На другой день Русановъ поѣхалъ въ городъ, взявъ съ собой свои бумаги; вернулся поздно вечеромъ, привезъ какую-то книжечку; всѣ слѣдующіе дни читалъ ее, чертилъ что-то, изучалъ….
Майоръ давно ужь порѣшилъ про себя, что ученые люди странны; что какъ ты тамъ ни старайся, а у нихъ все какъ-то навыворотъ выходить, и потому болѣе не тревожилъ племянника….
Съ конца января пошли оттепели, въ воздухѣ потянуло весеннею сыростью, потекли ручьи съ покатостей, запестрѣли пѣжины чернозема по грязносинему насту….
Въ Горобцовскомъ хуторѣ и окрестныхъ селеніяхъ стоялъ кавалерійскій полкъ. Чернобровыя красавицы напропалую кохались съ ловкими Москалями; суровые домовладыки куликади съ ними на перепой; хозяйки угощали книшами, товчениками, варениками, всякою сдобой. Общему веселью не мало содѣйствовало то, что между новобранцами много было своихъ. Почти всѣ стоявшіе на очереди угодили въ кавалерію. Извѣстно, что Малороссы искони считаются лучшими наѣздниками; анекдотъ о хохлѣ, ѣздившемъ на ординарцы, должно-быть не выдумка.
Въ день выступленія, Іоська пріѣхалъ проститься съ женой. Его тотчасъ окружили бывшіе товарищи съ благими пожеланіями…. жена его разливалась и причитала на всю улицу.
Но каково жь было изумленіе майора, когда племянникъ вошелъ къ нему въ полной походной солдатской формѣ.
— Что жь это такое, Володичка, что это такое? едва могъ онъ выговорить…
— Я былъ увѣренъ, дяденька, что это васъ поразитъ, а потому и молчалъ до времени….
— То-есть какъ же это поразитъ?
— Ну да вотъ, что, дескать, кандидатъ университета и хочетъ затереть свою карьеру солдатскою лямкой…
— Нѣтъ, я не про то… что жь тутъ такого?
— Вы согласны? Хорошо, кабы всѣ такъ думали! Пора бросить предразсудки, какого бы свойства они ни были.
— Да я не то… Какъ же это такъ?.. Богъ съ тобой!
— Дядееька, въ такое время нельзя удерживать, не слѣдуетъ, не честно…
— Экой ты какой! Отчего жь не сказать-то? Я бы самъ пошелъ; хлопоталъ бы въ тотъ же полкъ…
— Это и не ушло, дяденька, а теперь проводите меня, ѣдемъ…
— Кавуръ! вспомнилъ дядя, развеселившись:- ну, что жь, молодая косточка, потѣшься, потѣшься!
Поѣхали, взяли и Іоську съ собой.
— Смотри, Іоська-то молодецъ какой! удивлялся майоръ: — бравый солдатъ будетъ!
— Рады стараться, ваше благородіе! хватилъ тотъ.
— Слышишь? молодцы, право молодцы.
У Горобцовъ всѣ удивились несказанно; усадили новобранца чай пить, только Юлія не показывалась.
Анна Михайловна принесла маленькій образокъ Св. Александра Невскаго, благословила имъ Русанова, повѣсила ему на шею, и сама расплакалась.
— Ну, прощай, Володичка, заговорилъ майоръ:- хотѣли мы съ тобой пожить, да видно не судилъ Богъ…
Русановъ торопливо всталъ, отзываясь, что забылъ кое-что приказать Іоськѣ, и вышелъ на крыльцо; на самомъ дѣлѣ онъ хотѣлъ дохнуть свѣжимъ воздухомъ, ему было тяжело…
Тамъ его встрѣтила Горпина, веселая, радостная, и сперва объявила, что за Грицько пошелъ охотникъ, а потомъ, что панночка Юлія требуетъ его.
Юлія покоилась въ длинномъ креслѣ, и съ принужденною улыбкой протянула ему руку.
— Скажите, что это на фантазія? спросила она послѣ первыхъ объясненій.
— Тоска, отвѣтилъ тотъ, слегка отворачиваясь.
— Неужели одно только и есть средство?
— Только… На народѣ умирать веселѣй.
— И никакой надежды?
— У меня? — Русановъ горько улыбнулся:- нѣтъ есть; я думаю, что умирать на такомъ народѣ какъ нашъ — все-таки веселѣй чѣмъ жить съ такъ называемымъ обществомъ…. Прощайте, перервалъ онъ вдругъ, — дайте ключъ, надо положить на мѣсто…
Русановъ досталъ изъ-за пазухи свернутую тетрадку и пошелъ въ комнату Инны; дверь скрипнула, уступивъ его рукѣ, видно давно не отворялась… Все было на мѣстѣ, какъ будто ничего особеннаго не случилось, какъ будто хозяйка пошла куда-нибудь и скоро вернется. Необыкновенный порядокъ рѣзко бросился въ глаза Русанову: полъ чисто выметенъ, постель старательно оправлена, разбросанныя на столѣ вещи подчинились законамъ симметріи. Русановъ грустно оглядывалъ бѣлыя стѣны, и вдругъ мускулы лица дрогнули; старинная висѣвшая на стѣнѣ сабля исчезла; осталась только черная шляпка гвоздя, сиротливо торчавшая на бѣломъ фонѣ….
И онъ, крѣпившійся до нельзя, не вынесъ этого мелочнаго намека на свою потерю; глубокое чувство вытѣснило все условное… Онъ зарыдалъ; грудь конвульсивно сжималась, слезы лились солеными ручьями въ ротъ; въ головѣ смутно вертѣлась мысль: "Ея правда… Намъ нельзя… сойдтись…."
Подъ окномъ грянули трубы, и полкъ потянулся черезъ улицу ровною стѣной лошадей и людей… Русановъ сунулъ тетрадку въ столъ, выбѣжалъ на крыльцо; тамъ всѣ уже собрались; майоръ, Богъ знаетъ для чего, держалъ въ полѣ поводья его лошади.
— Прощайте, дяденька, прощайте. Авениръ, прощайте, не держите меня.
Онъ ужь сидѣлъ въ сѣдлѣ и разбиралъ поводья, а они глядѣли на него въ послѣдній разъ….
— Ну, смотри жь, не давай имъ спуску, заговорилъ майоръ.
У Юліи стукнула форточка, она выставила голову и крикнула:- Берегите себя!
Онъ махнулъ рукой и поскакалъ. Всѣ словно замерли, глядя ему вслѣдъ; вотъ онъ примчался къ своей шеренгѣ, примкнулъ къ Іоськѣ, ѣдетъ рядомъ съ нимъ; мѣрно вторятъ копыта маршу на трубахъ….
Русановъ глядитъ вокругъ себя: все знакомыя мѣста; вотъ у этой березы они сидѣли на душистомъ сѣнѣ и толковали о новой жизни, закипавшей по селамъ; передъ ними или передъ нимъ по крайней мѣрѣ открывалась свѣтлая будущность…. Вонъ тамъ, заплетая вