— Пойди ко мне, милый, пойди, сынок! Сядь вот сюда… Я ему покажу, как бить чорбаджийских детей! Не плачь, детка! Я скажу папе, чтоб он тебе желтый поясок купил, — говорила нежная мамаша, гладя своего ягненочка по головке.
— Никогда эти мерзавцы спокойно спать не дадут, — произнес вулкан, потирая себе подбородок. — Только заснул… И приснилось мне… Постой, постой!.. Что же мне приснилось? Ага, приснилось мне, будто ты превратилась в медведицу и пляшешь перед конаком… И поводырь у тебя — цыган… А я сижу с полицейским и пью с ним водку. А Иван водку принес?
— Вот она, — ответила чорбаджийка.
— Налей-ка мне.
— Папка, дай мне водки, — промолвил наследник.
— Ты еще мал. Не пей водки. Кто водку пьет, тот не будет порядочным человеком. Только бездельники водку пьют, — принялся читать наставление Нено.
— Я хочу пить водку и стать таким, как ты, — ответил сын.
— Да разве я бездельник? — спросил отец, ущипнув сына за шею.
— А зачем водку пьешь? — возразил сын.
— Я большой, а ты маленький, — ответил отец.
— Разве маленькие бездельники хуже больших?
— Экий плутишка! — промолвил отец и велел жене налить остроумному оратору водочки.
— Выпей, сынок, выпей, милый!.. Коли душа просит, выпей малость… У нас водка не как у других. Ею и цариц потчевать можно.
Тут мамаша налила водки в один из тех бокалов, которые до распространения цивилизации носили название винных, и подала его своему дитятке.
— Подлей водички, — сказала она.
— Без воды вкусней, — возразил Николчо, выпил, два раза причмокнул и отдал бокал матери, которая следила за действиями сыночка с таким умильным выражением, какое обычно появляется у мамаш, когда они слышат похвалы своему ребенку.
Вот как жили эти два счастливых существа, готовившиеся к тому, чтобы, оставив потомство, увеличить человеческий род. Вот как жили эти два жирных сердца, надеявшиеся вырастить порядочного, любящего свою родину сына, который успокоит их старость. Наконец, вот как жили эти два гражданина, пользовавшиеся уважением простых смертных, игравшие важную роль в казанлыкской истории и собиравшиеся оставить по себе славное имя…
А Николчо рос себе да рос. Розовая водочка, выпитая им в саду, оказала чудное действие на его характер: в тот знаменательный день у него возникло желание с особой энергией продолжать начатое, доказав родителям, что скопленный ими капитал у него не залежится… Прежде всего Николчо постарался найти себе товарищей, так как даже казанлыкская розовая водка требует веселой компании и приятной беседы. Но, как уже сказано, Николчо был очень похож на своих родителей, которые задирали нос, говорили с малоимущими высокомерно и презирали голых и босых. Это очень важное обстоятельство нередко ставило нашего героя в затруднительное положение.
«Стоянов сын любит командовать, а Христов мальчишка по возрасту не подходит, — размышлял Николчо. — Мне нужен такой товарищ, который бы меня слушался, но был бы тоже чорбаджийский сын».
Николчовы желания не осуществились. Чорбаджийские сыновья, имевшие довольно веские основания жить самостоятельно и управлять своими подданными по собственному усмотрению, не могли с ним сблизиться, так как имена его родителей были день и ночь на языке у всех, обладающих даром речи. Но судьба человеческая — довольно своенравная и легкомысленная особа. В один прекрасный день Ненов сын, махнув рукой, отправился на загородную прогулку с несколькими полуприятелями, среди которых один был поповичем, а другой внуком дьявола.
Это произошло как раз в то время, когда Николчо начал уже засматриваться на дочерей Евы. Смеркалось. Солнечные лучи потускнели, птицы направились к своим гнездам, чтобы дать покой утомленным крыльям, направо и налево слышалось комариное пение, кое-где еще гонялись друг за дружкой бабочки, в болоте квакали лягушки, возле некоторых порот мычали коровы. Ветер веял как-то успокоительно. В это время Николчо и его товарищ уселись на травке под ивой и достали из карманов две изрядные фляги с водкой да пакетик с миндальными орехами.
