соплеменников царские скифы.

Греческие торговые караваны доходили только до Уральских гор. О народах, живущих по ту сторону гор, доходили только легенды – и про людей на полгода впадающих в спячку, и про исседонов, в землях которых грифы стерегут золото, и про людей с козьими ногами, и про циклопов, но иногда с той стороны гор на равнину выплескивались вполне реальные орды массагетов. Греки их видели и описывали одежду и вооружение. Греки не желали особенно разбираться в этническом составе северных земель: всех, кто жил к северу от Черного моря, они называли скифами, а их землю – Скифией. Греки наладили со скифами контакты, торговали, но попытки просветить этот народ обычно кончались плачевно.

Во времена правления Филиппа, отца Александра Македонского, скифы были разбиты, а на их земли со временем пришли геты и сарматы. Скифской державы, да и самих скифов как народа не осталось – только имя. Их именем греки и римляне продолжали называть новые народы к северу от моря. Но прошло время, и утвердилось новое наименование для жителей этих мест – сарматы. По римской географии, они жили от Германии до Каспийского моря. Римляне считали, что сарматы – единый народ, состоящий из множества племен, но говорящий на одном языке. К сарматам они причисляли роксоланов, язвигов, аланов, аорсов, сираков и прочих.

В III веке с севера на юг, от Балтийского к Черному морю, стали двигаться готы. Век спустя император Германарих основал государство, простиравшееся от Балтики до Тавриды. Именно ему, по словам хрониста Иордана, удалось покорить балтские племена эстов и герулов и соседствующие с ними племена венедов, которых он считал славянами.

«Во время Плиния и Тацита, – пишет Карамзин, – или в первом столетии, венеды жили близ Вислы и граничили к югу с Дакиею. Птолемей, астроном и географ второго столетия, полагает их на восточных берегах моря Балтийского, сказывая, что оно издревле называлось Венедским. Следственно; ежели славяне и венеды составляли один народ, то предки наши были известны и грекам, и римлянам, обитая на юге от моря Балтийского. Из Азии ли они пришли туда и в какое время, не знаем.

Мнение, что сию часть мира должно признавать колыбелию всех народов, кажется вероятным, ибо, согласно с преданиями священными, и все языки европейские, несмотря на их разные изменения, сохраняют в себе некоторое сходство с древними азиатскими; однако ж мы не можем утвердить сей вероятности никакими действительно историческими свидетельствами и считаем венедов европейцами, когда история находит их в Европе. Сверх того они самыми обыкновениями и нравами отличались от азиатских народов, которые, приходя в нашу часть мира, не знали домов, жили в шатрах или колесницах и только на конях сражались: Тацитовы же венеды имели домы, любили ратоборствовать пешие и славились быстротою своего бега».

В конце IV столетия началось неожиданное переселение гуннов, которое полностью перекроило карту Западной и Восточной Европы. Современники описывали нашествие гуннов как страшную беду. Под ударами воинов Аттилы пал Рим, славянские племена венедов и антов попали под власть гуннов, а южные земли, по Карамзину, обратились в пустыню, где скитались остатки разнообразных племен.

На берега Дуная с востока пришли угры и болгары – там они и осели. Карамзин считал, что движение гуннов заставило сойти со своих мест и многочисленные славянские племена, которые прежде сидели по лесам и были неизвестны римским историкам. Эти племена после исчезновения гуннов расселились как по Западной Европе, так и по Восточной и стали уже племенами знаемыми, они получили общее имя славян.

Карамзин выводил это именование от слова «слава», якобы славяне были хорошими воинами. «Уже в конце пятого века, – сообщает историк, – летописи Византийские упоминают о славянах, которые в 495 году дружелюбно пропустили чрез свои земли немцев-герулов, разбитых лонгобардами в нынешней Венгрии и бежавших к морю Балтийскому; но только со времен Юстиниановых, с 527 года, утвердясь в Северной Дакии, начинают они действовать против империи, вместе с угорскими племенами и братьями своими антами, которые в окрестностях Черного моря граничили с болгарами.

Ни сарматы, ни готфы, ни самые гунны не были для империи ужаснее славян. Иллирия, Фракия, Греция, Херсонес – все страны от залива Ионического до Константинополя были их жертвою; только Хильвуд, смелый Вождь Юстинианов, мог еще с успехом им противоборствовать; но славяне, убив его в сражении за Дунаем, возобновили свои лютые нападения на греческие области, и всякое из оных стоило жизни или свободы бесчисленному множеству людей, так южные берега Дунайские, облитые кровию несчастных жителей, осыпанные пеплом городов и сел, совершенно опустели. Ни легионы римские, почти всегда обращаемые в бегство, ни великая стена Анастасиева, сооруженная для защиты Царяграда от варваров, не могли удерживать славян, храбрых и жестоких.

Империя с трепетом и стыдом видела знамя Константиново в руках их. Сам Юстиниан, совет верховный и знатнейшие вельможи должны были с оружием стоять на последней ограде столицы, стене Феодосиевой, с ужасом ожидая приступа славян и болгаров ко вратам ее. Один Велисарий, поседевший в доблести, осмелился выйти к ним навстречу, но более казною императорскою, нежели победою, отвратил сию грозную тучу от Константинополя. Они спокойно жительствовали в империи, как бы в собственной земле своей, уверенные в безопасной переправе чрез Дунай: ибо гепиды, владевшие большею частию северных берегов его, всегда имели для них суда в готовности.

