Был конец марта, когда бригада выступила из замка и, не дойдя километров десять до передовых позиций, остановилась в деревне. В ясную погоду отсюда хорошо был виден форт Бремон.
Здесь мы получили первые неофициальные сведения о февральской революции в России. Сообщил нам об этом русский эмигрант из Парижа, тайно пробравшийся в располоя^ение наших частей. Пришла и долгожданная почта с родины. Правда, цензура постаралась – в каждом из писем было вычеркнуто не менее двух третей. Но все же было радостно и приятно, что о нас помнили и беспокоились в родных селах и городах.
Весть о революции взбудоражила всю бригаду. Солдаты, которым лично удалось слышать эмигранта, открыто говорить боялись. Точно ничего не зная о событиях, люди все же собирались группами и подолгу тихо толковали. О настроениях солдат шпики доложили высшему начальству. Командир бригады генерал Лохвицкий созвал офицеров на тайный совет. Через некоторое время ротные командиры объявили солдатам, что разговоры о революции – вздорные слухи. В России ничего не случилось. Никаких официальных приказов нет. Есть только предположение, будто царь из-за сильной усталости добровольно отказался от престола и передал царствование своему брату Михаилу. Но и эти сведения не официальные…
Вот все, что мы смогли узнать от своих командиров о февральской революции.
Накануне пасхи, в субботу вечером, полковые попы отслужили молебны, и нам было сказано, что в два часа ночи бригада идет в наступление. Первому полку дана задача взять деревню Курси, второму – захватить форт Бремон.
Мы начали готовиться к предстоящему бою. Каждый старался облегчить свой ранец, раздавая лишние вещи местным жителям, которые угощали нас за это виноградным вином.
Когда мы ушли на позиции, в деревне осталась только хозяйственная часть полков. Из нашей роты, между прочим, остался солдат – поводырь медведя, вывезенного вместе с нами нз России. Медведь был всеобщим любимцем. Он бывал даже на передовых линиях и жил в землянках вместе с солдатами. Мишка набаловался пить вино и часто «проверял» солдатские фляги. Особую страсть он питал почему-то к белому виноградному вину.
Он знал все ходы сообщения п частенько пробирался в тыл, к французским артиллеристам, которые угощали его вином. Однажды Мишку так напоили, что, миновав переднюю линию, он забрел к проволочным заграждениям, запутался в колючей проволоке и поднял страшный рев среди ночи. Пришлось вырезать проволоку, чтобы освободить зверя от неожиданных пут.
Во время газовой атаки Мишке хотели надеть противогаз» Он искусал несколько человек, а маску надеть не дал. Почувствовав же запах газов, он выбежал из землянки и быстро забрался на высокую сосну, где и просидел несколько часов. Газовая волна уже давно прошла, а Мишка не спускался с дерева. Слез он только к обеду.
Девять дней уже французская артиллерия била по намеченным объектам. Круглые сутки слышалась канонада. Немцы в долгу не оставались. Их снаряды падали всюду, не миновали, конечно, и расположения наших частей.
Днем в окрестностях Бремона и Курси кружили французские и немецкие аэропланы. Часто происходили воздушные бои. Делала свое дело зенитная артиллерия. Небо покрывалось дымовыми шариками, осколки рвавшихся в воздухе снарядов падали вниз, нередко нанося тяжелые ранения нашим солдатам.
В двенадцать часов ночи нас выстроили для выступления на передовые линии. Командиры полков и батальонов еще раз объяснили боевую задачу.
Была темная весенняя ночь. Артиллерийская канонада усилилась. Роты шли ощупью, курить и громко разговаривать не разрешалось. В три часа утра головные батальоны – второй и третий – дошли до первой линии окопов. Первый батальон занял вторую линию. На этом участке мы в свое время простояли около трех месяцев, тем не менее местность показалась незнакомой, так кругом перерыли ее артиллерийские снаряды. На каждом шагу лежали трупы убитых.
Снаряды продолжали уродовать человеческие тела. Картечь с треском рвалась над головами. Над нашим расположением все время кружил немецкий аэроплан. Благодаря ему немцы взяли точный прицел. Вскоре однако показался французский самолет и меткими выстрелами из пулемета сбил неприятельского разведчика. После этого немецкая артиллерия била не так точно.
В четыре часа утра наши части пошли в наступленпе.
