В одной роще между Рущуком и Тырново горел большой костер. Вокруг стояло несколько распряженных телег, а неподалеку, на зеленой траве, лежали три странной формы седла: с высокой лукой и стременами, похожими на большие металлические чашки. Дальше были разбросаны какие-то предметы, похожие на раскрытую книгу, положенную переплетом вниз: это были вьючные седла, перехваченные крест-накрест толстыми ремнями. У костра были расстелены медвежья шкура и пиротский коврик. На соседнем дереве висели уздечки, плети, переметные сумы, торбы для овса. К дереву, озаренному красными отсветами костра, было прислонено шесть ружей; три из них принадлежали к так называемым «сливенским», два к «даалийским», а шестое было «арнауткой». Над ними висели всякие патронташи, ятаганы, роговые пороховницы и несколько ранцев. По обе стороны костра было вбито в наклонном положении два кола с крючком вверху. На них висели два медника[108]. Вода в медниках начала уже закипать. Шагах в десяти от этого места стояла полуразрушенная хижина, в свое время носившая название корчмы. Перед ней какой-то молодой парень разговаривал со старухой. Старуха курила маленькую трубочку, время от времени сплевывая, и отвечала парню сердито. Физиономия у нее была странная, но своеобразная. Думаю, что биография ее оказалась бы еще своеобразней, если бы только дошла до сведения тырновских кумушек, которые любят даже на свинью колокольчик повесить. Лицо старухи было сухое, скуластое, волосы — белые, но густые, глаза горели живым огнем. На первый взгляд она производила впечатление какого-то сверхъестественного существа. В окрестных селах ее считали ворожеей, колдуньей, ведьмой.
— Я его три дня тому назад в Беле видела. Он мне сказал: «Если кто придет и станет обо мне спрашивать, скажи, что я у тебя в четверг ночью буду». Сегодня четверг. Подождите его. Я Петрчо с детских лет знаю. Он никогда не обманывает, — говорила старуха, посасывая трубку.
— Ты же понимаешь, я не могу ждать, — возразил юноша.
— Да ведь еще рано. Солнце только час как закатилось. А он сказал: «Ночью буду». Понял или нет? Кто ждать не умеет, тот дела не сделает. Я вот шестьдесят лет ждала и теперь все жду! Еще подожду и дождусь. Без этого не проживешь. Кабы люди ждать не умели, так и жить не могли бы. Я одним ожиданием жива. Так и знай. Бабушка Нена до тех пор не умрет, пока своих злодеев в могилу не проводит.
— А кто твои злодеи, бабушка Нена? — спросил юноша.
— Ах, сынок, долго об этом рассказывать! Лучше не спрашивай. И я была человеком, жила как люди: и домик у меня был, и хозяйство свое, и детки. Царство им небесное! Загубили их турки, выпили кровь ихнюю ваши рущукские чорбаджии, зарыли в могилу бедненьких черные вороны, покарай их боже! Коли поживет бабушка Нена еще немножко, покажет она, что сердце у нее чище и народолюбивей, чем у юнаков наших! Приходил сюда дед твой Стойчо и толкует мне: еще не пришла, мол, пора; и болгары-то не проснулись, и греки-то нам пакостят, и турки больно сильны, и ружей достать неоткуда, и между юнаками согласия нет. Россказни! Коли ты настоящий юнак и родина тебе дорога, так должен все прорехи восполнить. Я — старуха, а надеюсь, что не умру, пока своего не добьюсь. Не под силу будет из ружья стрелять да саблей рубить — яд в ход пущу, ложь и обман, а то и зубы. У меня их только два осталось, но я и ими сумею турку горло перегрызть. Не предай ваши рущукские чорбаджии моих сыновей, много турецких голов покатилось бы по склонам Стара-планины за эти годы. Погибли мои соколики, погибли, как юнаки! Я по ним не плачу. Кабы еще раз их родила, опять на такую же смерть послала бы. Только по дочерям плачу я. Одну замучили, а другая теперь своих турченят растит. Бабушка Йена и зятя отыщет своего, и дочь, и внучат. Пока они живы, она не умрет. Незачем им на свете жить. Пока ее порождение с ублюдками своими не издохнет, до тех пор и она, счастливая, спокойная, в могилу не ляжет.
Тут из лесу показались две человеческие фигуры и стали быстро приближаться к беседующим. Луна светила так ярко, что даже бабушка Нена заметила их.
— Вон и Петр… А с ним кто, не видишь, сынок? Не Георгиев ли парень? У меня глаза от слез ослабли. Что-то не разгляжу.
— Это Цено…. Сын Георгия Пиперкова, — ответил юноша и пошел навстречу приятелям.