Между тем Юстиниан с гордостию величал себя Антическим, или Славянским, хотя сие имя напоминало более стыд, нежели славу его оружия против наших диких предков, которые беспрестанно опустошали империю или, заключая иногда дружественные с нею союзы, нанимались служить в ее войсках и способствовали их победам».

Воинственными оказались не только славяне. В середине VI века с востока по Европе прошли орды аваров, подчинив себе огромную территорию от Волги до Эльбы. Византии удалось договориться с аварами и их руками начать подчинение славянских племен, которые очень мешали этой стране спокойно существовать. Аварского хана, подчинившего славянские дунайские племена, именовали – по Карамзину – Баяном.

Осколком древних аваров историк считал кавказских аваров и приводил интереснейший пассаж. Якобы в 1727 году тамошний князек Усмей-Авар сильно захотел дружить с русскими и отправился в стан тогдашнего русского войска. Он всячески заверял русских, что слухи об их победах призвали его поглядеть на таких славных воинов, и припамятовал, что еще его предки в давние времена получили грамоту от русского царя и с его помощью вернули себе княжеское достоинство и земли. Начальник войска, узнав, что эта грамота хранится в семье князька как священная реликвия, решил посмотреть на такую диковину. Каково ж было его удивление, когда князек предъявил документ: это и вправду оказалась грамотка, но выданная. ханом Батыем!

Авары в XIII веке уже прочно занимали свою нишу на Кавказе. Но во времена более древние они владели огромной территорией, которую позже потеряли: на Дунае аваров вытеснили угры, которые взяли себе имя аваров – такая вот история. И авары, и угры были народами не менее воинственными, чем славяне.

Но не все славяне, от зверств которых содрогалась южная Европа, были жестокими воинами. Однажды, приводит историк византийский источник, «греки взяли в плен трех чужеземцев, имевших, вместо оружия, кифары, или гусли. Император спросил, кто они? Мы – славяне, ответствовали чужеземцы, и живем на отдаленнейшем конце Западного океана (моря Балтийского). Хан аварский, прислав дары к нашим старейшинам, требовал войска, чтобы действовать против греков. Старейшины взяли дары, но отправили нас к хану с извинением, что не могут за великою отдаленностию дать ему помощи. Мы сами были 15 месяцев в дороге. Хан, невзирая на святость посольского звания, не отпускал нас в отечество. Слыша о богатстве и дружелюбии греков, мы воспользовались случаем уйти во Фракию. С оружием обходиться не умеем и только играем на гуслях. Нет железа в стране нашей: не зная войны и любя музыку, мы ведем жизнь мирную и спокойную.

Император дивился тихому нраву сих людей, великому росту и крепости их: угостил послов и доставил им способ возвратиться в отечество.

Такое миролюбивое свойство балтийских славян, – добавляет Карамзин, – во времена ужасов варварства, представляет мыслям картину счастия, которого мы обыкли искать единственно в воображении. Согласие византийских историков в описании сего происшествия доказывает, кажется, его истину, утверждаемую и самыми тогдашними обстоятельствами севера, где славяне могли наслаждаться тишиною, когда германские народы удалились к югу и когда разрушилось владычество гуннов».

Постепенно, воспользовавшись моровой язвой, сгубившей треть населения Пелопонесса, славяне расселились по Греции, основали поселения в центральной и юго-восточной Европе.

Но в VII веке дунайские славянские племена были вытеснены усилившимся Болгарским царством. Их потеснили болгары и волохи, впрочем последним тоже не удалось удержать большой территории – их согнали с земли угры белые. Славянам же пришлось переселяться на относительно свободные восточные земли. Таким образом, часть южных славян перешла на территорию Поднепровья. Пришедшие не были чуждым этносом: на этой территории жили родственные им племена.

О происхождении славян историк говорит так: «Может быть, еще за несколько веков до Рождества Христова под именем венедов (Карамзин относительно именования венедов дает ссылку, что, вероятно, название произошло от немецкого глагола «венден» – переходить в места на место, это есть венеды были вынуждены часто менять место жительства) известные на восточных берегах моря Балтийского, Славяне в то же время обитали и внутри России; может быть Андрофаги, Меланхлены, Невры Геродотовы принадлежали к их племенам многочисленным. Самые древние жители Дакии, Геты, покоренные Траяном, могли быть нашими предками: сие мнение тем вероятнее, что в Русских сказках XII столетия упоминается о счастливых воинах Траяновых в Дакии, и что Славяне Российские начинали, кажется, свое летосчисление от времени сего мужественного Императора.

Заметим еще какое-то древнее предание народов Славянских, что праотцы их имели дело с Александром Великим, победителем Гетов. Но Историк не должен предлагать вероятностей за истину, доказываемую только ясными свидетельствами современников. Итак, оставляя без утвердительного решения вопрос: «Откуда и когда Славяне пришли в Россию?», опишем, как они жили в ней задолго до того времени, в которое образовалось наше Государство».

