Три раза посылал Ван Тигр к своим братьям верного человека с заячьей губой, и тот три раза возвращался с серебром к своему начальнику. Он носил деньги на спине, завернутыми в синюю материю, словно это были какие-нибудь скудные его пожитки, а сам был одет в грубую синюю куртку, штаны и в простые соломенные сандалии на босу ногу. Видя, как он шагает по дорожной пыли с узлом на спине, никто не подумал бы, что в этом узле серебряные монеты и что человек он не совсем простой, хотя, если бы вглядеться попристальней, могло показаться подозрительным, что он вспотел от такой легкой ноши. Но никто не смотрел на него пристально, потому что он был плохо одет и лицо у него было простое и грубое, какие сотнями встречаются каждый день, если не считать заячьей губы; и если кто-нибудь и взглядывал мимоходом, то только дивясь его заячьей губе и двум передним зубам, которые торчали прямо из-под носа.
Таким способом верный человек благополучно доставлял серебро своему начальнику, и когда под палаткой у Вана Тигра оказалось зарытым столько серебра, сколько ему нужно было на три месяца, пока он не достигнет своей цели, Ван Тигр назначил день выступления в поход. Он подал тайный знак, и весть облетела всех, кто готов был следовать за ним, и в назначенный день после жатвы риса и до того, как с севера надвинулись холода, в назначенную ночь, когда луны не было до самого рассвета, а на рассвете в небе повис ущербленный месяц, люди его поднялись с постелей, где спали, поднялись и покинули знамя старого генерала, которому служили.
Всего сто человек собиралось уйти в эту темную ночь, и каждый из них бесшумно вставал, скатывал одеяло, увязывал его на спину, брал ружье и старался утащить ружье соседа, но так, чтобы не разбудить его, хотя это было нелегко, потому что по заведенному обычаю каждый солдат спал, подложив под голову ружье, и если бы кто-нибудь стал вытаскивать ружье, его владелец проснулся бы и закричал. Так делали потому, что ружья ценились высоко и продавались на вес серебра, и иногда солдаты крали ружья и продавали их, если были в большом проигрыше или много месяцев подряд не получали платы, — в такое время, когда не было ни войны, ни добычи и в казну генерала не стекалось серебро. Да, большое было несчастье для солдата потерять ружье, так как ружья привозят издалека, из чужих стран. И потому в эту ночь беглецы постарались взять все, что можно, но им удалось захватить только двадцать ружей, кроме своих собственных, — так чутко спали все солдаты. Но все же и двадцать ружей не безделица, теперь можно было взять в отряд еще двадцать человек.
Все эти сто солдат были люди отважные, лучшие из тех, кто сражался под командой старого генерала, самые храбрые, самые закаленные и свирепые из молодых солдат. Среди них южан было очень немного, остальные почти все пришли из диких пустынь внутренних провинций, где люди смелы, не знают законов и не боятся убивать. Таких людей больше всего привлекала гордая осанка и высокая, прямая фигура Вана Тигра; они преклонялись перед его замкнутостью, неожиданными вспышками гнева и жестокостью, преклонялись перед ним тем более, что в старом толстом генерале не осталось ничего достойного преклонения, — он так разжирел, что не мог даже сесть на коня, если двое солдат не поддерживали его, помогая взгромоздиться на седло. Да, в таком человеке не было ничего, что могло бы воодушевить молодых солдат, и они собирались покинуть его и последовать за новым генералом.
Глухой ночью по данному знаку — почувствовав три легких удара по правой щеке — каждый солдат должен был встать, надеть пояс с патронами, взять ружье и, сев на коня или пешком, если коня у него не было, отправиться к назначенному месту в неглубокой впадине на вершине горы, миль за пять от старого лагеря. Там был древний храм, брошенный всеми, кроме одного дряхлого отшельника, поврежденного в уме, который жил в развалинах храма, и хотя это было плохое убежище, все же оно должно было укрывать их, пока Ван Тигр не соберет свое войско и не поведет его на избранный им город.
