Три дня позволил Ван Тигр отдыхать своим людям, и три дня они ели, сколько могли, и осушали кувшины с вином до самого дна. Когда они наелись так, как не наедались уже много месяцев, и были сыты по горло и выспались так, что им уже больше не спалось, они встали, полные сил, задора и здоровья. Все эти годы Ван Тигр жил среди солдат, хорошо их изучил и знал, как управлять этими простыми и неучеными людьми, следить за их настроениями и, пользуясь этими настроениями, давать волю и в то же время, незаметно для них, держать их в узде. И когда он увидел, что его люди затевают ссоры и грозят друг другу из-за пустяков, из-за того только, что один споткнулся о вытянутые ноги другого, и что многие из них стали думать о женщинах и тосковать о них, он понял, что настал час, когда нужно приниматься за какое-нибудь новое и трудное дело.
Тогда он снова вскочил на спину каменной черепахи и крикнул, скрестив руки на груди:
— Сегодня вечером, как только солнце сядет за ровными полями у подножия горы, мы должны двинуться в путь к нашим собственным землям. Подумайте хорошенько, и если кто-нибудь из вас хочет вернуться к старому генералу, где можно есть и спать вволю, пусть возвращается сейчас, я его не трону. Но если он пойдет со мной сегодня, а потом изменит клятве, которую дал, я проткну его вот этим самым мечом!
И Ван Тигр выхватил меч, сверкнувший, словно молния среди туч, и взмахнул им перед слушателями, и они в испуге попятились назад, натыкаясь один на другого и в страхе переглядываясь. Ван Тигр смотрел на них в ожидании, и пятеро солдат постарше с минуту нерешительно поглядывали то друг на друга, то на острый, сверкающий меч, который Ван Тигр направил на них, а потом, не говоря ни слова, повернули и начали, крадучись, спускаться по склону горы и вскоре скрылись из вида. Ван Тигр следил за ними, неподвижно держа в вытянутой руке сверкающий меч, а потом крикнул:
— Есть еще кто-нибудь?
Наступила мертвая тишина, и долгое время никто из солдат не двигался. Вдруг невысокая, согнувшаяся фигура отделилась от толпы, торопясь незаметно скрыться, и это был сын Вана Старшего. Но увидев, кто это, Ван Тигр зарычал:
— Нет, только не ты, глупый щенок! Тебя отдал мне твой отец, и ты не свободен!
И он вложил саблю в ножны, бормоча презрительно:
— Я не стану пачкать хорошее лезвие в такой жидкой крови! Нет, я тебя отстегаю как следует, как стегают малых детей!
И он ждал, пока тот вернулся в ряды и стал на место, повесив, как всегда, голову. Тогда Ван Тигр сказал своим обыкновенным голосом:
— Пусть будет так. Осмотрите ружья, зашнуруйте покрепче башмаки и затяните пояса, потому что сегодня ночью мы выступаем в большой поход. Отдыхать мы будем днем, а итти ночью, и никто не будет знать, что мы идем на Север. Но каждый раз, вступая во владения какого-нибудь генерала, я буду говорить вам, как его зовут, и если вас спросят, вы должны отвечать: «Мы бродячий отряд и хотим примкнуть к армии здешнего генерала».
И как только село солнце и не совсем еще померк дневной свет, но уже показались звезды, а луна еще не всходила, люди потянулись неровной вереницей к выходу из ущелья, опоясанные, с узлами на спине и с винтовками в руках. Но лишние ружья Ван Тигр доверил только тем из людей, кого лучше знал и на кого мог положиться, потому что многие из его солдат еще не были испытаны в бою, а ему легче было потерять человека, чем ружье. Те, у кого были кони, вели их под уздцы, и у подножия горы Ван Тигр остановился и сказал по обыкновению резко:
— Без моего приказа никому нельзя останавливаться, долгих привалов не будет до зари, — я скажу, в какой деревне. Там вы будете есть и пить, и я заплачу за все.
И он вскочил на своего коня, рослого коня рыжей масти, с широкими костями и длинной вьющейся гривой, родом из монгольских степей, сильного и неутомимого. Такой и был ему нужен в эту ночь, потому что на седле он вез много серебра, а то, что не мог взять с собой, роздал понемногу верному человеку и еще некоторым солдатам, так что, если бы кто-нибудь из них и поддался искушению, какое может одолеть всякого, то пропало бы немного. И как ни силен был его конь, Ван Тигр не позволил ему скакать во весь опор. Нет, сердце у него было доброе, и он натягивал поводья и пускал коня шагом, заботясь о тех солдатах, у кого не было коней и кому пришлось итти пешком. По обеим сторонам, рядом с ним ехали племянники; для них он купил ослов, и коротконогим ослам трудно было поспевать за широким шагом коня. Человек тридцать из его отряда ехали верхами, остальные шли пешком, и Ван Тигр разделил всадников: половину из них поставил впереди отряда, другую половину — позади, а пеших — посередине.
Так, в ночной тишине они проходили милю за милей, делая привалы время от времени, когда Ван Тигр кричал, что они могут немного отдохнуть, и снова трогались в путь, когда он отдавал приказ. И люди его были крепки и бодры и шли за ним безропотно, потому что ждали от него многого. И Ван Тигр был доволен ими и дал себе клятву, что никогда не изменит им, если они ему не изменят, и, достигнув власти, возвысит каждого из них, потому что они пошли за ним первыми. Когда он смотрел на них и думал, что они надеются на него и верят ему, как дети верят тем, кто о них заботится, в сердце его просыпалась нежность к солдатам, потому что втайне он был способен испытывать нежность, был добр к своим людям и позволял им иной раз отдохнуть подольше, когда после его команды они бросались на поросшую травой лужайку или под кусты можжевельника, какие сажают на могилах.
Так они шли двадцать ночей, а днем отдыхали в деревнях, какие указывал Ван Тигр. Но прежде чем войти в деревню, он разузнавал, какой генерал правит этой провинцией, и когда его спрашивали, чей это отряд и куда он идет, то ответ у Вана Тигра был наготове, и он отвечал без запинки.
И все же в каждой деревне люди поднимали жалобный плач, завидев отряд, так как они не знали, сколько времени простоят у них бродячие солдаты, какой потребуют еды и каких пожелают женщин. Но в те дни у Вана Тигра была высокая цель, и он крепко держал в узде своих людей, тем более, что сам он был странно холоден к женщинам и потому сильнее раздражался на других, полных желания. Он говорил:
— Мы не разбойники и не бандиты, и я не главарь разбойничьей шайки! Нет, я проложу себе другую, лучшую дорогу к славе, мы победим силой оружия и честными средствами, а не грабежом. Покупайте то, что вам нужно, и я заплачу за все. Каждый месяц вам буду платить жалованье. Но женщин вы трогать не должны, кроме тех, которые пойдут своей волей и привыкли иметь дело с мужчинами за деньги и ради заработка, но и к тем не ходите без нужды. Берегитесь тех женщин, которые стоят слишком дешево, — они носят в себе подлую смерть и сеют ее повсюду. Держитесь от них подальше. Но если я услышу, что кто-нибудь из моих людей насильно взял честную жену или девушку — дочь, то я убью его, прежде чем он успеет сказать хоть слово!
Когда Ван Тигр так говорил, все его солдаты останавливались и слушали, потому что глаза его грозно сверкали из-под бровей, и всем солдатам было хорошо известно, что, несмотря на свое доброе сердце, их начальник не побоится убить человека. И среди молодых солдат пробегал восхищенный ропот, потому что в те дни Ван Тигр и вправду был для них героем, и они кричали: «Слава Тигру, Чернобровому Тигру!» Так они шли вперед и останавливались на отдых, и каждый был послушен Вану Тигру, а если и не был, то искусно это скрывал.
Много было причин, почему Ван Тигр избрал себе земли недалеко от своей родины, и одна из них была та, что здесь он будет близко от братьев, и они будут оказывать ему помощь серебром, пока он сам не обложит население налогами, и нечего будет опасаться, что его посланных ограбят по дороге. Кроме того, если бы он встретил неожиданный и сильный отпор, что может случиться с каждым, если небо лишит его покровительства, он мог бы укрыться у родных, а семья его настолько знатна и богата, что он был бы в безопасности. Потому-то он неуклонно подвигался к тому городу, где жили его братья.
Накануне того дня, когда они завидели городские стены, Ван Тигр рассердился на своих людей за то, что они отстают на переходах, а вечером, когда он приказал выступать в поход, они поднялись неохотно; Ван Тигр слышал, как некоторые из них ворчали и жаловались, а один солдат сказал:
— Что же, найдутся вещи и получше славы, и я не знаю, хорошо ли мы сделали, что пошли за таким сумасбродам.
А другой прибавил:
— Пусть мы не ели бы досыта, зато высыпались бы вволю, и ноги у нас не были бы стерты до самых костей.
Правда, все они очень устали и отвыкли от долгих переходов, потому что в последние годы старый генерал обленился, привык к легкой жизни, и его распущенность передалась всей армии. Ван Тигр хорошо знал, как непостоянны невежественные люди, и в душе проклинал их за то, что они начали жаловаться теперь, когда намеченная им провинция близко. Он забыл, что если сам он был рад Северу и тому, что снова можно было покупать крутой печеный хлеб и нюхать добрый крепкий чеснок, то для людей все это было еще чужое. В полночь, когда они отдыхали под можжевеловым деревом, верный человек сказал ему:
— Нужно дать им отдохнуть дня три, угостить их и раздать понемногу серебра в награду.
Ван Тигр вскочил и крикнул:
— Покажи мне, кто это говорит об отдыхе, и я всажу ему заряд в спину!