Карамзин считал, что невозможно восстановить пути расселения славян и доказать их автохтонность или неавтохтонность в первые века нашей эры, но можно обозначить ареалы расселения для более позднего времени. В этом вопросе он честно следует начальной русской летописи «Повести Временных лет».

«Повесть» обозначала расселение славян так: «Так же и эти славяне пришли и сели по Днепру и назвались полянами, а другие – древлянами, потому что сели в лесах, а другие сели между Припятью и Двиною и назвались дреговичами, иные сели по Двине и назвались полочанами, по речке, впадающей в Двину, именуемой Полота, от нее и назвались полочане. Те же славяне, которые сели около озера Ильменя, назывались своим именем – славянами, и построили город, и назвали его Новгородом. А другие сели по Десне, и по Сейму, и по Суле, и назвались северянами».

Карамзин комментирует Нестора так: «Многие Славяне, единоплеменные с Ляхами, обитавшими на берегах Вислы, поселились на Днепре в Киевской губернии и назвались Полянами от чистых полей своих. Имя сие исчезло в древней России, но сделалось общим именем Ляхов, основателей Государства Польского. От сего же племени Славян были два брата, Радим и Вятко, главами Радимичей и Вятичей: первый избрал себе жилище на берегах Сожа, в Могилевской Губернии, а второй на Оке, в Калужской, Тульской или Орловской. Древляне, названные так от лесной земли своей, обитали в Волынской Губернии; Дулебы и Бужане по реке Бугу, впадающему в Вислу; Лутичи и Тивирцы по Днестру до самого моря и Дуная, уже имея города в земле своей; Белые Хорваты в окрестностях гор Карпатских; Северяне, соседи Полян, на берегах Десны, Семи и Сулы, в Черниговской и Полтавской Губернии; в Минской и Витебской, между Припятью и Двиною Западною, Дреговичи; в Витебской, Псковской, Тверской и Смоленской, в верховьях Двины, Днепра и Волги, Кривичи; а на Двине, где впадает в нее река Полота, единоплеменные с ними Полочане; на берегах же озера Ильменя собственно так называемые Славяне, которые после Рождества Христова основали Новгород».

Разрыва во времени между основанием этих двух он практически не дает, в следующем же предложении добавляя, что примерно в это же время был основан и Киев.

Согласно той же летописи, Киев был основан Кием, его братьями и сестрой: «Братья Кий, Щек и Хорив, с сестрою Лыбедью, жили между Полянами на трех горах, из коих две слывут по имени двух меньших братьев, Щековицею и Хоривицею; а старший жил там, где ныне (в Несторово время). Они были мужи знающие и разумные; ловили зверей в тогдашних густых лесах Днепровских, построили город и назвали оный именем старшего брата, т. е. Киевом. Некоторые считают Кия перевозчиком, ибо в старину был на сем месте перевоз и назывался Киевым; но Кий начальствовал в роде своем: ходил, как сказывают, в Константинополь и приял великую честь от Царя Греческого; на возвратном пути, увидев берега Дуная, полюбил их, срубил городок и хотел обитать в нем; но жители Дунайские не дали ему там утвердиться, и доныне именуют сие место городищем Киевцом. Он скончался в Киеве, вместе с двумя братьями и сестрою».

Историк, впрочем, считал существование этой семьи основателей мифической. «Имя Киева, – замечает он, – горы Щековицы – ныне Скавицы – Хоривицы, уже забытой, и речки Лыбеди, впадающей в Днепр недалеко от новой Киевской крепости, могли подать мысль к сочинению басни о трех братьях и сестре их: чему находим многие примеры в Греческих и Северных повествователях, которые, желая питать народное любопытство, во времена невежества и легковерия, из географических названий составляли целые Истории и Биографии».

Однако Карамзин добавляет, что из самой легенды следует, что Киев был основан задолго до начала русско-византийских войн и что дулебы, поляне днепровские, лутичи и тивирцы могли участвовать в этих войнах на стороне угнетаемых дунайских славян. Нестор относит основание Киева к 854 году. Современный Карамзину историк Щербатов считал, что на самом деле было построено несколько городков: Хорив воздвиг Хоривицу, Щек – Щековицу, а Лыбедь – городок Лыбедь, и все это кроме Киева.

Чушь, говорит Карамзин, не было таких городов в России, был один Киев. И кто его строил – неизвестно. Между прочим, он дает по византийским источникам и другое имя города – Самватас. Причем, Константин Багрянородный утверждал, что именно так называют город сами его жители. Нестор такого наименования не знает. Но Нестору нужно верить в одном: к десятому веку город уже существовал. Из всех возможных источников «Повесть» – наиболее достоверный.

А вот в приводимую Татищевым Иоакимовскую летопись и легенду об основании Новгорода Карамзин не верит нисколько. Саму летопись он считал подделкой позднего времени, которую принял за реальный первоисточник его предшественник.