Ван Тигр приготовил в этих развалинах все, что нужно, и еще за несколько дней послал туда верного человека вместе с рябым племянником, и они спрятали в храме вино в кувшинах, живых свиней и кур и даже трех откормленных быков, которых загнали в одну из пустых келий, где жили прежде священники. Ван Тигр купил все это у крестьян по соседству и, будучи честным человеком, заплатил за все, что брал, не желая отнимать у бедных последнее и ничего за это не платить, как делают другие. Нет, он заставил верного человека заплатить полной ценой; скот пригнали в горы к храму, и Рябой остался стеречь его.
Верный человек купил еще три больших чугунных котла и один за другим отнес их на гору, держа на голове, а из старого кирпича, набранного в развалинах храма, он сложил три небольшие очага. И больше он ничего не покупал, потому что Ван Тигр намерен был как можно скорей уйти оттуда на Север, в какую-нибудь крепость, где он мог бы укрыться от старого генерала. Ho и к северной столице он не хотел подходить близко, чтобы не столкнуться раньше времени с правительственными войсками, которые нередко выступают против таких военачальников, каким хотел стать Ван Тигр. Однако ни генерала, ни правительственных войск он не боялся, потому что гнев старого генерала был недолговечен, а государство переживало такое время, когда одна династия прекратилась, а новая еще не вступила на престол; власть была расшатана, бандиты преуспевали, а генералы ожесточенно сражались друг с другом, и некому было удержать их.
Темной ночью Ван Тигр отправился к этому храму, взяв с собой хилого племянника, сына Вана Старшего; он часто ломал себе голову, что ему делать с этим унылым и робким мальчиком. Рябой был рад приключению и с удовольствием делал все, что ему ни прикажут, а этот старался не попадаться дяде на глаза, и теперь, когда Ван Тигр прикрикнул на него, чтобы тот не отставал, он поплелся за дядей, весь дрожа. Осветив его пылающим факелом, Ван Тигр заметил, что он весь в поту, и крикнул ему презрительно:
— Отчего ты вспотел, ведь ты еще ничего не делал?
Но дожидаться ответа он не стал и шел вперед, не оглядываясь, а неровные шаги мальчика раздавались позади в темноте.
На вершине горы у входа в ущелье, которое вело к развалинам храма, Ван Тигр сел на камень и послал племянника в храм, чтобы помочь приготовить ужин. Оставшись один, он стал ждать, сколько из тех, кто дал ему слово, перейдет в эту ночь под его знамя. Наконец стали подходить люди попарно и поодиночке, по восьми и по десяти человек, и Ван Тигр радовался каждому и каждого окликал:
— А, и ты пришел! — И потом крикнул: — Ах, вы храбрые, славные люди!
Прислушиваясь к шагам тех, которые собирались под его знаменем, развевавшимся на разрушенных каменных ступенях тропы, ведущей к храму, он раздувал тлеющий факел, освещал идущих солдат и радовался, узнавая в рядах то одно, то другое знакомое лицо. Так собралась вся сотня, и когда Ван Тигр пересчитал их и оказалось, что пришли все, кого он ждал, он велел зарезать быка, свиней и кур. Люди весело принялись за дело, потому что уже много дней не ели свежего мяса. Одни разводили огонь в очагах, и из них вырывалось буйное пламя, другие носили воду из горного ручья, бежавшего неподалеку, третьи кололи скотину, свежевали ее и разрубали на куски. Ощипав кур, они насаживали их на вертелы из зеленых раздвоенных веток, которые они срубили с деревьев возле храма, и жарили на огне целиком.
Когда все было готово, они уселись пировать на каменной террасе перед храмом, на развалинах древней террасы, где между камнями, раздвигая их, пробивались сорные травы. Посредине террасы стояла большая старая железная урна, выше человеческого роста, но и та рассыпалась в красную пыль, до того она была ветха. К этому времени рассвело, и только что вставшее солнце било людям в глаза; от резкого горного воздуха они захотели есть и, веселые и голодные, собрались вокруг дымящихся котлов. И каждый из них ел и наедался досыта, и повсюду была радость, потому что всем казалось, что наступает новая, лучшая жизнь под началом нового вождя, молодого и отважного, он поведет их в новые земли, где есть пища и женщины и все то изобилие, которое нужно здоровому человеку.