— А капли английские купил? — осведомился один из Николчовых приятелей, Христо Новый, бледный, кривоносый и толстогубый.
— Купил, — ответил другой, румяный, толстощекий и белолицый.
Это был сын священника Михал.
— А зачем английские капли? — спросил Николчо.
— Эх ты, простофиля! — воскликнул Христо, захохотав от души. — Тебе, видно, с азов начинать надо. А еще говорят, что ты гологан-беям сто очков вперед дашь! Ежели в розовую водку немножко английских капель влить, она мертвого воскресит. Вот как! Одни только сопотовцы да калоферцы без английских капель ее пьют… А знаешь, что доктор наш говорит? Кто розовую водку без английских капель пьет, тот башмаки теряет, как сопотовец потерял.
— А кто с каплями, тот женится вслепую, — ответил Николчо, ухватив приятеля за нос.
Знаете, какую штуку выкинул один из новых докторов в Казанлыке? Напился розовой водки (с английскими каплями) и отправился к больной. А у нее в доме этакая черноглазая козочка. И понравилась эта козочка доктору. Пьяному и самодива по вкусу, а дочка больной хоть не подходила для доктора, а все-таки ничего себе была. Вот берет он больную за руку, пульс ей щупает, язык просит высунуть. Потом велел ей теплые кирпичи к пяткам прикладывать, а дочку попросил водицы принести.
— Знаешь, зачем я пришел? — спрашивает он у матери.
— Чтоб меня лечить, — с удивлением ответила та. — Ведь я за тобой посылала.
— Нет, не для этого, — возразил доктор. — Я свататься пришел.
— К кому же свататься-то? — спрашивает больная.
— Да к твоей дочке, — ответил он.
Удивилась женщина, просит у врача, чтоб он ей подумать дал, с мужем, с дочерью поговорить. На другой день, мол, ответ получишь. Да розовая водка — она бешеная, даже когда ее без английских капель пьют; объявил доктор больной, что не может ждать и требует немедленной помолвки. Мать — не будь дура — решила воспользоваться действием розовой водки: девушка-то была бедных родителей, да и ничего особенного в ней не было, так что о лучшем женихе она и мечтать не могла. И послала мать дочку за отцом, который тогда в корчме сидел и пропивал свой последний заработок. Отец пришел и родных да друзей с собой привел. Выпили добрые люди еще по нескольку чарок розовой водки, поговорили — вдруг приподымается на постели мать и объявляет всему собранию, что доктор к ее дочери сватается. Выпили еще по одной, и доктор был помолвлен. Подарил он девушке кольцо свое да десять крупных золотых, между ними несколько фальшивых ирмиликов…
После этого почтенная компания так нарезалась, что розовая водка уже не умещалась в своих поклонниках и стала возвращаться обратно, растекаясь у них по бороде. Разошлись только поздно ночью, причем одни выписывали мыслете, другие — наши, а третьи — оные. Доктор, неспособный выписать самостоятельно даже простое люди[91], попал домой благодаря помощи сильных рук, державших его подмышки, и руководству разумного существа, передвигавшего ему ноги. На другой день он проспал почти до полудня. А когда проснулся и приказал слуге подать ему умыться, к нему явилось несколько ранних пташек из числа вчерашних приятелей, на которых даже ничем не разбавленная розовая водка не оказывала «аллилуйного» влияния.
— Сердечно поздравляем! — кивая и улыбаясь, промолвили они.
Доктор ущипнул себя за нос, протер глаза, постучал ногой в пол, думая, что спит. Но эти упражнения не дали никаких результатов.
— Поздравляем! — повторили визитеры.
— С чем? Что случилось? Уж не отелилась ли у тетки корова? — спросил доктор, хлопая глазами, как собака на мельнице.
— Поздравляем с помолвкой, — ответили гости.
— С какой помолвкой?