«Боже мой! Как мне быть? Георгий погубил моих детей; значит я должна погубить его сына. Око за око, зуб за зуб. Нет, нет… У Нены есть сердце. Она способна испытывать жалость, даже когда дети ее лежат в черной земле, неотомщенные, неотпетые, неоплаканные. Сам господь посылает мне утешение. Сын Георгия идет в гайдуки! Жди, Нена, жди!» — думала старуха, подняв глаза к небу.
Молодые люди пожали друг другу руки и подошли к костру.
— А где дедушка Стойчо? — спросил тот из двух пришедших, которого старуха назвала Петром.
— Здесь, — ответил один дружинник.
— Позовите его скорей. Мне надо сейчас же обратно, а то отец хватится, — сказал Цено.
— Все ли тут, кого вызывали? — осведомился Петр.
— Посмотрим, — ответил дружинник и свистнул.
Вокруг костра собралось человек двадцать молодых болгар — все как на подбор славные юнаки.
— Все готово, Смил? — спросил дедушка Стойчо.
— Готово, — ответил Смил, доставая из-за пазухи какую-то бумагу.
— Что это такое? — спросил Петр.
— Это устав нашего общества. Я думаю, нам надо сперва прочесть устав, а потом поговорить о других делах.
— Прежде чем ты начнешь читать, я хочу тебя спросить, каково наше положение, имеем ли мы сочувствие в городах и селах? Потом я хотел бы знать, с кем мы имеем дело. Опасайтесь предательства! — сказал Петр.
— Мы не можем ответить на эти вопросы, так как с сегодняшнего дня начинаем новое дело, — ответил дедушка Стойчо. — Все члены общества перед тобой. Если у тебя против кого-нибудь из них есть возражения, пожалуйста, скажи прямо: объясни, чем он плох.
— Нам надо быть осторожными и брать только таких, в которых мы уверены, — сказал Петр.
— Здесь подозрительных нет. Давайте читать! — сказал Цено.
Смил немного помолчал, потом, устремив взгляд в пространство, начал:
— Цель нашего общества — помогать бедным и защищать народ как от турецких злодеев, так и от наших отечественных кровопийц-чорбаджиев. Каждый настоящий болгарин, у которого бьется болгарское сердце в груди, должен вступить в наши ряды и отдать все свои силы борьбе за народные цели, за народное благо. Одним словом, наше общество должно играть роль временного правительства, карающего виновных и спасающего невинных. Предателей надо уничтожать, нечестных — изгонять из нашей среды, колеблющихся — направлять на «путь истинный». Члены нашего общества должны быть честны, справедливы, великодушны и любить правду. К доброму и честному турку следует относиться лучше, чем к нашим крещеным туркам, которые носят болгарское имя, но готовы продать Христа за тридцать сребреников. Кто решится вступить в наше общество, тот должен уметь молчать и энергично действовать. Мы должны думать, проповедовать, мечтать о своих целях — но осторожно, не меча бисера перед свиньями. Согласны, братья?
— Согласны, — хором ответили присутствующие, и лица их приняли торжественное выражение.
Дедушка Стойчо помолодел.
— Дети мои! — сказал он. — Любите разум, правду, родину, если хотите быть радостными и счастливыми. Только у того, кто любит родину — чистое сердце, только тот, кто любит правду — может быть счастливым, только тот, кто любит разум — добьется настоящего успеха в жизни. Живите дружно, не ссорьтесь, держитесь сплоченно — и ваше дело сделано! Если миллионы глоток крикнут: «Дайте нам жить, уйдите с дороги, оставьте нас в покое», то никакая сила не сможет заткнуть эти честные рты и заглушить голос правды. Когда наша цель станет для нас религией, мы будем счастливы и свободны. Любовь к свободе, любовь к родине — главные нравственные устои нашей жизни, а нравственность — основание всякой религии. Дурное и безнравственное не может быть человеческим, а нравственное не может не быть божественным. Мы требуем своих прав, которые даются каждому человеку самой природой. Природа сделала нас болгарами, а веления природы — священны, ибо она божество. Не верьте грекам, которые утверждают, будто только греческий бог — настоящий бог, а боги других народов — дьяволы и антихристы. Как вопросы религиозные лучше всего решаются на основании разумных и естественных законов, так и вопросы государственные должны решаться разумными и естественными силами природы. Безнравственность — не религия. Разумная религия не тяготит совести и не боится ни обмана, ни козней, ни зверских насилий. Мудрецы говорят, что ни одна народность не может быть без религии; а я говорю вам, что каждая религия должна быть тесно связана с народным характером того или иного племени. Иначе она — не религия. Значит, пока мы не освободим своего народа, мы не можем утверждать, что у нас есть религия, божество. Крепко держите свое слово, так как только при этом условии мы приобретем доброе имя и вызовем к себе сочувствие других народов и народностей. Деятельный человек всемогущ, твердая воля возводит людей и пароды на трон, дает им имя человека и народа. Если мы будем решительны и мужественны, то сменим бесчестие и унижение на гордость и почет, станем людьми. Только рабы не способны понять огромное различие между стыдом, который испытывает человек, сознающий свое человеческое достоинство, и равнодушием того, кому это чувство незнакомо. Мы должны доказать миру, что мы — тоже люди, доказать самим себе, что у нас есть и сердце и чувство стыда. Я молодею сердцем, видя вас здесь объединенными общей целью и единой твердой волей, но буду в миллион раз счастливей и радостней, когда увижу вас стоящими во главе народа со знаменем в руках. Вперед, юнаки! Да услышит господь бог наши молитвы!
— Аминь! — воскликнули все.
— Прежде всего нам надо распределить между собой наши обязанности и дать клятву, что будем верой и правдой исполнять их, — сказал Цено.
— Мы могли бы разделить между собой обязанности, если бы у нас была хоть какая-нибудь организация. Но так как ее нет, предоставим каждому действовать по своему усмотрению. Главная наша цель — вести пропаганду в народе, будить его, учить, как надо действовать, — возразил Смил.
— Смил совершенно прав, — поддержал дедушка Стойчо. — Мы должны поклясться, что будем работать тайно, энергично, самоотверженно для народа. И каждый пусть будет свободен в выборе пути, по которому он пойдет. Дайте клятву, братья, — и за дело!
При последних словах дедушки Стойчо из лесу вышел старик. Подойдя к дружине, он благословил ее со словами:
— Бог вам в помощь и пресвятая богородица! Подкрепи вас святой Георгий десницей своей, будь он вам покровителем и защитником! Целуйте крест и клянитесь, что готовы пролить кровь свою за отечество и церковь Христову.
Старик вынул из-за пазухи серебряный крест и дал целовать его юношам, тихо читая молитву. Они прикладывались к кресту, произнося слова клятвы.
— Пусть бог убьет всякого болгарина, который позволит турецким басурманам осквернить храм Христов и надругаться над нашей народностью! — промолвил Цено.
— Да услышит господь молитву твою! — сказал дедушка Стойчо.
Скоро все стали собираться в обратный путь. Несколько парней, в то время занимавшихся торговлей, навьючили лошадей и сами сели верхом; остальные, работавшие возчиками, запрягли своих лошадей в телеги — и поляна опустела. Остались только дедушка Стойчо, Смил и старик. Между ними произошел тайный разговор. О чем? Что было у них на сердце? Кто знает… Они сами не заметили, как небо покрылось тучами и над головой у них собралась страшная гроза. В десять минут весь небосклон заволокла черная пелена. Ветер, до тех пор качавший лишь верхушки деревьев, засвистел. Старые деревья заскрипели, молодые стали гнуться, сухие сучья, ломаясь, посыпались на землю. Весь лес заплакал, застонал, зашатался во все стороны. Крупные капли дождя забарабанили по листьям. Но трое продолжали беседовать, не обращая внимания на то, что делается вокруг. Было ясно, что этим людям часто приходится иметь дело с капризами природы и кожа их не боится ни палящих солнечных лучей, ни зимней стужи, ни ливня и града. Первым опомнился Смил.
— Видно, сегодня ночью все дьяволы запляшут, — сказал он.
— Сама природа указывает нам, что делать, — промолвил дедушка Стойчо. — Поглядите, как эти вековые деревья качаются, словно пьяные, под ударами стихии. Поглядите, как природа устраняет все гнилое и старое, очищая место для молодого и нового! Хочешь быть новым человеком — искореняй старье, гнилые идеи!
— Но мы еще слабы и не можем бороться и со своими и с чужими, — возразил старик.
— А не можем бороться, так давайте терпеть и плакать над родиной… Разве вы не знаете, что турок держится только благодаря нашим чорбаджиям да монахам?
— Греческим, — дополнил старик.
— По-моему, нам нужно прежде всего освободиться от своих шпионов-чорбаджиев, а потом уж начать борьбу против правительства, — сказал Смил. — Сперва вынь у себя занозу из пятки, а потом — в дорогу. Если вы хотите знать, — в наших несчастьях виноваты не турки и не турецкие чиновники. Ну скажите, виноват ли турецкий солдат или чиновник, колотя и оскорбляя нас, коли само правительство требует, чтобы он вел себя, как палач?..
Вдруг дождь хлынул как из ведра и лес озарился вспышками молний.