Утолив первый голод, они сделали роздых и перед тем, как снова приняться за еду, отбили глиняные печати на кувшинах с вином и налили каждому по чашке вина, и все пили, смеялись и кричали и предлагали друг другу выпить то за одно, то за другое, а чаще всего за нового вождя.
Спрятавшись в тени бамбуковой заросли, перепуганный отшельник следил за ними издали, вне себя от изумления, и, принимая их за нечистых духов, шептал молитвы. Он, не отрывая глаз, смотрел, как они с жадностью ели и пили, и слюна текла у него изо рта при виде того, как они раздирали дымящееся мясо на части. Но он не отважился выйти из засады, не зная, что это за нечистые духи налетели вдруг в тихую обитель, где он прожил тридцать лет в одиночестве, обрабатывая для пропитания клочок земли. Он видел, как один из солдат, сытый по горло и сонный от вина, отшвырнул почти дочиста обглоданную кость и она упала у самой заросли. Тогда отшельник протянул иссохшую руку, схватил кость, потащил ее в тень и, припав к ней, начал глодать и обсасывать ее, весь дрожа: все эти годы он не ел мяса и даже забыл его вкус. Он не мог удержаться и чавкал и сосал кость, хотя в душе сетовал на себя, потому что, как ни был он испуган, он все же понимал, что грешит.
Когда все наелись досыта и разбросали объедки по всему двору, Ван Тигр одним сильным и быстрым движением поднялся с места и вскочил на спину огромной каменной черепахи, стоявшей с краю террасы немного выше ее уровня у корня большого и старого можжевелового дерева. Эта черепаха стояла над славной когда-то могилой, и на спине ее прежде высилась каменная табличка, превозносившая добродетели покойного; но дерево упрямо росло и напирало на табличку, и в конце концов табличка упала и раскололась и теперь лежала на земле со стершейся от дождя и ветра надписью, а дерево попрежнему продолжало расти.
На эту черепаху и вскочил Ван Тигр и с этого возвышения глядел на своих людей. Он стоял, гордо выпрямившись, и, положив руку на рукоять меча, упираясь одной ногой в голову черепахи, он смотрел на солдат надменно, сверкающим и острым взглядом, сдвинув черные брови. И глядя на этих людей, теперь принадлежавших ему, он чувствовал, что сердце его все ширится и ширится, так что грудь готова разорваться, и думал про себя:
«Вот мои люди, они поклялись следовать за мной. Мой час настал!»
И он закричал во весь голос, и крик его гордо прозвучал в тишине лесов, эхом отдаваясь в развалинах храма:
— Братья мои! Знаете ли вы, кто я? Я такой же простой человек, как и вы, отец мой пахал землю, я сам был крестьянином. Но мне не суждено было обрабатывать поля, меня ждал иной, высокий жребий, и я еще мальчиком ушел из дома и стал солдатом революции под командой старого генерала. Братья мои! Сначала я мечтал о славной войне с бесчестным правителем, к такой войне призывал нас старый генерал. Но победа далась ему слишком легко, и мы знаем, чем он стал теперь. Под началом такого человека я не мог больше служить! Видя, что революция не принесла тех плодов, о которых я мечтал, что времена настали продажные и каждый борется только за себя, я понял, что нужно созвать всех честных людей, недовольных бездействием и не получающих платы у старого генерала, стать их вождем и с оружием в руках завоевать себе новую страну, где подкупам не будет места. Мне незачем говорить вам, что честных правителей нет, что народ страдает от жестокости и притеснений тех, кто должен был бы заботиться о нем, как родители заботятся о детях. Так повелось исстари, и еще лет пятьсот тому назад смельчаки сплотились между собой и, карая богачей, защищали бедных. Так же поступим и мы! Честные и смелые люди, я призываю вас следовать за мной! Поклянемся жить и умереть вместе!