По Иоакимовской летописи, история славян выглядела ничем не хуже библейской: «О князях русских старобытных монах Нестор плохо знал, какие дела свершали славяне в Новгороде, а святитель Иоаким, хорошо знающий, написал, что сыны Иафетовы и внуки отделились, и один от князь, Славен с братом Скифом, ведя многие войны на востоке, идя к западу, многие земли у Черного моря и Дуная себе покорили. И от старшего брата прозвались славяне, а греки их либо похвально алазоны, либо поносно амазоны (что значит жены без титек) именовали, как о том стихотворец древний Ювелий говорит.

Князь Славен, оставив во Фракии и Иллирии около моря по Дунаю сына Бастарна, пошел к полуночи и град великий создал, во свое имя Славенск нарек. А Скиф остался у Понта и Меотиса в пустынях обитать, питаясь от скота и грабительства, и прозвалась страна та Скифия Великая. После сего Вандал послал на запад подвластных своих князей и свойственников Гардорика и Гунигара с великими войсками славян, руси и чуди.

И сии уйдя, многие земли завоевав, не возвратились. А Вандал разгневался на них, все земли их от моря до моря себе подчинил и сынам своим передал. Он имел три сына: Избора, Владимира и Столпосвята. Каждому из них построил по городу, и в их имена нарек, и всю землю им разделив, сам пребывал в Великом граде лета многие и в старости глубокой умер, а после себя Избору град Великий и братию его во власть передал.

Потом умер Избор и Столпосвят, а Владимир принял власть над всей землей. Он имел жену от варяг Адвинду, очень прекрасную и мудрую, о ней же многое стариками повествуется и в песнях восхваляется.

По смерти Владимира и матери его Адвинды княжили сыновья его и внуки до Буривоя, который девятым был после Владимира, имена же сих восьми неведомы, ни дел их, разве в песнях древних воспоминают».

Последователи этой точки зрения, в которую Карамзин при всем своем патриотизме не верил, ссылаются в наши дни не только на Иоакимовскую летопись, но также на «Велесову книгу», текст которой стал известен просвещенной публике благодаря так называемым дощечкам Изенбека. Серьезные ученые в дощечки не верят, тем более, что от оных остались только фотоснимки, а сам артефакт сгинул во время последней мировой войны.

Но легенда оказалась весьма живучей. Эх, жаль, что про дощечки ничего не ведал Карамзин, вот бы он рассердился! А ведь те, кто в них верит, как раз считают себя патриотами и защитниками древности славянства!

Легенду о происхождении славян, построивших свой Новгород, хоть и красивую, Карамзин считал, разумеется, легендой. По этой легенде, предки новгородцев владели мало что всей Европой от моря до моря, так еще и воевали во времена Македонского в Египте, Палестине, Греции и подчиняли себе варварские народы. Вот отсюда растут ноги построений Фоменко-Носовского. Карамзин в своих комментариях справедливо называет эту легенду басней.

Карамзин сожалел, что в древних текстах не обозначено времени создания первых городов (кроме Киева и Новгорода), а они, по его разумению, должны были существовать: «Летописец не объявляет времени, когда построены другие Славянские, также весьма древние города в России: Изборск, Полоцк, Смоленск, Любеч, Чернигов; знаем только, что первые три основаны Кривичами и были уже в IX веке, а последние в самом начале X; но они могли существовать и гораздо прежде. Чернигов и Любеч принадлежали к области Северян».

Во всяком случае, на территории Молдавии и Бессарабии имелись города, построенные лутичами. Один из них в позднее время носил название Акермана, но давным-давно он именовался Белым городом. Арабы упоминали также какой-то процветающий торговый центр недалеко от самой Хазарии – Машфат.

К тому же города были не только у славян. На восточно-европейской равнине кроме них жили и другие этносы. «Меря вокруг Ростова и на озере Клещине, или Переславском; Мурома на Оке, где сия река впадает в Волгу; Черемиса, Мещера, Мордва на юго-восток от Мери; Ливь в Ливонии; Чудь в Эстонии и на восток к Ладожскому озеру; Нарова там, где Нарва; Ямь или Емь в Финляндии; Весь на Белеозере; Пермь в Губернии сего имени; Югра или нынешние Березовские Остяки на Оби и Сосве; Печора на реке Печоре.

Некоторые из сих народов уже исчезли в новейшие времена или смешались с Россиянами; но другие существуют и говорят языками столь между собой сходственными, что можем несомнительно признать их, равно как и Лапландцев, Зырян, Остяков Обских, Чуваш, Вотяков, народами единоплеменными и назвать вообще Финскими».

И эти народы, которые совершенно напрасно считались во времена Карамзина дикими, тоже имели свои города: «весь – Белоозеро, меря – Ростов, мурома – Муром».

Близкими соседями были также балтские народы – земгола, литва, летгола, корс. Эти племена были менее развитыми и вынуждены были платить своим соседям дань, как и более северные эсты. В таком положении находились земли от северного до южного морей, когда появились новые завоеватели. С севера на юг двинулись варяги, с юга-востока на юго-запад – хазары.

В VII веке хазары дошли до Византии, охватив огромную территорию между Дунаем и Волгой. Они не могли не зацепить по дороге славянские племена. Для них это была легкая добыча, поскольку племена были разобщены.