С большими потерями второй батальон под командой талантливого грузина подполковника Готуа выбил немцев из передней линии их окопов, и они отступили на вторую линию – ближе jk форту Бремон. Однако продолжать атаку батальон не мог, он потерял больше половины людского состава. Кроме того немцы открыли ураганный пулеметный и ружейный огонь, пх легкая артиллерия жестоко била по участку, занятому вторым батальоном, и по пространству между ним и расположением нашего первого батальона. Из-за сильного артиллерийского обстрела мы лишены были возможности приттп на помощь товарищам.
Наконец и первый батальон ринулся в бой. В окопах остались команда бомбометчнков, отделение с аппаратами Вермореля под командованием французского поручика Кюри, хорошо говорившего по-русски, а также снайперское отделение. И вот впереди занимаемого нами окопа разорвался немецкий тяжелый снаряд. Он развалил стенку окопа, и меня засыпало землей.
Когда солдаты освободили меня от земли, я узнал, что полковника Иванова легко ранило в щеку и он немедленно отправился в тыл. Поручик Кюри раненный лежал в землянке. Много бомбометчиков и снайперов было убито.
Собрав всех оставшихся в живых, я повел их на соединение с батальоном. Когда мы добрались до него, выяснилось, что он уже потерял треть своего состава.
Вскоре среди нас появился перевязанный после ранения поручик Кюри. По распоряжению подполковника Готуа он объединил особые команды первого и второго батальонов и получил задание выбить немецких пулеметчиков, которые своим огнем задерживали наше продвижение.
Отобрав самых лучших бомбометчиков, Кюри выслал их вперед по ходам сообщения. Бомбометчик Марченко первыми же гранатами вывел из строя два немецких пулемета. Вслед за этим на немецкую засаду бросились другие наши бойцы, и через несколько минут засада сдалась. Немцы отступили на третью линию своих окопов, что была расположена за каналом перед фортом Бремон.
Целый день гремела канонада. Немцы три раза переходили в контратаку вплавь через канал, но вернуть потерянные позиции им не удалось. Ночью первый батальон окопался около самого канала. Расстояние, отделявшее нас от немцев, было примерно тридцать – сорок метров. Всю ночь трещали пулеметы, рвались ручные гранаты, канал беспрестанно освещался ракетами. Артиллерия молчала, и мы воспользовались затишьем – углубили своп новые окопы, слив их в одну сплошную линию.
Не отрываясь от лихорадочной работы, солдаты делились впечатлениями и новостями. Рассказывали, что на второй линии окопов на боевой ступени был обнаружен застывший в стоячем положении труп старшего команды разведчиков Котова. Голова его, рробитая пулей в затылок, склонилась на бруствер, руки сжимали винтовку. Повпдимому, Корпачев сдержал свое слово, прикончил ненавистного человека.
Наш ротный командир Юрьев-Пековец был легко ранен и отправлен в тыл, где вместе с полковником Ивановым вначале отлеживался в землянке бригадного командира. Потом оба они уехали в Париж для «длительного лечения».
Поручика Кюри вторично ранило – на этот раз тяжело. Его отправили в тыл на носилках. Все жалели хорошего командира, чуткого человека.
Временно первой ротой стал командовать подпоручик Чистяков.
От раскаленного стрельбой воздуха в окопах стояла духота. Всем хотелось пить, но воды не было. Подвезти воду и продукты из резерва не представлялось возможности. Немцы ни на минуту не переставали обстреливать весь участок, занятый нами. Некоторые смельчаки пытались ночью достать воду из канала, но попытки их стоили им жизни. Только немногим удалось налить несколько фляг, и эту воду делили по глотку.
Всю ночь люди не смыкали глаз, ожидая новой атаки. Утро наступило пасмурное. Густой плотный туман низко опустился над фронтом. Немцев за каналом не было видно, только слышался шум голосов.
До четырех часов дня на участке царило спокойствие. Обе стороны чувствовали усталость после боя и бессонной ночи. В половине пятого раздались первые выстрелы немецкой артиллерии. Через несколько минут стоял сплошной гул. Земля дрожала от взрывов, покрываясь новыми воронками. Легкие снаряды с пронзительным свистом били по нашим окопам. Тяжелые снаряды с ровным клокотанием пролетали над головой и с грохотом рвались далеко в резерве. Французская артиллерия почему-то молчала. Немцы усиливали огонь. Держаться на берегу канала в окопах без землянок стало невозможно. Взводные унтер-офицеры хотели связаться с командиром батальона, но никто не знал, где он. Телефонисты позвонили в штаб полка. Оттуда сообщили, что вместо раненого Иванова командиром первого батальона назначен подполковник Петров, который скоро прибудет на позиции. Взводные, прождав некоторое время, позвонили в штаб вторично, но определенного ответа не последовало.
