"Государство — самое холодное изъ всѣхъ холодныхъ чудовищъ. Холодно лжетъ оно и эта ложь медленно выползаетъ изъ его пасти — "я — государство, я — народъ".

Государственное властвованіе считается большинствомъ государствовѣдовъ проявленіемъ чьей то воли. Весь вопросъ въ томъ, чья именно воля проявляется въ этомъ властвованіи. Нельзя утверждать, что мы имѣемъ здѣсь дѣло съ проявленіемъ воли государства, какъ юридическаго лица, такъ какъ государства, это — люди съ тѣломъ и кровью и понятіе "юридическое лицо" приложимо къ "государству" менѣе, чѣмъ къ чему либо, (если только оно приложимо къ чему либо).

Въ каждомъ государствѣ мы замѣчаемъ двѣ общественныя группы, желанія которыхъ зачастую не только не совпадаютъ, но и находятся въ рѣзкомъ антагонизмѣ (противорѣчіи, враждѣ). Приходится, слѣдовательно, рѣшать о чьей волѣ идетъ здѣсь рѣчь — объ "общей волѣ" подвластныхъ, если таковая существуетъ или о волѣ правителей, которая безспорно существуетъ.

Наблюдая проявленія государственнаго властвованія, мы признаемъ, что здѣсь проявляется воля правителей.

Опредѣляя государственную власть такими словами, какъ "власть есть сила, обусловленная зависимостью подвластныхъ" (Н. М. Коркуновъ), мы все таки не уйдемъ отъ необходимости указать субъекта этой государственной власти. Развертывая только что приведенную фразу, мы говоримъ, что "власть есть сила, обусловленная сознаніемъ зависимости подвластнаго отъ властителя". Разсматривая эту зависимость, мы встрѣтимся съ волей правителей и должны сказать, что государственная власть есть проявленіе воли правителей.

Нѣтъ сомнѣнія, что эта воля правителей скрещивается съ волей отдѣльныхъ группъ населенія и даже отдѣльныхъ личностей и ея проявленіе идетъ по равнодѣйствующей. Эта воля замѣтно считается съ волей сильныхъ группъ населенія.

Мыслимо и такое положеніе дѣлъ, при которомъ правительство, являясь, какъ мы увидимъ ниже, и самодовлѣющей силой, можетъ не считаться съ населеніемъ страны. Таково, напримѣръ, правительство завоевателей, (хотя бы правительство Бельгіи во время завоеванія ея нѣмцами въ 19і4-мъ году), таково бывшее русское царское правительство по отношенію къ Финляндіи.

Таковымъ можетъ быть и любое правительство по отношенію къ своимъ подданнымъ.

Пока имѣется государство, имѣются и властные правители, противополагаемые остальнымъ членамъ государства — общества. Конечно, властители, это люди, преслѣдующіе и свои личныя дѣли. Эти правители являются и самодовлѣющей группой, хотя имъ приходится въ большей или меньшей степени, считаться съ другими членами государства-общества.

Нѣтъ такого государства, въ которомъ правители могли бы быть отождествлены съ подвластными. Деспотическое, демократическое или будущее, (если оно будетъ существовать), соціалъ-демократическое государство — всѣ они состоятъ или будутъ состоять изъ двухъ антагонистическихъ группъ: — правителей и подвластныхъ-подданныхъ.

Въ силу этого, правительство никогда, въ сущности, не занимается общественными дѣлами. Оно занято своими дѣлами и дѣлами близкихъ къ правительству общественныхъ группъ, но спокойно лжетъ — "мы занимаемся общественными дѣлами".

Бываетъ и такъ, что правительство обособляется даже отъ сильныхъ группъ населяющихъ государство и держится вопреки воли большинства населенія.

Дѣло въ томъ, что правительство само по себѣ является прекраснымъ орудіемъ для причиненія зла, является прекрасно организованной разбойничьей шайкой, а люди боятся особо-грубаго насилія правителей и терпятъ иго правительствъ.

Правительство, нужное какимъ либо сильнымъ группамъ населенія, поддерживается послѣдними. Затѣмъ, оно можетъ почувствовать себя настолько сильнымъ, что перестанетъ считаться и съ этими общественными группами.

