На другой день утромъ, Русановъ съ озабоченнымъ лицомъ отправился къ Езинскому.
"Ну, этотъ баринъ живетъ не по средствамъ учителя и надзирателя," подумалъ онъ, осматривая комфортабельную пріемную, въ которую ввелъ его лакей.
Немного спустя вышедъ Езинскій, играя кистями шлафрока и осматривая измятый костюмъ Русанова. Тотъ въ свою очередь уставился на зеленоватое лицо хозяина с выдавшимися скулами и презрительною усмѣшкой.
— Ну-съ, что же вамъ угодно? проговорилъ Езинскій приглашая гостя садиться легкимъ движеніемъ руки.
— Я желалъ бы видѣть Тонина, отвѣтилъ тотъ, пристально взглянувъ въ глаза надзирателю. — Не знаете ливы его адреса?
— Онъ, кажется, имѣлъ несчастіе попасть въ острогъ, сказалъ Езинскій, стараясь сохранить равнодушный видъ.
— Неужели? И вамъ неизвѣстно за что именно? спросилъ Русановъ, возможно спокойнымъ голосомъ.
Мускулы на лицѣ хозяина задергались было, но онъ тотчасъ вынулъ раздушенный платокъ, и поднеся его къ губамъ, небрежно сказалъ:
— Я ему не нянька!… Слышалъ, что по распоряженію губернатора….
— Ахъ, слышалъ, у него въ сараѣ нашли какую-то литографію, проговорилъ Русановъ иронически.
— Можетъ-быть, отвѣтилъ Езинскій, поднимаясь. — Виноватъ, если вы за этимъ только….
— Не торопитесь! Я вамъ хочу одѣлять маленькое предложеніе; вы разъ помѣнялись съ нимъ мѣстами, долгъ платежомъ красенъ! Неугодно ли вамъ и теперь помѣняться?
— Что это значитъ? дерзко спросилъ Езинскій, закидывая голову…
— А то, что это вы литографировали журналъ-то, за который…
— Позвольте…
— Нѣтъ-съ, не позволю; вы у меня въ рукахъ, я убѣжденъ, что и золотыя грамоты — ваша же работа…
Езинскій началъ озираться…
— Да, вы не безпокойтесь! если вы только пикните, такъ я васъ, какъ щенка, сломаю! сказалъ поднимаясь Русановъ: хоть и недавно оправившійся отъ болѣзни, онъ былъ страшенъ такому щедушному противнику.
— Не погубите! я не виноватъ. По неопытности! Тутъ замѣшаны важныя лица… Не губите! стоналъ онъ.
— Освободите Тонина, а тамъ посмотримъ.
— Но какъ же? заговорилъ Езинскій, успокоиваясь немного:- не могу же я принять этого на себя?
— Это ужъ ваше дѣло!
— А вы мнѣ возвратите письма? заискивалъ Езинскій, цѣлуя въ плечо Русанова, и сѣлъ возлѣ него.
— Какія письма? отодвинулся тотъ.
Езинскій опять встревожился. Въ какіе-нибудь четверть часа лицо у него разъ двадцать мѣнялось.
— Какія жь у васъ доказательства? спросилъ онъ, поднимаясь.
— А вы забыли ту особу, у которой устраивали литературные вечера вмѣстѣ съ своими учениками?
— Только-то? — Езинскій окончательно успокоился. — Ну, послушайте, нечего поднимать шумъ изъ пустяковъ. Я вамъ дамъ сто карбованцевъ, и мы — квитъ!
— Мы? проговорилъ Русановъ, блѣднѣя отъ негодованія:- мы?… ахъ ты гадина!
Онъ схватилъ шляпу, выбѣжалъ на улицу, и подозвавъ извощика, поѣхалъ къ губернатору.
Генералъ стоялъ въ толпѣ просителей и кого-то за что-то распекалъ, поминутно возвышая голосъ, порывисто жестикулируя.
— Знаете ли вы, что я съ вами сдѣлаю? горячился онъ:- знаете ли, куда вы у меня полетите? наступалъ онъ на свою жертву.
Распекаемый, очевидно, не зналъ, но радъ былъ не только улетѣть, а хоть и сквозь землю провалиться, какъ вдругъ подвернулся Русановъ.
— Вамъ что угодно? обратился къ нему губернаторъ тѣмъ же тономъ.
— Ваше превосходительство…
— Васъ и туда еще мало будетъ! крикнулъ губернаторъ, выходя изъ себя.
— У меня есть дѣло, говорилъ озадаченный Русановъ.
— По службѣ?
— Нѣтъ… Я желалъ бы наединѣ передать… это… — Русановъ терялося.
— У меня съ подобными вамъ никакихъ дѣлъ быть не можетъ, отрѣзалъ губернаторъ, поворачиваясь къ нему спиной и принялся за прежнее занятіе.
— Генералъ! сказалъ Русановъ, подходя снова…
— Я вѣдь сказалъ, перебилъ тотъ, — ступайте, и помните, что ни одно слово, ни одна выходка даромъ вамъ не пройдетъ…
Совершенно ошеломленный, Русановъ очутился на улицѣ; лѣстница, швейцаръ, мостовая какъ-то двигались сами собой у него въ глазахъ; онъ ничего не сознавалъ и только хватался на голову.
— Да что жъ это наконецъ, сплю я что ли? проговорилъ онъ въ воротахъ своей квартиры:- не пьянъ же я до сихъ поръ!
Онъ прошелъ прямо въ комнатку, которая нѣкогда смутила майора, и равнодушно осматривалъ бѣлыя обои съ золотымъ багетомъ, низенькую мебель, желѣзную кровать…. Будто цѣлая вѣчность отдѣлила его отъ недавняго прошлаго…
"Что жь это такое? думалось ему:- что васъ всѣхъ опутываетъ, давитъ, дышать не даетъ? Почему этого прежде не было? Иди я въ самомъ дѣдѣ отсталъ? не знаю жизни?"
Онъ сталъ ходить со комнатѣ.
"Какъ бы то ни было, надо ѣхать къ Тонину, надо же добиться правды!"
"Талантъ растетъ въ тиши уединенья, характеръ въ шумѣ свѣтскихъ бурь, пришло ему въ голову дорогой. Хороши бури!"
Эпитетъ мрачнаго никакъ не шелъ бы къ безобразному зданію губернскаго острога, стоявшаго почти за чертой города. Русановъ насилу отыскалъ квартиру смотрителя, и съ полчаса слушалъ, какъ его будили. — Чуточку! раздавался его молящій голосъ. — Да ну, вставай, спрашиваютъ вѣдь, ворчала жена. — Ты бы сказала, пускай завтра поутру пріѣдетъ… — Да слышишь ты, очень нужно ему. О, чортъ!
Выползъ толстенькій старичокъ, съ заспанною физіономіей, напоминая всею фигурой жука-карапузика. Русановъ объяснилъ просьбу. Смотритель сказалъ ему, что имъ не получено никакого распоряженія о допущеніи посѣтителей къ арестанту, и потому онъ затрудняется…. Русановъ просилъ его присутствовать при свиданіи; наконецъ кое-какъ уломалъ.
Тонинъ лежалъ на нарахъ, въ грязной, сырой каморкѣ, заложивъ руки подъ голову и глядя въ узенькое оконце.
— Извините, я васъ не знаю; слышалъ только вашу исторію. Чѣмъ я могу вамъ быть полезенъ? спрашивалъ Русановъ.
— Чѣмъ же вы можете быть мнѣ полезны? возражалъ Тонинъ:- я я самъ не знаю, за что сижу. Я просто съ ума схожу…
— Не удивительно, когда я и не сижу, да тоже схожу съ ума… Скажите, пожалуста, обморочили они, что ли, губернатора?
— Не знаю, отвѣтилъ Тонинъ:- вотъ что развѣ, съѣздите вы къ моей невѣстѣ; отецъ ея домашнимъ докторомъ у губернатора… Пусть похлопочетъ…
Тонинъ далъ адресъ.
— Еще вотъ что… Впрочемъ, нѣтъ…
— Да не церемоньтесь, убѣждалъ Русановъ.
— Пришлите мнѣ чаю и сахару, если это не затруднитъ васъ, сказалъ Тонинъ, покраснѣвъ. — Когда-нибудь возвращу… А то вотъ двѣ недѣли…
Разспросивъ его не нужно ли еще чего, Русановъ пожалъ ему руку и поѣхалъ къ доктору. Вѣрочка вышла къ нему такая веселая, что Русановъ подумалъ будто ей ни чего неизвѣстно и началъ подготовлять ее издалека.
— Что такое за непріятное извѣстіе? Пожалуста говорите прямо, перебила она, горделиво поднимая голову.
— Вашъ женихъ….
— Кто такой?
— Тонинъ…
— А! Ну, что же?
— Онъ… имѣлъ несчастіе попасть… въ тюрьму.
— Туда и дорога!
Русановъ вытаращилъ глаза.
— Такимъ господамъ некуда больше и дѣваться, прибавила она, вставая.