Но человек с заячьей губой отвел его в сторону и зашептал миролюбиво:
— Нет, нет, господин мой, не говори так. Перестань гневаться. Твои солдаты сердцем — сущие дети, и ты не поверишь, какая у них явится сила, если впереди их будет ждать какая-нибудь маленькая радость, хотя бы даже такая пустячная награда, как добрый кусок мяса, кувшин молодого вина или день отдыха и игра в кости. Они просты сердцем, их легко обрадовать и нетрудно огорчить. Глаза души у них закрыты, а твои открыты, Господин мой, и видят дальше, чем на день вперед.
Человек с заячьей губой стоял в полосе слабого лунного света, потому что за время их похода народилась новая луна, и теперь снова было полнолуние, и в этом свете он казался особенно безобразным. Но Ван Тигр испытал его не раз и знал, что он человек разумный и надежный, и уже не замечал его раздвоенной губы, видел только его доброе, простое, загорелое лицо и преданные глаза — и верил ему. Да, Ван Тигр верил этому человеку, хотя и не знал, кто он такой, потому что тот никогда ничего о себе не рассказывал и, если очень настаивали, говорил только:
— Я родом издалека, и если бы даже я тебе сказал, как называется то место, ты все равно его не знаешь, — это очень далеко.
Ходили, однако, слухи, что он совершил преступление. Говорили, что у него была красивая жена, молоденькая женщина, которая не переносила его вида, и она завела себе любовника, а муж застал их вместе и убил. Так это было или нет, никто не знал, но верно было то, что он сразу привязался к Вану Тигру, и не было для этого другой причины, кроме того, что молодой человек был так горяч и красив, что его красота казалась каким-то чудом бедному уроду. И Ван Тигр чувствовал, что этот человек его любит, и ценил его выше всех других, потому что он пошел за ним не ради выгоды и не ради почестей, но ради этой необыкновенной любви, которая не требовала ничего, только бы быть рядом с Ваном Тигром. Ван Тигр полагался на его преданность и всегда прислушивался к его словам. И теперь Ван Тигр понял, что человек с заячьей губой опять прав; он подошел к усталым людям, которые, растянувшись, молча лежали в тени можжевеловых деревьев, и сказал гораздо ласковей обычного:
— Братья, мы совсем близко от моего родного города и от той деревни, где я родился, и в этих местах мне знакомы все пути и перепутья. Вы были отважны и неутомимы в эти тяжелые дни и ночи, и теперь я готовлю вам награду. Я поведу вас в деревни по соседству с моей родной деревушкой, но только не в нее, потому что там живут мои родные, и я не хочу их обижать. Я куплю и прикажу заколоть быков и свиней и зажарить гусей и уток, и вы наедитесь досыта. И вино у вас тоже будет; лучшее вино в стране делают здесь, — это крепкое, светлое вино и быстро опьяняет. И каждый из вас получит в награду по три серебряных монеты.
Тогда люди приободрились, встали и, смеясь, вскинули ружья на плечи, и в эту же мочь они дошли до города и миновали его, и Ван Тигр повел их в деревни, расположенные за его родной деревушкой. Там он остановился, выбрал четыре деревни и разместил в них солдат на постой. Но при этом он не так надменно держал себя, как другие генералы. Нет, на рассвете сам ходил от деревни к деревне, когда только еще начинали разводить огонь в печах, готовя завтрак, и дым крался из открытых дверей, разыскивал деревенских старшин и говорил им вежливо:
— Я заплачу за все серебром, и никто из моих людей не посмотрит на женщину, если она не свободна. Вы должны взять на постой двадцать пять человек.
Но несмотря на всю его вежливость, деревенские старшины были в отчаянии, потому что и раньше генералы давали слово платить и все-таки ничего не платили. И глядя искоса на Вана Тигра, они поглаживали бороды и шептались друг с другом у дверей и наконец попросили у Вана Тигра задаток в знак того, что он, их не обманет.
Ван Тигр, не скупясь, раздавал серебро, потому что это были его земляки, и каждому из старшин он сунул в руку задаток, а перед уходом потихоньку сказал своим людям:
— Не забудьте, что эти люди — друзья моего отца, что здесь моя родина, и на вас здесь смотрят так же, как на меня самого. Будьте вежливы, не берите ничего даром, и если кто-нибудь из вас тронет женщину, которая не свободна, то я его убью!
Видя, что он не шутит, солдаты обещали поступать, как он оказал, и громко призывали на себя всякие беды, если не исполнят этого. Когда всех солдат разместили по домам и приготовили им обед, он заплатил столько серебра, что недовольные взгляды крестьян сменились улыбками, и, покончив со всеми делами, он взглянул на племянников и сказал им грубовато и добродушно, радуясь, что снова вернулся на родину:
— Ну, племянники, отцы будут рады повидаться с вами, да и я отдохну за эти семь дней, потому что война у нас на носу.
И он повернул коня к югу и, не останавливаясь, проскакал мимо старого глинобитного дома, нарочно не подъезжая близко, а племянники ехали за ним на ослах. Так они достигли города, въехали в старые ворота и поскакали по улице к дому. И в первый раз за все эти месяцы слабая улыбка появилась на лице сына Вана Старшего, и он подгонял осла, торопясь домой.