Въ Россіи, напримѣръ, царское правительство было учрежденіемъ вреднымъ для всѣхъ, но, тѣмъ не менѣе, оно существовало долгое время, такъ какъ являлось самодовлѣющей силой.

Конечно, такое правительство могло быть свергнуто скорѣе всякаго другого, (служащаго, напримѣръ, интересамъ сильной группы населенія).

Государственная власть не можетъ считаться проявленіемъ воли цѣлаго общества надъ отдѣльными членами послѣдняго. Другими словами, власть не можетъ принадлежать обществу, какъ цѣлому.

Если бы даже общество проявило власть надъ однимъ изъ его членовъ, то даже въ этомъ случаѣ мы имѣемъ дѣло не съ обществомъ, какъ съ цѣлымъ, а съ обществомъ минусъ одинъ его членъ и минусъ всѣ недѣеспособные члены общества.

Всякое правительство — все равно выборное или нѣтъ — обладаетъ принудительной властью. Выбирая кого либо въ депутаты, избиратели даютъ ему власть надъ собой. Въ любой республикѣ депутатъ получаетъ право подчинять законамъ, издаваемымъ депутатами, "всѣ проявленія нашей жизни, распоряжаться всѣмъ, что у насъ есть самаго дорогого — нашими дѣтьми, трудомъ и правами.

Избиратель вручаетъ власть не только надъ собою, но и надъ тѣми, кто не хотѣлъ избрать выбраннаго имъ человѣка въ правители, кто, быть можетъ, искренне презиралъ такого депутата.

Депутатъ проявляетъ въ парламентѣ свою волю и, конечно, воля Чернова, Геда или Зедекюма не совпадаетъ съ волей жителей Россіи, Франціи и Германіи. Для того, чтобы эти лица считались выразителями воли русскихъ, французовъ и нѣмцевъ, надо во первыхъ, чтобы такая общая воля дѣйствительно существовала, а во вторыхъ, надо, чтобы за перваго депутата подали голоса всѣ, по крайней мѣрѣ, дѣеспособные жители Россіи, за второго всѣ дѣеспособные жители Франціи, а за третьяго всѣ дѣеспособные жители Германіи.

Въ дѣйствительности же, депутатъ избирается небольшой частью населенія страны.

Такимъ образомъ, если даже допустить, что депутатъ можетъ выражать волю своихъ избирателей, то депутаты законодательнаго собранія представляютъ изъ себя не представителей воли народа, а конгломератъ воль жителей разныхъ мѣстностей. Но и при этомъ допущеніи надо помнить, что въ каждой мѣстности только большинство избирателей высказывается за каждаго изъ посланныхъ въ законодательное собраніе депутатовъ.

Институтъ выборовъ (со всѣми его поправками, вродѣ пропорціональнаго представительства и пр.) не обладаетъ магической способностью переливать въ выборныхъ волю общества и, даровавъ выборнымъ власть надъ избирателями, не можетъ отождествить ее съ властью послѣднихъ. Избиратели, какъ таковые, не имѣютъ власти.

Нельзя поэтому говорить, что весь народъ участвуетъ въ парламентскихъ республикахъ во властной законодательной дѣятельности при посредствѣ своихъ представителей. Выбрать доктора для леченія не значитъ еще участвовать въ леченіи при посредствѣ этого доктора.

Все сказанное относится и къ такой республикѣ, какъ республика совѣтовъ крестьянъ, рабочихъ и солдатъ.

Говоря о различіяхъ, которыя по существу, а не по формѣ, хотятъ установить между демократическими и недемократическими государствами, надо остановиться на слѣдующемъ. Невѣрно утвержденіе, что законъ господствуетъ въ демократическихъ, а произволъ въ недемократическихъ государствахъ. Закономъ управляются и недемократическія государства, а въ тѣхъ случаяхъ, когда законъ не выгоденъ почему либо сильнымъ общественнымъ группамъ, смѣло попираеть его и демократическое государство. Произволъ власти, не считающейся съ закономъ, можетъ господствовать и въ "совѣтской" республикѣ.