Он, стоя, произносил эту речь сильным и звучным, голосом, и глаза его сверкали, когда он взглядывал то на одного, то на другого из людей, сидевших перед ним на корточках, и брови его то сдвигались, то взлетали кверху, словно развернутые флаги, и лицо его то хмурилось, то светлело и мгновенно меняло выражение.
Он замолчал, и все вскочили на ноги, и могучий крик разом вырвался из сотни глоток:
— Клянемся! Тысяча тысяч лет нашему вождю!
Тогда один из солдат, более озорной, чем другие, закричал пронзительным, тонким голосом:
— Смотрите, смотрите, он похож на темнобрового тигра!
Да, он и впрямь походил на тигра: у него было гибкое и длинное тело, он двигался бесшумно и мягко, лицо, очень широкое у скул, суживалось к подбородку, глаза были свирепые, настороженные и блестящие, а над ними сходились нависшие черные брови, и когда он хмурился, глаза смотрели, словно из пещеры, а когда он вдруг поднимал брови и бросал сверкающий взгляд, казалось, что тигр выскакивает из засады.
Поднялся неистовый хохот, и, подхватив эти слова, солдаты закричали:
— Да, да, Тигр! Чернобровый Тигр!
Бедный, растерявшийся отшельник не знал, что и думать, когда по всей долине разнесся этот крик, — тигры и вправду бродили здесь в горах, и он боялся их больше всего на свете. Оглядываясь по сторонам, он выбежал из бамбуковой заросли и спрятался в полуразвалившейся келье позади храма, где спал, заполз в постель, натянул на голову дырявое одеяло и лежал там, дрожа и плача и раскаиваясь в том, что ел мясо.
Ван Тигр был и осторожен по-тигриному; он знал, что дело его едва начато и что нужно думать о том, что будет дальше. Он позволил своим людям немного поспать, пока они не протрезвятся после выпитого вина, и, когда все уснули, призвал к себе троих солдат, которые были ему известны как люди хитрые и ловкие и велел им переодеться. Одному из них он приказал снять все, кроме рваных нижних штанов, вымазаться грязью, как делают нищие, и итти просить милостыню в деревнях близ города, где жил старый генерал, подслушивать и подглядывать и разузнать, не собирается ли генерал за ними в погоню. Остальным двум он велел итти в город на рынок, достать у какого-нибудь закладчика крестьянскую одежду, корзины и шесты, а потом купить товаров и носить их по городу, заглядывать всюду и слушать, о чем говорят горожане, не станет ли кто-нибудь рассказывать о том, что случилось и чего ждут теперь, когда от старого генерала сбежали лучшие солдаты. У входа в ущелье Ван Тигр поставил на страже верного человека с заячьей губой, чтобы он смотрел на дорогу своими зоркими глазами и немедля бежал и докладывал начальнику, как только увидит, что где-нибудь показались солдаты.
Когда все было сделано и эти люди ушли, а солдаты протрезвились от выпитого вина, Ван Тигр принялся подсчитывать, сколько и чего у него имеется. Взяв кисть и бумагу, он записал, сколько у него солдат, сколько ружей, сколько патронов, какая у солдат одежда, какая обувь и выдержит ли она долгий поход. Он заставил солдат пройти мимо него вереницей и пристально разглядывал каждого, и оказалось, что у него сто восемь здоровых, крепких солдат, не считая племянников; стариков в его отряде совсем не было, а больных очень мало, разве только чесоткой или глазными болезнями, а такие пустяки могут быть у каждого, и их нечего считать за болезнь. Медленно проходя мимо Вана Тигра, солдаты во все глаза смотрели на знаки, которые он ставил на бумаге, потому что только двое или трое из них умели читать и писать, и теперь все они еще больше преклонялись перед Ваном Тигром, видя, что он не только искусно владеет оружием, но знает и эту премудрость — умеет выводить знаки на бумаге и понимает, что они значат, когда посмотрит на них.