Контуженный подпоручик Чистяков пе решился взять на себя ответственность за отступление. Только начальник пулеметной команды поручик Быховский, не желая подвергать разгрому свою команду, отвел ее на вторую линию, точно так же поступили наши взводные. Вечером, когда мы успели уже неплохо обосноваться в хорошо укрепленных бывших немецких землянках, по телефону было получено запоздалое распоряжение батальонного командира Петрова о том, чтобы мы отступили от канала на вторую линию.
Все три часа нашего отдыха в землянках немцы усиленно обстреливали оставленные нами окопы на берегу. Они, видимо, не заметили нашего отступления. Если бы мы продолжали сидеть у канала, у нас не осталось бы в живых ни одного человека.
Поздним вечером, прикрываясь дымовой завесой, немцы перешли канал. Обнаружив, что в оставленной нами линии нет ни одной живой души, они стали продвигаться вперед. Наш батальон приготовился к встрече. Немцы вскоре остановились и залегли за всевозможными укрытиями. Стрелять в них из пулеметов и винтовок было бесполезно, а бросать гранаты не позволяло расстояние.
Солдаты волновались: французская артиллерия продолжала молчать.
На всем участке было только два офицера – Быховский и Чистяков. Все распоряжения отдавались взводными.
Переждав, немцы двинулись вперед. Артиллерия и сильный пулеметный огонь из-за канала прикрывали их наступление. Цепи шли одна за другой. Было заметно, что за ночь немцы получили подкрепление.
В этот момент в наших окопах появился поп второго полка, до этого скрывавшийся в ближайшей землянке. В руках у него был крест, которым он усердно благословлял солдат. Когда я заметил, что поп, помахав крестом, направляется обратно в землянку, я сказал ему:
– Вы бы, батюшка, не уходили, остались с нами. Видите – люди волнуются. А вы бы дух подымали…
Поп уловил мою иронию и смущенно зачастил:
– Нет, нет, солдатики… Я не могу здесь оставаться. Это не входит в мои обязанности. Какой я вояка, какой я вояка…
Он скрылся в землянке.
Немцы приближались. Но огня мы не открывали. Взводные решили подпустить их как можно ближе. Немецкая артиллерия стала обстреливать участок позади нас. Бить по линии, занятой нами, она не могла, боясь нанести урон своим частям, близко подошедшим к нам.
Вот немцы бросились в атаку. Наши взводные подали команду «огонь». Грянул залп винтовок, затарахтели по всему участку легкие пулеметы, в сторону наступавших полетели сотни гранат. Справа от первого батальона застрочили десятки тяжелых пулеметов команды Быховского.
Немцы были ошеломлены. В ходах сообщения, куда они проникли, образовалась пробка. Выбраться наверх нельзя, их ожидала верная смерть от огня наших снайперов. Оставляя убитых и раненых, немцы бросились назад к каналу. Очутившись за полосой, поражаемой ручными гранатами, они остановились.
В этот момент из сотен орудий ударила французская артиллерия. Снаряды ложились по обе стороны канала. Немцы попали в смертельную ловушку. Те, кто бросился к русским окопам, падали, сраженные пулеметным и ружейным огнем, а те, кто отступал, гибли от артиллерийских снарядов.
Наш батальон вновь занял окопы на берегу канала. Продвигаться дальше не решались. Начальства не было. Рассчитывать на поддержку второго батальона нельзя, – он сильно потрепан. Связь с третьим батальоном была потеряна.
Поведение начальства казалось по меньшей моей странным. «Почему с нами нет ни одного штаб-офицера? – задавали вопрос солдаты. – Где этот подполковник Петров, назначенный нашим батальонным командиром?»
С десяти часов вечера на участке установилась тишина. Артиллерия с обеих сторон молчала, не было пулеметной и ружейной стрельбы. Воду в канале брали свободно. Наш артельщик Харлашка сумел доставить нам на переднюю линию вино и обед, за что мы были ему очень благодарны. Маленькая доза вина и несколько ложек теплого супа подбодрили нас, и на душе стало немного веселей.
С двух часов немцы начали изредка посылать в нашу сторону снаряды. Я сидел в новом окопе около кавала рядом с солдатом своего отделения Горчаковым. Горчаков раньше был рабочим Тульского завода. Солдаты любили его и называли Василием Михайловичем. Он любил петь и часто напевал вполголоса.