С новыми соседями пришлось считаться не только славянским племенам, но и всесильной Византии. Хазарский каган считался у ромеев другом и союзником. «Цари – пишет Карамзин, – искали убежища в их станах, дружбы и родства с Каганами; в знак своего к ним почтения украшались в некоторые торжества одеждою Козарскою и стражу свою составили из сих храбрых Азиатцев. Империя в самом деле могла хвалиться их дружбою; но, оставляя в покое Константинополь, они свирепствовали в Армении, Иверии, Мидии; вели кровопролитные войны с Аравитянами, тогда уже могущественными, и несколько раз побеждали их знаменитых Калифов».

Несомненно, в список хазарских завоеваний вошла и вся южная часть восточно-европейской равнины. Славяне вынуждены были платить опасному соседу дань. Точно так же они сами получали дань со своих соседей, ничего неординарного. Приведенной Нестором легенде, что славянские вожди сумели напугать хазар и как-то выпутались из этого рабства, Карамзин совершенно не верил. «Киевляне, – пишет Нестор, – дали своим завоевателям по мечу с дыма и мудрые старцы Козарские в горестном предчувствии сказали: Мы будем данниками сих людей: ибо мечи их остры с обеих сторон, а наши сабли имеют одно лезвие».

Басня, отвечает на это историк: летопись составлялась в счастливом веке, когда угроза завоевания и рабства миновала. На самом деле все племена, до которых добрались хазарские военные отряды, платили дань. Впрочем, хазарам пришлось довольствоваться бедной данью – славянские племена не пользовались драгоценными металлами, так что могли платить лишь плодами своего труда и живым товаром – рабами. Под власть новых хозяев попал только юг – до Оки на севере. Но и север тоже не оказался без захватчиков.

Рюрик, Синеус и Трувор

862–879

Славян, осевших на северных землях, подчинили варяги. Первое их появление датировано летописью 850 годом. Это вообще первая дата, которую приводит Нестор. Данью были обложены все народы севера – чудь, меря, весь и славяне. Очевидно, что эти племена находились в союзе.

Спустя два года местные жители сумели изгнать захватчиков, но тут – по летописи – возникла другая проблема: начались раздоры в стане союзников. И, по летописной легенде, из-за моря были срочно приглашены трое братьев-варягов, чтобы управлять этой многонациональной землей.

Эти призванные чужеземцы происходили, как сообщала летопись, от племени русского. Вот здесь Карамзин и предлагает сначала разобраться, что ж это за племя русское и чем оно отличалось от славянского племени, которое их, собственно, призвало: «Прежде всего решим вопрос: кого именует Нестор Варягами? Мы знаем, что Балтийское море издревле называлось в России Варяжским: кто же в сие время – то есть в IX веке – господствовал на водах его? Скандинавы, или жители трех Королевств: Дании, Норвегии и Швеции, единоплеменные с Готфами. Они, под общим именем Норманов или Северных людей, громили тогда Европу. Еще Тацит упоминает о мореходстве Свеонов или Шведов; еще в шестом веке Датчане приплывали к берегам Галлии: в конце осьмого слава их уже везде гремела, и флаги Скандинавские, развеваясь пред глазами Карла Великого, смиряли гордость сего Монарха, который с досадою видел, что Норманы презирают власть и силу его.

В девятом веке они грабили Шотландию, Англию, Францию, Андалузию, Италию; утвердились в Ирландии и построили там города, которые доныне существуют; в 911 году овладели Нормандиею; наконец, основали Королевство Неаполитанское и под начальством храброго Вильгельма в 1066 году покорили Англию. Мы уже говорили о древнем их плавании вокруг НордКапа, или Северного мыса: нет, кажется, сомнения, что они за 500 лет до Колумба открыли полунощную Америку и торговали с ее жителями.

Предпринимая такие отдаленные путешествия и завоевания, могли ли Норманы оставить в покое страны ближайшие: Эстонию, Финляндию и Россию? Нельзя, конечно, верить Датскому Историку Саксону Грамматику, именующему Государей, которые будто бы царствовали в нашем отечестве прежде Рождества Христова и вступали в родственные союзы с Королями Скандинавскими: ибо Саксон не имел никаких исторических памятников для описания сей глубокой древности и заменял оные вымыслами своего воображения; нельзя также верить и баснословным Исландским повестям, сочиненным, как мы уже заметили, в новейшие времена и нередко упоминающим о древней России, которая называется в них Острагардом, Гардарикиею, Гольмгардом и Грециею: но Рунические камни, находимые в Швеции, Норвегии, Дании и гораздо древнейшие Христианства, введенного в Скандинавии около десятого века, доказывают своими надписями (в коих именуется Girkia, Grikia или Россия), что Норманы давно имели с нею сообщение.

А как в то время, когда, по известию Несторовой летописи, Варяги овладели странами Чуди, Славян, Кривичей и Мери, не было на Севере другого народа, кроме Скандинавов, столь отважного и сильного, чтобы завоевать всю обширную землю от Балтийского моря до Ростова (жилища Мери), то мы уже с великою вероятностию заключить можем, что Летописец наш разумеет их под именем Варягов. Но сия вероятность обращается в совершенное удостоверение, когда прибавим к ней следующие обстоятельства:

Имена трех Князей Варяжских – Рюрика, Синеуса, Трувора – призванных Славянами и Чудью, суть неоспоримо Норманские: так, в летописях Франкских около 850 года – что достойно замечания – упоминается о трех Рориках: один назван Вождем Датчан, другой Королем (Rex) Норманским, третий просто Норманом; они воевали берега Фландрии, Эльбы и Рейна. В Саксоне Грамматике, в Стурлезоне и в Исландских повестях, между именами Князей и Витязей Скандинавских, находим Рурика, Рерика, Трувара, Трувра, Снио, Синия.

Русские Славяне, будучи под владением Князей Варяжских, назывались в Европе Норманнами, что утверждено свидетельством Лиутпранда, Кремонского Епископа, бывшего в десятом веке два раза Послом в Константинополе. «Руссов, говорит он, именуем и Норманнами».

Цари Греческие имели в первом-надесять веке особенных телохранителей, которые назывались Варягами, ßapayyoi, а по-своему Waringar, и состояли большею частию из Норманов. Слово Vaere, Vara есть древнее Готфское и значит союз: толпы Скандинавских витязей, отправляясь в Россию и в Грецию искать счастия, могли именовать себя Варягами в смысле союзников или товарищей. Сие нарицательное имя обратилось в собственное, – Константин Багрянородный, царствовавший в Х веке, описывая соседственные с Империею земли, говорит о порогах Днепровских и сообщает имена их на Славянском и Русском языках. Русские имена кажутся Скандинавскими: по крайней мере не могут быть изъяснены иначе.

Законы, данные Варяжскими Князьями нашему Государству, весьма сходны с Норманскими. Слова Тиун, Вира и прочие, которые находятся в Русской Правде, суть древние Скандинавские или Немецкие (о чем будем говорить в своем месте).

Сам Нестор повествует, что Варяги живут на море Балтийском к западу, и что они разных народов: Урмяне, Свис, Англяне, Готы. Первое имя в особенности означает Норвежцев, второе – Шведов, а под Готами Нестор разумеет жителей Шведской Готии. Англяне же причислены им к Варягам для того, что они вместе с Норманами составляли Варяжскую дружину в Константинополе. Итак, сказание нашего собственного Летописца подтверждает истину, что Варяги его были Скандинавы.

Но сие общее имя Датчан, Норвежцев, Шведов не удовлетворяет любопытству Историка: мы желаем знать, какой народ, в особенности называясь Русью, дал отечеству нашему и первых Государей и само имя, уже в конце девятого века страшное для Империи Греческой?

Напрасно в древних летописях Скандинавских будем искать объяснения: там нет ни слова о Рюрике и братьях его, призванных властвовать над Славянами; однако ж Историки находят основательные причины думать, что Несторовы Варяги-Русь обитали в Королевстве Шведском, где одна приморская область издавна именуется Росскою, Ros-lagen. Жители ее могли в VII, VIII или IX веке быть известны в землях соседственных под особенным названием так же, как и Готландцы, коих Нестор всегда отличает от Шведов. Финны, имея некогда с Рос-лагеном более сношения, нежели с прочими странами Швеции, доныне именуют всех ее жителей Россами, Ротсами, Руотсами.

Сие мнение основывается еще на любопытном свидетельстве историческом. В Бертинских Летописях, изданных Дюшеном, между случаями 839 года описывается следующее происшествие: «Греческий Император Феофил прислал Послов к Императору Франков, Людовику Благонравному, и с ними людей, которые называли себя Россами (Rhos), а Короля своего Хаканом (или Гаканом), и приезжали в Константинополь для заключения дружественного союза с Империею. Феофил в грамоте своей просил Людовика, чтобы он дал им способ безопасно возвратиться в их отечество: ибо они ехали в Константинополь чрез земли многих диких, варварских и свирепых народов: для чего Феофил не хотел снова подвергнуть их таким опасностям. Людовик, расспрашивая сих людей, узнал, что они принадлежат к народу Шведскому.

Гакан был, конечно, одним из Владетелей Швеции, разделенной тогда на маленькие области, и, сведав о славе Императора Греческого, вздумал отправить к нему Послов. Сообщим и другое мнение с его доказательствами. В Степенной Книге XVI века и в некоторых новейших летописях сказано, что Рюрик с братьями вышел из Пруссии, где издавна назывались Курский залив Русною, северный рукав Немана, или Мемеля, Руссою, окрестности же их Порусьем.

Варяги-Русь могли переселиться туда из Скандинавии, из Швеции, из самого Рослагена, согласно с известиями древнейших Летописцев Пруссии, уверяющих, что ее первобытные жители, Ульмиганы или Ульмигеры, были в гражданском состоянии образованы Скандинавскими выходцами, которые умели читать и писать. Долго обитав между Латышами, они могли разуметь язык Славянский и тем удобнее примениться к обычаям Славян Новогородских. Сим удовлетворительно изъясняется, отчего в древнем Новегороде одна из многолюднейших улиц называлась Прусскою.

Заметим также свидетельство Географа Равенского: он жил в VII веке, и пишет, что близ моря, где впадает в него река Висла, есть отечество Роксолан, думают, наших Россов, коих владение могло простираться от Курского залива до устья Вислы.