Невѣрно и то, что въ недемократическихъ государствахъ власть распространяется на кого угодно, а въ демократическихъ только на нарушившихъ законъ.

Какой либо гражданинъ демократическаго государства не нарушаетъ закона, но и съ него власть беретъ подати, и ему предписываетъ форму брака, тащитъ его въ казарму или гонитъ на войну и, если правителямъ не нравятся его политическія убѣжденія, бросаетъ его въ тюрьму, вводя или даже не вводя для этого то, что называется военнымъ положеніемъ.

Всѣ государства ссылаются на законъ и всѣ нарушаютъ его каждый разъ, когда правители считаютъ такое нарушеніе для себя выгоднымъ.

Невѣрно и то заявленіе, что въ демократическихъ государствахъ законъ является выраженіемъ воли всего общества-государства, а въ деспотическомъ государствѣ выраженіемъ воли только части такого общества.

"Всѣ согласны съ тѣмъ, что преимущественное выраженіе государственной власти есть законъ, — говоритъ Л. Дюги. — Какъ же законъ въ дѣйствительности создается? Если онъ вотируется непосредственно народомъ, то съ необходимостью образуется большинство и меньшинство и законъ вотируется большинствомъ. Слѣдовательно, въ дѣйствительности, законъ не есть истеченіе изъ общей воли; онъ создается только большинствомъ индивидовь, составляющихъ народное собраніе".

Такимъ образомъ даже при томъ условіи, что законъ вотирують непосредственно всѣ граждане государства, онь — этотъ законъ — не является выраженіемъ общей воли. Конечно, и въ совѣтской республикѣ законъ не можетъ быть выраженіемъ общей воли трудового народа, Въ этой республикѣ существуетъ, напримѣръ, смертная казнь, а противъ нее едва ли не громадное большинство рабочаго населенія.

Тѣмъ не менѣе, говоря о современныхъ государствахъ, мы можемъ указать на существенную разницу между демократическими и недемократическими государствами. Власть первыхъ, опираясь на болѣе широкій базисъ, сильное, чѣмъ власть послѣднихъ. Власть устойчивое въ демократіяхъ: здѣсь больше людей, готовыхъ за совѣсть, а не только за страхъ поддерживать ее. Тѣмъ не менѣе, правъ былъ М. А. Бакунинъ, когда говорилъ — "между монархіей и самой демократической республикой существуетъ только одно существенное различіе: въ первой чиновный міръ притѣсняетъ и грабитъ народъ для вящей пользы привилегированныхъ имущихъ классовъ, а также и своихъ собственныхъ кармановъ во имя монарха; въ республикѣ же онъ будетъ точно также тѣснить и грабить народъ для тѣхъ же кармановъ и классовъ, только уже во имя народной воли. Въ результатѣ мнимый народъ — народъ легальный, будто бы представляемый государствомъ, душитъ и будетъ душить народъ живой и дѣйствительный. Но народу отнюдь не будетъ легче, если палка, которой его будутъ бить, будетъ называться палкою народной".

"Республиканское государство, основанное на всеобщей подачѣ голосовъ, можетъ быть очень деспотическимъ, даже болѣе деспотическимъ, чѣмъ монархическое государство, когда подъ тѣмъ предлогомъ, что оно представляетъ всеобщую волю, это государство будетъ тяготѣть надъ волей и свободными поступками каждаго изъ своихъ членовъ всей тяжестью своей коллективной воли".

Сознаніе, что человѣкъ обладаетъ властью — (хотя бы это сознаніе и было ложнымъ, хотя бы здѣсь смѣшивалась власть и возможность выбирать властителя) отодвигаетъ моментъ уничтоженія института власти. Расширеніе круга властвующихъ мнимовластвующихъ, возможность попасть въ ряды первыхъ, является слѣдствіемъ силы, накопленной какой-либо частью населенія. Это расширеніе круга власти можетъ совпасть съ улучшеніемъ быта какой-либо части населенія. Такое улучшеніе быта достигается, какъ разъ благодаря возросшимъ силамъ, но совершенно неосновательно приписывается расширенію круга властвующихъ.