Ночь была холодная. Василия Михайловича пробирала дрожь. Я отдал ему свою палатку. Укрывшись ею и осторожно, чтобы немцы не заметили огня, покурив со мной, Василий Михайлович потихоньку, как и всегда, замурлыкал. Он пел, я слушал. Иногда мы перекидывались несколькими словами о погибших товарищах, потом Василий Михайлович снова мурлыкал.
Так прошло около часа. Вдруг возле нашего окопа разорвался тяжелый снаряд. Осколки с визгом полетели в разные стороны. Мы оба плотно прижались к стенке. Минуту спустя, я сказал Горчакову:
– Ну, Василий Михайлович, вставай, пока благополучно.
Горчаков не отозвался. Я бросился к нему и, схватив за плечи, начал трясти. Он был мертв. Осколок снаряда перебил ему шею.
Забыв всякую предосторожность, я плакал навзрыд. Мой плач услыхал младший унтер-унтер-офицерОченин. Он подошел ко мне и, увидев мертвого Василия Михайловича, тяжело вздохнул. Мы зарыли его тело в неглубокой яме рядом с окопом.
На рассвете немцы усилили артиллерийский огонь. Мы вынуждены были отступить и укрыться в землянках.
Французская артиллерия стала громить форт Бремон. В ясном небе кружило несколько аэропланов. Немцы возобновили атаки. Ночью нас сменила бригада альпийских стрелков.
* * *
В ротах осталось по тридцать – сорок человек. Люди были сильно изнурены трехдневным боем, бессонными ночами и отсутствием питания. Оборванные, грязные, еле волоча ноги, мы плелись в тыл. У каждого из нас было что-либо немецкое: винтовка, карабин, брезентовый или из тюленевой кожи ранец, маузер, револьверы других систем, отнятые у пленных офицеров.
Я отобрал у немецкого полковника парабеллум с сотней патронов. У него, между прочим, были обнаружены открытки с карикатурами на царя Николая Романова. На одной открытке царь был изображен в лаптях, в грубых деревенских самотканных штанах и рубахе с многочисленными разноцветными заплатами; он сидел верхом на заморенном осле, держал подмышкой маленький артиллерийский снаряд; из карманов его штанов и из-за пазухи торчали запечатанные сургучом бутылки с водкой. На другой открытке Николай, в том же костюме, изображался стоящим против японского императора и принимающим от него одну единственную винтовку. Подобных карикатур было несколько, и мы немало посмеялись, разглядывая их.
Пройдя от фронта километров пятнадцать, мы остановились в небольшой деревне. Пообедав у походных кухонь и немного отдохнув, пошли дальше, в глубокий тыл. Ночью прибыли в деревню, находившуюся километрах в тридцати от передовой линии.
Солдаты с возмущением говорили о поведении начальства. Оказалось, что и в других частях многие офицеры участия в бою не принимали. Похоже было, что в свое время при комплектовании офицерского состава наших полков брали во внимание не храбрость и смелость, не военные таланты, а холопскую преданность престолу, «благородное» происхождение, способность держать солдат в ежовых рукавицах.
К началу нашего наступления командир бригады генерал Лохвицкий находился на возвышенности, километрах в семи- восьми от передних линий. Вместе с ним были командир первого полка генерал Нечеволодов и командир нашего второго полка Дьяконов. Здесь обосновались штабы полков и бригады. С возвышенности прекрасно были видны и форт Бремон, и деревня Курси, и весь участок фронта, по которому русские полки должны были наступать.
Когда было получено донесение, что второй полк выбил немцев из занимаемых ими двух передних линий против форта Бремон, а первый полк занял деревню Курси, – генеральская свита отправилась в землянку, где помещался штаб нашего полка. Начальство решило «отметить» удачный день.
Три дня держались полки на занятых ими немецких позициях. Три дня кутили старшие офицеры. И только перед сменой русских частей французскими офицеры оставили землянку и выехали в Париж продолжать «пожинать лавры победы над врагом». Исполнять обязанности командира нашего полка вместо Дьяконова остался подполковник Готуа. Этот офицер не участвовал в попойке у Лохвицкого. Во все время боя он не смыкал глаз, руководя действиями своего батальона, и сам лично неоднократно брал немцев под обстрел из легкого пулемета «Льюис», который он носил за спиной.