Вероятность остается вероятностию: по крайней мере знаем, что какой-то народ Шведский в 839 году, следственно, еще до пришествия Князей Варяжских в землю Новогородскую и Чудскую, именовался в Константинополе и в Германии Россами».

Итак, в 859 году на землю славян вторгаются завоеватели с севера, через два года им удается скинуть это ярмо, а в 862 году славяне вдруг почему-то сами идут на поклон к варягам и просят себе правителя. Карамзин в этом никакой логики не видел. Он предлагает не видеть этой логики и своему читателю. Если раньше славяне отлично обходились без князя, которого историк считает самодержцем, если они не желали никому подчиняться, то что же заставило их после удачного освобождения от варяжской дани пойти на поклон к варягам?

За два года, справедливо замечает Карамзин, идея самодержавного правления не может поселиться в головах, привыкших веками к народному правлению. Этого не может быть потому, что не может быть. Действительно, так быть не может. И тут бы усомниться Карамзину в достоверности сведений Нестора, ведь в прочих вопросах он сомневается, и не однажды, но… Вопрос определяющий: самодержавие для него – наилучшая модель построения государства. Монарх, который отец своим подданным, должен заботиться об их благе и определять их будущее. Вот почему на правильно заданный вопрос он дает неправильный ответ: «Историк должен по крайней мере изъявить сомнение и признать вероятною мысль некоторых ученых мужей, полагающих, что Норманы ранее 859 года брали дань с Чуди и Славян. Как Нестор мог знать годы происшествий за 200 и более лет до своего времени? Славяне, по его же известию, тогда еще не ведали употребления букв: следственно, он не имел никаких письменных памятников для нашей древней Истории и счисляет годы со времен Императора Михаила, как сам говорит, для того, что Греческие Летописцы относят первое нашествие Россиян на Константинополь к Михаилову Царствованию.

Из сего едва ли не должно заключить, что Нестор по одной догадке, по одному вероятному соображению с известиями Византийскими, хронологически расположил начальные происшествия в своей летописи. Самая краткость его в описании времен Рюриковых и следующих заставляет думать, что он говорит о том единственно по изустным преданиям, всегда немногословным. Тем достовернее сказание нашего Летописца в рассуждении главных случаев: ибо сия краткость доказывает, что он не хотел прибегать к вымыслам; но летосчисление делается сомнительным. При Дворе Великих Князей, в их дружине отборной и в самом народе долженствовала храниться память Варяжского завоевания и первых Государей России: но вероятно ли, чтобы старцы и Бояре Княжеские, коих рассказы служили, может быть, основанием нашей древнейшей летописи, умели с точностию определить год каждого случая? Положим, что языческие Славяне, замечая лета какими-нибудь знаками, имели верную хронологию: одно ее соображение с хронологиею Византийскою, принятою ими вместе с Христианством, не могло ли ввести нашего первого Летописца в ошибку?

Впрочем, мы не можем заменить летосчисление Несторова другим вернейшим; не можем ни решительно опровергнуть; ни исправить его, и для того, следуя оному во всех случаях, начинаем Историю Государства Российского с 862 года».

Все. Нестор не знал, что варяги давненько уже ходили за данью к славянам. За это время те попривыкли к самодержавному правлению. Потом, видимо, решили взбунтоваться, но власть поделить не смогли. Вот и пришлось снова идти на поклон. Зато эти самые заморские хозяева тут же стали никакими не завоевателями, а отцами-основателями всей русской государственности…

Легенда о варяжском призвании была не лучше и не хуже других, помещенных в летописи. Однако именно она идеальнейшим образом соотносилась с самодержавием как лучшей формой правления. Французы тоже попробовали сделать у себя революцию – и что? Появился император Наполеон, который взял престол силой. Если даже французам пришлось отказаться от народного правления, то древним славянам сам бог велел. Мир у них был патриархальный, нравы довольно дикие, без хорошего самодержца не обойтись… К тому же, указывает Карамзин, южные славяне уже превосходно знали княжеское правление. У них имелась собственная племенная аристократия: «Сия власть означалась у Славян именами Боярина, Воеводы, Князя, Пана, Жупана, Короля или Краля и другими. Первое без сомнения происходит от боя и в начале своем могло знаменовать воина отличной храбрости, а после обратилось в народное достоинство. Византийские летописи в 764 году упоминают о Боярах, Вельможах, или главных чиновниках Славян Болгарских.

Воеводами назывались прежде одни воинские начальники; но как они и в мирное время умели присвоить себе господство над согражданами, то сие имя знаменовало уже вообще повелителя и властелина у Богемских и Саксонских Вендов, в Крайне Государя, в Польше не только воинского предводителя, но и судию.

Слово Князь родилось едва ли не от коня, хотя многие ученые производят его от Восточного имени Каган и Немецкого Konig. Имя Панов, долго могущественных в Венгрии, до самого XIII века означало в Богемии владельцев богатых, а на Польском языке и ныне значит Господина.