И вотъ, вмѣсто того, чтобы стремиться къ улучшенію своего положенія и, въ частности, къ уничтоженію власти, люди стремятся къ призраку власти, къ мнимому праву на власть.

Процессъ обобществленія власти не наблюдался и не наблюдается въ настоящее время. Разъ только этотъ процессъ начнется, его логическимъ завершеніемъ будетъ уничтоженіе государственной власти, точно такъ же, какъ логическимъ завершеніемъ процесса обобществленія средствъ производства явится уничтоженіе собственности на нихъ.

И такъ, такъ-называемое "представительство" народа не отражало да и не могло отражать его воли. Оно проявляло свою волю, называя ее волей народа.

Воля правительства вовсе не воля народа, иначе, къ слову сказать, народу жилось бы получше.

Лицу, не заинтересованному въ государственномъ угнетеніи и въ государственной эксплуатаціи, трудно не согласиться со слѣдующими словами М. А. Бакунина;—"каждый разъ, какъ намъ представляютъ республику, какъ положительное и серьезное рѣшеніе всѣхъ современныхъ вопросовъ, какъ высшую цѣль, которую должны достигнуть паши усилія, мы испытываемъ потребность протестовать".

Къ сожалѣнію, все еще не мало людей, для которыхъ слишкомъ глубокой и серьезной, а потому и непонятной, является мысль Прудона о томъ, что "всякое господство людей надъ людьми, въ формѣ ли монархической, олигархической или демократической — всегда самодержавіе и въ равной степени несправедливо и безсмысленно".

Къ сожалѣнію, все еще имѣются люди, неспособные вдуматься въ слова В. Тэкера, указывающія, какъ дешево стоитъ современная выборная система, маскирующая все то же старое насиліе, претендующая на то, что истина отыскивается подсчетомъ голосовъ. "Но что такое выборы, — спрашиваетъ Тэкеръ. — "Это не больше какъ бумажное представительство штыка, полицейской дубинки и пули. Это способъ, не тратя лишняго времени, удостовѣриться, на чьей сторонѣ сила и подчиниться неизбѣжному". "Вѣдь главная цѣль избирательнаго права заключается въ томъ, чтобы найти истину посредствомъ подачи голосовъ и опровергнуть своихъ противниковъ, показавъ имъ, что они менѣе многочисленны, чѣмъ наши друзья". (Тэкеръ).

"Если у рабочаго человѣка, — говорилъ Л. Н. Толстой, — "нѣтъ земли, нѣтъ возможности пользоваться самымъ естественнымъ правомъ каждаго человѣка извлекать изъ земли для себя и своей семьи средства пропитанія, то это не потому, что этого хочетъ народъ, а потому, что нѣкоторымъ людямъ, землевладѣльцамъ предоставлено право допускать и не допускать къ этому рабочихъ людей. И такой противоестественный порядокъ поддерживается войскомъ. Если огромныя богатства, накопленныя рабочими, считаются принадлежащими не всѣмъ, а исключительнымъ лицамъ; если власть собирать подати съ труда и употреблять эти деньги, на что это они найдутъ нужнымъ, предоставлена нѣкоторымъ людямъ; если стачкамъ рабочихъ противодѣйствуется, а стачки капиталистовъ поощряются; если нѣкоторымъ предоставлено избирать способъ религіознаго и гражданскаго обученія и воспитанія дѣтей, если нѣкоторымъ лицамъ предоставлено право составлять законы, которымъ всѣ должны подчиняться, и распоряжаться имуществомъ и жизнью людей, — то все это происходитъ не потому, что народъ этого хочетъ и что такъ естественно должно быть, а потому, что этого для своихъ выгодъ хотятъ правительства и правящіе классы и посредствомъ физическаго насилія надъ тѣлами людей устанавливаютъ это".

Воля правителей — не воля общества и не становится таковой въ томъ случаѣ, если правители выбраны.

Во всякомъ случаѣ сторонники избирательной системы едва ли отвѣтятъ удовлетворительнымъ образомъ на вопросъ, надо ли подчиняться велѣніямъ глупыхъ и безчестныхъ людей, такъ какъ они стали "выразителями" воли, потому что обманули мало знающихъ ихъ людей и были выбраны въ законодатели или чиновники.