— Господи, да он позабыл! — воскликнул отец Кын.
— Разве ты забыл, что мы тебя сосватали вчера вечером? — спросил отец Желязко.
Услыхав это малоутешительное сообщение и припомнив свою суженую, доктор почувствовал, что по спине у него поползли мурашки.
— С кем сосватали? — спросил он.
Присутствующие выпучили глаза и разинули рты. Поднялся хохот, послышались насмешки, всякие замечания.
— Я был пьян, ничего не помню. Знаю только, что возвращался из Таш-бунара и наклюкался как сапожник, — сказал доктор.
— Пьян — не пьян, а девушка — твоя, — возразил один.
— Едем к невесте, там тебя давно ждут, — прибавил другой.
— Одевайся, — сказал третий.
— Такой свадьбы еще не было в Казанлыке, — заметил четвертый.
После того как собравшиеся высказали свои мнения, замечания и упреки, доктор, ударив себя по лбу, воскликнул:
— Вот какую штуку сыграла со мной проклятая розовая водка!
— Благословенно вино и проклято пьянство, — промолвил отец Желязко, понюхав свой подрясник, доставлявший ему духовную пищу, так как имел обыкновение обливаться розовой водкой через каждые пять минут.
— А как вы пьете розовую водку: с английскими каплями или без них? — осведомился учитель Славе, глядя доктору в глаза.
— С ними, — печально ответил тот.
— Чудесно! — воскликнул учитель Славе, глядя в окно на корчму, где уже сидели несколько посетителей, предаваясь наслаждению.
Доктор повесил голову и погрузился в философские размышления, свойственные злосчастным, прикусившим себе язык. Наконец, повернувшись к сватам, он попросил их выйти, пока он оденется, и подождать его либо в корчме, либо у невесты, фамилия и адрес которой ему теперь известны. Гости вышли.
— Оседлай мне лошадь, — приказал он слуге и поглядел в окно.
— Куда едете? — осведомился слуга.
— Не твое дело, — сердито ответил доктор. — Сам ты найми извозчика и приезжай в Пловдив. Я буду ждать тебя там. Собери все мое барахло и вези туда.
Через несколько минут доктор уже мчался верхом по полю и вскоре благополучно достиг ближайшего села.
— Вот тебе и розовая водка! — ворчал он, боясь оглянуться. — А ведь как чудно пахнет, проклятая!.. Чтоб им никогда больше роз не видать… Чтоб и корень самый засох. Чуть мне голову не оторвали!.. И учитель Славе тоже хорош. Пей ее с английскими каплями, говорит. Вот тебе и английские капли. Голова будто гиря чугунная… Как бы погоню за мной не послали!.. Господи боже, святой Никола, избавьте меня только от этой беды — слово даю: капли розовой водки больше в рот не возьму.
Ах, черт бы ее побрал, эту казанлыкскую розовую водку! Поверьте мне: ее либо сам дьявол выдумал, либо колдун какой. Пьешь ее — не можешь оторваться. Аромат, прозрачность, вкус ее вспоминаешь — и во сне чарки, бочонки, фляги да воронки снятся. А заговоришь об ее источнике и происхождении — позабудешь о делах, мыслями в розовых садах да котлах потеряешься и голова твоя превратится в сито, сквозь которое пловдивские дамы кисель процеживают…
Давайте и мы с вами оставим, наконец, эту гадость, сядем под ивой и посмотрим, что делают Николчо и его приятели: ведь начинает уже смеркаться. После того как эти три надежды казанлыкского будущего осушили одну флягу, перед ними предстал сын Гусейна-кузнеца, пользующийся большой, хоть и не особенно похвальной популярностью среди более опытных представителей казанлыкской молодежи. Если вы спросите у кого-либо из наших образованных юношей о характере и нравственном уровне этого еще молодого человека, они расскажут вам множество поучительных историй, поведав о разных геройских подвигах, совершенных им в этом городе и вполне отвечающих прогрессивным запросам самих повествователей. Если же вы спросите о его поведении у его родных и старых турок и болгар, то получите ответ, который заставит вас заткнуть уши и бежать за тридевять земель в тридесятое царство. В самом деле, сын Гусейна водился только с «маменькиными сынками», которые спят, чтобы пить, едят, чтобы пить, и живут, чтобы пить. Он сразу снюхался с Николчо: они друг другу понравились, друг в друга влюбились и пошли вместе шататься по улицам и полям. Рыбак рыбака видит издалека, — говорят умные люди.
