Я вырос, стал взрослым человеком; все меня любили; у меня завелись деньги. Но в сердце моем горело одно желанье: отомстить за родителей и освободить родину от турецких и фанариотских злодеев. Я открыл табачную лавочку и взял к себе в услужение маленького брата. Однажды вечером ко мне в лавку пришел смуглый старик и спросил, не я ли Коста, сын кожевника. Услыхав утвердительный ответ, он кинулся ко мне, обнял меня и воскликнул:
— Милый сынок! Ты не узнаешь своего отца? Когда я расстался с тобой, ты был еще совсем маленьким. Бедная твоя мать!..
Тут я в свою очередь обнял отца, прижал его к своей груди, и слезы градом полились из моих глаз.
— Где же ты был все это время, милый отец? — спросил я его.
— Не спрашивай, сынок, где я был и что перенес. Мне слишком тяжело рассказывать о своей жизни, а о твоей матери еще в тысячу раз тяжелей… Ты не увидел бы меня живым в своем доме, сын мой, если б у меня не было к тебе дела — и очень важного… Скажи мне, любишь ты свою мать, которая родила тебя на свет? Жаль тебе ее?
— Кто не любит своей матери? — ответил я.
— Хочешь ли ты отомстить за ее позор и смерть?
— Я давно уже поклялся отомстить за нее, и, с божьей помощью, отомщу.
— Будь жив, сынок! Будь благословен, дитя мое! Счастлив отец, имеющий такого сына, счастлива и мать, или ее душа, что есть кому заступиться за нее.
— Скажи, что надо сделать? — спросил я.
— Купи себе ружье, пистолеты и пороху и будь готов. А я через месяц приду за тобой. Прощай.
— Куда же ты, отец? Ведь ты устал. Войди в комнату, отдохни.
— Через неделю, — ответил отец и вышел из лавки.
Кто не помнит событий 1848 года! Кто не знает, сколько крови было тогда пролито за человеческую свободу и счастье бедняков! И в то же время кто не знает, как рушились их надежды и какие муки купили они ценой своей крови! Поднялись мадьяры, поднялись сербы и румыны, поднялись и мы — но никто ничего не добился. Еще не пришло время.
Когда раздался первый ружейный выстрел в Германии, отец мой воскликнул:
— Теперь пора приняться за дело, пора отомстить нашим злодеям и заставить их захлебнуться в той крови, которую они пролили. Разве не стыдно нам оставаться рабами, когда все борются за свою свободу и жизнь? Каждый честный болгарин должен сменить серп на саблю, соху на ружье, зерно на пули. За дело, за дело! Чтобы не краснеть перед сербами и румынами, перед цыганами!
— Я знаю, что пора приняться за дело, но сперва надо приготовиться, надо закупить оружие и харчи, надо кликнуть клич по селам, чтобы там тоже были готовы и ждали первого выстрела, — заметил Трено Калыч.
— Давайте готовиться, действовать! Продадим свое добро и купим, что нужно! — воскликнул я.
— Правильно, сынок. Продай, что у тебя есть, и созови тех, кого знаешь, — понадежней да похрабрее. Скажи им, чтоб они приходили завтра в два часа утра в Пашовский заповедник, к роднику. А ты, Трено, отправляйся в Видин и узнай, сколько там войска, — сказал отец.
— А как быть с крестьянами? Ведь надо и их оповестить, чтоб они тоже приготовились, — сказал я.
— Это уж мое дело, — ответил отец.