Округи в Славянских землях назывались Жупанствами, а Правители их Жупанами, или Старейшинами, по толкованию Константина Багрянородного; древнее слово Жупа означало селение. Главною должностию сих чиновников было правосудие: в Верхней Саксонии и в Австрии Славянские поселяне доныне называют так судей своих; но в средних веках достоинство Жупанов уважалось более Княжеского. В разборе тяжебных дел помогали им Суддавы, или частные судьи. Странное обыкновение сохранилось в некоторых Славянских деревнях Лаузица и Бранденбурга: земледельцы тайно избирают между собою Короля и платят ему дань, какую они во время своей вольности платили Жупанам.

Наконец, в Сервии, в Далмации, в Богемии Владетели стали именоваться Кралями или Королями, то есть, по мнению некоторых, наказателями преступников, от слова кара или наказание».

То есть, делает он вывод, первая власть, которая образовалась у славянских племен, была военной. Судя по особенностям тогдашней жизни, иной она и быть не могла. Но такая власть зависела от народного выбора, если пан, король, жупан или князь правили дурно, народ находил кого-нибудь получше.

Некоторые князья оказывались счастливчиками: их не изгоняли, и в некоторых случаях они даже умудрялись передавать власть своим детям. Так складывалась форма наследственной власти, сосредоточенной в руках одной семьи.

К IX веку, к которому относится легенда о призвании варягов, наследное право уже практически победило выборную военную власть. Именно этим объясняется, что власть приглашенных править князей распространяется только на их семью и передается от отца к сыну.

Правда, тут стоит заметить, что с передачей власти могла бы возникнуть проблема, если бы братья Рюрика вовремя не умерли, оставив ему фактически ничем не ограниченную власть, а жена произвела на свет только одного наследника, тоже не давая повода борьбы за власть между потомством. Причем, эта власть не была установлена силой и порабощением, а была вручена избранному правителю всенародным сходом.

«Нестор пишет, – сообщает Карамзин, – что Славяне Новогородские, Кривичи, Весь и Чудь отправили Посольство за море, к Варягам-Руси, сказать им: Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет: идите княжить и владеть нами. Слова простые, краткие и сильные! Братья, именем Рюрик, Синеус и Трувор, знаменитые или родом или делами, согласились принять власть над людьми, которые, умев сражаться за вольность, не умели ею пользоваться.

Окруженные многочисленною Скандинавскою дружиною, готовою утвердить мечом права избранных Государей, сии честолюбивые братья навсегда оставили отечество. Рюрик прибыл в Новгород, Синеус на Бело-озеро в область Финского народа Веси, а Трувор в Изборск, город Кривичей. Смоленск, населенный также Кривичами, и самый Полоцк оставались еще независимыми и не имели участия в призвании Варягов».

Для Карамзина это очень важно: русские правители – не узурпаторы, они получили власть по единодушному приговору всего народа (и не только славянского, но и финно-угорских племен). С какой стати местная аристократия вдруг пожертвовала собственной выгодой и решилась призвать чужеземцев? Найдено великолепное объяснение: норманны (то есть варяги) были гуманистами – поддерживали порядок, брали легкую дань, не проявляли насилия и всячески образовывали народы.

А вот местные бояре дрались за власть и народ, очевидно, мучили. Так что решение позвать варягов назад исходило не от аристократов, а от простого народа. Боярам пришлось согласиться, потому что. сами понимаете: откажутся – больше не жить.

Для Карамзина 862 год – точка отсчета, с которой начинается путь объединения народов и их движение к созданию сильного государства с легитимными монархами во главе.

Однако не только потомков, но даже современников Карамзина донимал вопрос: а где же он, собственно, увидел монархию? В чем выражалось самодержавное правление того же Рюрика?

Ведь именно при Рюрике, пусть и легендарном, зафиксированы летописцем первые народные выступления против княжеской власти. То есть тот самый народ, что всем миром звал на правление заморского князя со всей Русью, вдруг взбунтовался в Новгороде и послал этого князя подальше.

Рюрик был первым, кто этой новгородской чести удостоился, пусть это и легенда: «новейшие Летописцы говорят, что Славяне скоро вознегодовали на рабство и какой-то Вадим, именуемый Храбрым, пал от руки сильного Рюрика вместе со многими из своих единомышленников в Новегороде – случай вероятный: люди, привыкшие к вольности, от ужасов безначалия могли пожелать Властителей, но могли и раскаяться, ежели Варяги, единоземцы и друзья Рюриковы, утесняли их – однако ж сие известие, не будучи основано на древних сказаниях Нестора, кажется одною догадкою и вымыслом».

В другой главе, безотносительно Рюрика, Карамзин подобные случаи бунта вовсе не находил «догадкою и вымыслом», а давал такое объяснение: не народ пытался изгнать князей, а бояре, недовольные тем, что власть у них уплыла прямо из рук. Конечно, никаких бояр в том виде, что существовали несколько столетий спустя, в новгородской земле IX века не имелось. Как не имелось ни монарха, ни монархии, ни гуманистов-варягов.

Но эта карамзинская неточность в определениях и желание найти идеальный способ правления в глубокой древности породили уже идею государственного уровня: версия самодержавия в исполнении Рюрика легла в основу той искомой даты, откуда началась государственность. 862 год был признан ее рождением. Именно поэтому и тысячелетие существования Российской империи как государства отмечалось в 1862 году. Карамзин до этого дня не дожил, но мог бы порадоваться.