Директоръ гимназіи былъ маленькій, щедушный человѣчекъ, совершенно поглощенный хлопотами по хозяйственной части. Все вліяніе его на ходъ преподаванія ограничивалось тѣмъ, что передъ вакаціей и зимними праздниками онъ напутствовалъ своихъ питомцевъ рѣчами въ родѣ слѣдующихъ: "Ну, вотъ ваканція пришла! На травку! на травку!" Или: "теперь на Рождествѣ много времени! Тетрадочки приведите въ порядокъ, тетрадочки; поля оставляйте побольше." Къ выслушанію сихъ спичей воспитанники собирались въ рекреаціонную залу и строились въ три шеренги. Надъ спичами смѣялись даже въ первомъ классѣ.
Только что онъ проснулся, докладываютъ о Разгоняевѣ.
— Ахъ, милѣйшій Михаилъ Петровичъ, какъ я радъ! Какъ я радъ! говорилъ онъ, встрѣчая ранняго гостя.
— Я пришелъ сообщить вамъ мои предположенія относительно перемѣны въ составѣ лицъ, занимающихъ надзирательскія должности.
— Очень радъ, очень радъ….
— Шпека и Бирюлева я просилъ подать въ отставку…
— Помилуйте, за что же? ужъ совершенно другимъ тономъ вскрикнулъ директоръ.
— Неспособны къ продолженію службы….
— Помилуйте, люди смирные. У Шпека большое семейство….
— Очень жаль, холодно сказалъ Разгоняемъ, — но согласитесь, что лучше господину Шпеку промаяться какъ-нибудь, чѣмъ позволять ему дѣлать изъ сотенъ вашихъ воспитанниковъ такихъ же, ни къ чему не способныхъ, господъ…
— Да нѣтъ, какъ хотите…. Какъ же это такъ вдругъ? Какъ хотите, я не могу согласиться….
— А не хотите, такъ ужь извините меня. Дружба дружбой, служба службой. Я буду писать въ Петербургъ…
Директоръ при этомъ совершенно потерялся. "Непремѣнно лѣвою ногой сегодня всталъ съ постели," смутно думалось ему.
— Такъ какъ же? опросилъ Разгоняевъ.
— Дѣлайте, какъ знаете, отвѣчалъ директоръ, и махнулъ рукой.
— Я велю изготовить имъ прошенія объ увольненіи….
Отъ него Михаилъ Петровичъ пошелъ по классамъ. Онъ началъ съ старшаго и попалъ на урокъ исторіи. При входѣ онъ услышалъ слѣдующія слова:
— Нечего робѣть, господа, мы это дѣло обдѣлаемъ; свалить все на него… говорилъ учитель, и вдругъ заикнулся, увидавъ входящаго инспектора.
— Продолжайте, продолжайте, сказалъ Разгоняевъ, усаживаясь. — О чемъ это вы бесѣдуете?
— Мы проходимъ французскую революцію, отвѣтилъ учитель, и сталъ говорятъ о янсенистахъ, якобинцахъ, о доктринѣ Руссо и философіи Вольтера, о жирондѣ; далъ характеристику Робеспьера, Дантона, Мара; выдвинулъ личность Наполеона, и заключилъ необходимостью подавленія революціи и популярностію людей, на долю которыхъ выпадаетъ этотъ подвигъ. Инспекторъ былъ очаровавъ даромъ слова и начитанностію преподавателя.
— Позвольте познакомиться, вы гдѣ воспитывались? спросилъ онъ.
— Кандидатъ С.-Петербургскаго университета, Езинскій, отвѣчалъ тотъ.
Какъ только инспекторъ вышелъ, онъ обратился къ ученикамъ съ насмѣшливою улыбкой. Тѣ захохотали.
— Это я не вамъ читалъ, а начальству, сказалъ онъ:- теперь будемъ продолжать. На чемъ я остановился?
Въ шестомъ классѣ не было учителя; въ полуотворенную дверь слышался оживленный опоръ.
— Да послушай, Горобецъ, кричалъ одинъ голосъ съ заднихъ давокъ:- ну, положимъ, возстанетъ Венеція, развѣ Австрія допуститъ? Развѣ Франція допуститъ?