— Из этих двух парней толку не будет, — говорили старики, качая головой. — Ежели в реке или болоте не утопятся, то обязательно на виселицу попадут. Раненько начали выпивать да по кофейням и корчмам шататься! И чего только Нено глядит? Ну, Гусейнов сын — сирота, его некому обуздать. Но как же можно Ненову-то молодцу горячих не всыпать?
— Таких надо в сумасшедший дом сажать да на голову холодную воду им лить. Ведь пьяница хуже сумасшедшего, — говорил Али-ага, поглаживая бороду. — Будь моя власть, дал бы я им по пятьдесят палок, они бы у меня запах розовой водки позабыли. А потом из города прогнал бы их, чтоб не пакостили. Паршивую овцу — из стада вон: ведь она других перезаразит. Да и самому Нено палок двадцать по пяткам дать бы. Этакую орясину вырастил, а вожжи распустил! Ну на что нужны такие отцы!
Вот как расценивало Ненова наследника общественное мнение, несмотря на то, что на взгляд чадолюбивой мамаши другого такого, как Николчо, не найти и что чорбаджийским сынкам надо многое прощать.
Теперь посмотрим, что произошло под ивой.
Веселая компания, пополнившаяся еще несколькими городскими бездельниками, продолжала распивать розовую водку, закусывая миндалем, до первых петухов, и когда большинство, еще не дошедшее до последнего градуса, решило вернуться в город, двое остались храпеть на траве, бесчувственные не только к словесным увещаниям, но и к крепким кулакам обладавшего разносторонним опытом, а также, по его собственному выражению, луженым желудком Христо. После долгой борьбы, отчаянных усилий и пассивного сопротивления эти два участника пиршества были оставлены на волю божию, а остальные двинулись в город.
— Завтра вечером надо сделать не так, — сказал Христо, размахивая руками. — На тощий желудок нельзя. «Не одолеет голодный Корнелий красавицу Раду…»
— Во-во-водку н-нельзя-я пое-е-вши пить… Мы ведь не русские… — промолвил Николчо, шатаясь во все стороны.
— А почему не пить вино? — спросил Христо.
— Вино пускай могильщики да попы пьют. Что мы — лягушки, что ли? — послышались протесты.
— Завтра вечером надо будет парочку барашков зажарить. И цыган позовем, — сказал Христо, подскокнув.
Компания согласилась. В это время юноши уже дошли до города и стали прощаться: одни пошли налево, другие направо, третьи вперед. Николчо, сын кузнеца и Христо остались одни.
— Какого черта мы не захватили с собой фонарь? Ежели нас задержит ночной караул, наша пирушка нам боком выйдет, — сказал сын кузнеца.
— Пойдем туда и возьмем Нонин фонарь, — захохотав, ответил Христо.
— Куда это «туда»? — спросил сын кузнеца.
— Идите за мной — увидите.
Через несколько минут трое приятелей остановились перед маленьким домиком и тихонько постучали в дверь… Вокруг стояла мертвая тишина; месяц озарял’ стену противоположного дома, сияя во всем своем величии; миллионы звезд сверкали на небе; с поля веял ночной ветерок. Больше ничего.
— Возьми камешек и кинь в окошко, — сказал Николчо, уже начавший приходить в себя.
Христо поднял камешек и кинул им в оконное стекло. Через несколько минут сквозь щель калитки послышался тихий женский голос, с величайшей осторожностью осведомившийся:
— Кто там?
— Отвори, — ответил Христо, постучав по калитке указательным пальцем.
Калитка открылась, и триумвират вступил в храм Венеры.