Ван Тигр сосчитал, что, кроме солдат, у него было сто двадцать два ружья, и у каждого солдата полный патронов пояс, и было еще восемнадцать ящиков с патронами, взятых Ваном Тигром из запасов генерала, к которым он имел доступ. Он взял их не все сразу, а понемногу, и верный человек носил один ящик за другим в горы и складывал их в храме, позади древней полуразрушенной статуи Будды, потому что в этом месте крыша была крепче и протекала меньше всего, а кроме того, фигура Будды не давала дождю проникнуть в зияющие двери.
Из одежды имелось то, что было надето на солдатах, и этого было достаточно, пока не подуют зимние ветры, а кроме того, у каждого из них было свое одеяло.
Ван Тигр был доволен всем, что имел, и съестного осталось достаточно, чтобы прокормиться в течение трех дней; он решил выступить в поход как можно скорей и итти в новые места на Север. Даже если бы ему не так опротивел Юг, он все равно ушел бы отсюда, потому что старый генерал до того обленился, что десять лет не двигался с места и жил на народные средства, обложив население тяжкими налогами, и брал с него больше, чем оно было в состоянии платить, брал часть и зерном, и так шло до тех пор, пока народ не разорился, и брать с него было уже нечего, и потому Вану Тигру нужно было искать себе новую область.
Бороться со старым генералом из-за этих земель, обремененных налогами, тоже не входило в его расчеты, и он задумал перейти в области по соседству с его родиной, потому что там, на северо-западе, были горы, где можно было укрыть солдат, а если бы его стали преследовать, он отступил бы дальше, туда, где горы суровы, пустынны и неприступны, где люди дики и куда даже генералы заходят редко, разве только если становятся бандитами или вынуждены отступать. Не то что бы он думал об отступлении, нет, — Вану Тигру казалось, что перед ним лежит открытая дорога, что стоит только быть отважным и настойчиво добиваться цели, и тогда имя его прогремит по всей стране и не будет пределов его славе.
Вскоре вернулись посланные им, и один из них сказал:
— Повсюду ходят слухи, что в старом улье роятся пчелы и что вылетел уже новый рой, и везде люда боятся и говорят, что их и без того выжали досуха и что земля не прокормит двух армий.
А тот, кто переоделся нищим, сказал:
— Я шатался по старому лагерю, а лицо вымазал грязью, чтобы меня не узнали, всюду клянчил милостыню, подслушивал и высматривал: в лагере суматоха, старый генерал кричит и вопит и приказывает то одно, то другое, а потом отменяет приказ; он совсем сбился с толку от злости, а лицо у него покраснело и распухло от крика. Я до того осмелел, что подошел поближе взглянуть на него, и слышал даже, как он кричал: «Мне в голову не могло притти, что этот чернобровый дьявол устроит такую штуку, а я еще верил ему во всем! А еще говорят, что северяне честнее нас! Да лучше бы я проткнул его штыком, потому что он вор и сын вора!» Он через два слова на третье отдает приказ, чтобы солдаты вооружились и выступали за нами в погоню.
Он визгливо засмеялся, — это был тот самый солдат с визгливым голосом, который любил пошутить, — а потом сказал, ухмыляясь под слоем грязи:
— Только ни один солдат и с места не двинулся!
И Ван Тигр сурово улыбнулся, понимая, что бояться ему нечего, потому что старый генерал уже около года не платил солдатам, и они оставались только из-за того, что их кормили даром и дела никакого не было. Чтобы заставить их сражаться, сначала нужно было им заплатить. Ван Тигр знал, что платить им генерал не станет, а через день-другой остынет и его гнев, и он, пожав плечами, снова вернется к своим женам, а солдаты попрежнему будут дремать на солнце, просыпаясь только для того, чтобы поесть. И Ван Тигр обратил свое лицо на Север, зная, что ему некого бояться.