— Ты не понимаешь, горячился Горобецъ:- одновременное возстаніе! Понимаешь, сразу во всей Европѣ. Противъ Австріи — Венеція, Галиція, Венгрія, противъ Пруссіи — Познань, противъ Англіи — Ирландія.
— Развѣ имъ управиться съ солдатами? раздавался другой голосъ.
— Свободный человѣкъ дерется съ пятью, возражалъ Горобецъ.
— Ну, а этого я все-таки не понимаю, говорилъ третій голосъ:- у всякаго человѣка собственность, земля; ну, а вдругъ другой захочетъ отнять?
— Что за дичь! При правильномъ соціальномъ устройствѣ не захочетъ; всякій будетъ доволенъ своимъ.
— Ну, положимъ, захочетъ…. Положимъ…. Кто жь будетъ судить когда не будетъ правительства?
— Какой ты глупый! Изъ тебя никогда ничего не выйдетъ! Всякій можетъ судить!
— Какъ? Даже Хома, что за тобой ѣздитъ?
— А! Не по вкусу аристократу!
— Да кто жь его станетъ слушать?
— При ассоціяціи станутъ слушать.
— А если сосѣди войной пойдутъ?
— При ассосіяціи не будетъ войны….
— Нѣтъ, я все-таки не понимаю…. Какъ же финансы? Надо же министерство финансовъ.
— Зачѣмъ? какіе финансы? денегъ не надо, деньги только скопляются въ однѣхъ рукахъ; надо просто мѣнять продукты.
— Это какъ мнѣ купили сапоги, и я цѣлый возъ дровъ долженъ везти къ сапожнику?…
Разгоняевъ вошелъ въ классъ, Горобецъ торопливо сунулъ что-то въ ящикъ.
— Зачѣмъ же прятать-то? сказалъ инспекторъ, приподнимая крышку парты. Все утихло. У Горобца нашелся первый нумеръ Колокола за 1861 годъ, съ руководящею статьей Огарева, прокламація Михайлова, фотограффческія картинки варшавской работы самаго пикантнаго содержанія.
— Да вѣдь это придирки, господинъ инспекторъ. Кто жь не читаетъ Колокола? Развѣ только допотопные? Вы сами прогрессистъ….
— Попросите ко мнѣ дежурнаго надзирателя, обратился инспекторъ къ ученикамъ.
Вошелъ надзиратель.
— Отведите этого господина въ карцеръ. Я даю ему недѣлю сроку подумать на свободѣ что ему выгоднѣй, учиться или быть исключеннымъ….
— Что жь это значитъ? Какой это прогрессистъ? толковали гимназисты по уходѣ инспектора.
— Горобца! воскликнулъ кто-то:- это изъ рукъ вонъ!
По корридору задребезжалъ звонокъ, ученики высыпали изъ классовъ. Разгоняевъ столкнулся съ Тонинымъ, выходившимъ съ урока физики, въ сопровожденіи гурьбы гимназистовъ.
— Александръ Иванычъ! Александръ Иванычъ! Прощайте, Александръ Иванычъ! кричали они, скача вокругъ него и дергая его синій фракъ.
Тонинъ торопливо шелъ по корридору, со спискомъ подъ мышкой, обращаясь то къ тому, то къ другому, и качая головой.
— Александръ Иванычъ, за что же вы мнѣ единицу поставили? Я не обязанъ слѣдовать именно вашей теоріи! говорилъ одинъ высокій юноша.
— Это вовсе не моя теорія, а научная истина, говорилъ Тонинъ.
— Помилуйте, говорятъ, въ Парижѣ были опыты, совершенно опровергающіе….
— Довольно, сказалъ Разгоняевъ, поднявъ брови, и взявъ подъ руку Тонина, пошелъ съ нимъ въ учительскую.
— Что это такое? говорилъ онъ:- помилуйте, что это такое? Они хотятъ учить, а не учиться! Что тутъ дѣлать?