— Какъ же это? Онъ просилъ, онъ былъ такъ увѣренъ, что вы примете въ немъ участіе…
— Я? За кого жь онъ меня считаетъ? За сообщницу въ его подлостяхъ?
— Извините, сказалъ Русановъ, поклонился и вышедъ.
"Да это просто арабскія сказки," думалось ему всю дорогу.
На другой день Русановъ сообщилъ все это Доминову и просилъ его совѣта.
— Охота жь вамъ ввязываться въ такія передряги, сказалъ тотъ. — Вотъ такъ-то вы и попадаетесь…. Ну, какъ это васъ угораздило?
— Что такое? спрашивалъ Русановъ.
— Да, вы и въ самомъ дѣлѣ ничего не знаете; а мнѣ на дняхъ полицеймейстеръ со секрету такую штучку сообщилъ… Сказать развѣ? Честное слово, что это останется между нами?
— Честное слово.
— Вы подъ присмотромъ полиціи, шепнулъ Доминовъ. У Русанова и руки опустились.
— Это ничего, успокоивалъ Доминовъ, — узнаютъ васъ и все кончится; я и самъ сдѣлалъ все что могъ, но будьте осторожны впередъ.
Въ головѣ Русанова царствовалъ полнѣйшій хаосъ, когда онъ возвратился изъ присутствія; но онъ съ какимъ-то ожесточеніемъ выдумывалъ новыя гипотезы, терялся въ сотняхъ плановъ, и ни на одномъ не могъ остановиться. Задавъ себѣ задачу, во что бы то ни стало, добиться толку въ очевидной интригѣ, Русановъ остановился на той мысли, что тутъ не обошлось безъ Бронскаго. Припоминая студенческіе годы, онъ еще болѣе убѣждался въ справедливости своего предположенія: графъ всегда дѣлался коноводомъ всякаго безпорядка. Вліяніе Бронскаго на Колю было не безызвѣстно Русанову; литографія также не была ему новостью; онъ слышалъ лестные отзывы Бронскаго объ Езинскомъ; этотъ намекалъ ему на участіе важныхъ лицъ. Итакъ игра перешла въ серіозную ставку; эти люди раскидываютъ сѣмена смутъ не на словахъ только, а пользуясь всѣми средствами, какія доставляли имъ образованіе, богатство, положеніе въ обществѣ, служебныя связи. Но какая цѣль? Онъ рѣшительно терялся; высказывать же свои предположенія въ обществѣ онъ не рѣшался, не имѣя никакихъ доказательствъ.
Вечеромъ пріѣхала Ниночка и вспорхнула къ нему въ комнату, какъ всегда, беззаботная, беззавѣтная.
— За что жь это вы дуетесь? прощебетала она, опускаясь въ кресло. — Экая важность! разсуждала она:- засадили человѣка; мало ли ихъ сидитъ по свѣту-то? Обо всѣхъ плакать, слезъ не хватитъ!
— Ниночка! Съ кѣмъ особенно близокъ былъ Езинскій?
— Съ Полькой Лисевичъ…
— Надо сдѣлать послѣднюю попытку. Побывай у ней, осмотри ее комнату…. И если найдешь какія-нибудь бумаги, сейчасъ ко мнѣ!
— Эва! Да она вчера еще уѣхала изъ города, даже никому не сказалась; ее теперь съ собаками не сыщешь….
Русановъ повѣсилъ голову.
Ниночка положила ему руки на плечи и глядѣла въ глаза.
— Да что ты и впрямь въ дураки записываться собрался? Прикажете васъ веселить?
Она схватила со стѣны скрипку, и перебирая по струнамъ, какъ на гитарѣ, запѣла:
Эхъ, чибирики чокъ чибири,
Комарики, мухи, комары!
Жена мужу бай, говори!
Русановъ поднялъ голову и улыбнулся. Она еще проворнѣй ударила по струнамъ…
Я не робкаго десятка молода,
Не боюся я лихаго мужика,
А ужь на воды поѣду завсегда!
Ой ты Лоха, ты Лоха — мужикъ
Примѣчаешь ли, гдѣ плохо лежитъ?
Вскочила, прыгнула на диванъ, съ дивана на столъ, оттуда на комодъ и залилась звонкимъ смѣхомъ, надъ своими ли продѣлками или надъ Русановымъ, неизвѣстно. Онъ подошелъ и обнялъ ее.
— Спаси меня хоть ты! Спаси меня отъ сумашествія!
— Вотъ давно бы такъ! сказала она, спутывая ему волосы.