— Вотъ теперь можно говорить, сказалъ Тонинъ. — Въ этой несчастной страсти перечить учителямъ виноваты сами учителя, поднимающіе мальчишекъ на ходули. Чѣмъ, напримѣръ занимаются въ классѣ исторіи? Читаютъ Бокля, котораго, конечно, не понимаютъ; въ классѣ естественной исторія разсуждаютъ о теоріяхъ постепеннаго развитія существа отъ простѣйшихъ формъ и проч.
— Зайдите ко мнѣ сегодня вечеркомъ, надо серіозно поговорить….
— Нѣтъ, Михаилъ Петровичъ, объ этомъ завтра же узнаютъ всѣ учителя; противъ меня и безъ того всѣ вооружены; а вотъ если вы не откажетесь посѣтить меня….
— Съ удовольствіемъ.
Разгоняевъ записалъ его адресъ, вошелъ въ учительскую, потолковалъ съ прочими учителями и началъ просматривать списки.
Вдругъ бѣжитъ надзиратель.
— Михаилъ Петровичъ, пожалуйте въ столовую! Гимназисты бунтуютъ….
— Что такое вы сказали?
— Ученики бунтуютъ, поправился тотъ.
— Если вы еще разъ позволите себѣ подобныя выраженія, я и васъ попрошу выйдти въ отставку, несмотря на ваши лѣта….
— За что же? оправдывался надзиратель.
— Если вы такъ… недальновидны, что не понимаете этого, какъ прикажете вамъ отвѣчать?
Онъ пошелъ въ столовую. Тамъ въ самомъ дѣлѣ былъ ужасный гвалтъ, стукъ ножей, вилокъ, крики; воспитанники пускали въ эконома пирогами, кусками хлѣба, чѣмъ попало. Увидѣвъ инспектора, всѣ затихли.
— Что это такое?
— Помилуйте, ѣсть нельзя, масло тухлое, въ говядинѣ мочалки, раздавались голоса.
— Извольте разобрать, кто первый началъ, отнесся Разгоняевъ къ надзирателю;- наша же обязанность доносить мнѣ немедленно о малѣйшей небрежности эконома… Я самъ былъ гимназистомъ, и кое-что знаю….
Тонинъ занималъ небольшую квартиру невдалекѣ отъ гимназіи. Разгоняевъ вошелъ въ маленькую переднюю — ни души; сальная свѣчка нагорѣла на залавкѣ, въ комнатахъ тишина. Онъ насилу отыскалъ въ стѣнѣ гвоздь, повѣсилъ шинель, наткнулся въ темной залѣ на что-то большое, и пошелъ на свѣтъ изъ слѣдующей комнаты. Опять никого нѣтъ. Экономическая лампочка тускло освѣщала запыленный, залитой чернилами письменный столъ съ разбросанными книгами, кресло съ торчавшею изъ сидѣнья мочалой, продавленный диванъ, шкафъ съ книгами и стклянками.
Разгоняевъ постоялъ, постоялъ и хотѣлъ было идти назадъ…
— Кто тамъ? послышалось гдѣ-то внизу.
Онъ подошелъ ближе; въ углу за диваномъ сидѣла на корточкахъ молодая дѣвушка, наклонясь надъ корзиной, и разбирая покрытыя пылью старыя книги.
— Извините, началъ Разгоняевъ.
— Это вы извините, отвѣтила та поднимаясь:- вы вѣрно къ Александру? Садитесь пожалуста!
Она встряхнула свое запыленное платье, бросилась въ кресло и закинула ногу на ногу.
— Его кажется дома нѣтъ? говорилъ Петръ Николаевичъ, снимая перчатки и выбирая на диванѣ мѣсто почище….
— Нѣтъ, онъ домосѣдъ, сейчасъ придетъ; пошелъ отдать деньга за квартиру…. Онъ нигдѣ не бываетъ, въ обществѣ смѣются надъ его застѣнчивостію; да притомъ онъ такъ много работаетъ.
— Да вѣдь я отъ уроковъ онъ порядочно устаетъ, говорилъ Разгоняевъ, а самъ думалъ: "Кто бы могла быть эта особа: ни сама не рекомендуется, ни мной не интересуется…"
— Онъ никогда не устаетъ, это его жизнь, продолжала та:- совершенно отдался наукѣ. Только, знаете, въ немъ нѣтъ творческаго импульса, жизненной иниціативы нѣтъ… Онъ труженикъ….
— Неужели?
— Да, онъ никакъ не можетъ стать въ уровень съ современными требованіями. Я и не ввиню его, онъ остановился въ развитіи, онъ ce qu on appelle un homme fait… Я все прошу его посвятить себя дѣлу, въ которомъ теперь настоятельная необходимость…
— Что жь это такое?
— Я говорю про религію природы. Съ его дарованіями онъ могъ бы очень популярно изложить это, знаете, сперва происхожденіе земли по Лапласу, потомъ произвольное зарожденіе первой клѣточки изъ неорганическихъ элементовъ: кислорода, водорода и углерода, потомъ какъ она осложнялась въ животныхъ организмахъ и наконецъ достигла высшаго развитія въ человѣкѣ, этомъ крайнемъ воплощеніи химіи и физіологіи….
— Но вѣдь это все гипотезы, перебилъ Разгоняевъ. — "Неужели это Тонинъ такъ взбудоражилъ ее?" вертѣлось у него въ головѣ.
— Нужды нѣтъ, согласитесь, что это единственное средство создать новыхъ людей.
Разгоняевъ началъ улыбаться, но ученая дѣвица до того заинтересовала его, что онъ самымъ наивнымъ голосомъ просилъ ее объяснить свою мысль.
— Это такъ легко! Всякій человѣкъ, проходя эту книгу, оставитъ въ ней всѣ предразсудки, переродится и будетъ совершенно готовъ начать ломку старья… Я не говорю уже о тѣхъ, кто прямо съ нея начнетъ свое образованіе… Вотъ тебѣ гость, обратилась она къ вошедшему Тонину, — а я и такъ долго засидѣлась у тебя, пора!
— Да все равно, сказалъ Тонинъ, здороваясь:- ты бы Вѣрочка насъ чаемъ угостила.
— Нѣтъ, дѣло есть, надо терапіей заняться, да и отецъ ждетъ… Впрочемъ пожалуй…
Педагоги усѣлись. Разгоняевъ разсказывалъ про отобранные у гимназистовъ литографированные листки. Тонинъ ничего не зналъ объ этомъ. Вѣрочка слушала съ презрительною усмѣшкой, разставляя чашки.
— Что же вы сдѣлали съ этими листками? вдругъ спросила она.
— Что же можно было сдѣлать? отвѣтилъ Тонинъ:- конечно Михаилъ Петровичъ велѣлъ ихъ сжечь, а ребятишекъ….
— Стыдись, Александръ, стыдись! вспыльчиво перебила Вѣрочка:- тебѣ ли это говорить? Ребятишки!? эти ребятишки заслуживаютъ полнаго уваженія, они кладутъ основу свободѣ печати…
Разгоняевъ поглядѣлъ на Тонина; тотъ улыбнулся, и просилъ продолжать…
— Горобца въ карцеръ? вторично перебила Вѣрочка:- и ты это одобряешь Александръ?
— А то какъ же?
— Послѣ этого нечего и говорить!
Она вскочила со стула и, не простясь, убѣжала въ переднюю.
Разгоняевъ пожалъ плечами.
— Ребенокъ! отвѣтилъ Тонинъ, смѣясь:- это ничего, она завтра же придетъ мириться… Я и не догадался познакомить васъ; вы можете Богъ знаетъ что подумать… Она моя невѣста, дочь нашего доктора; въ головѣ еще бродитъ; бредитъ медициной, эманципаціей и всесвѣтною революціей.
— Но, послушайте, все это было бы смѣшно….
— Знаю, знаю! То-то и дѣло, что только смѣшно! Развѣ это свое? это изъ подражанія! Тутъ была одна госпожа Горобецъ; вотъ та окончательно свихнулась и бѣжала съ кѣмъ-то, а Вѣрочка гостила у нихъ часто, вотъ и все…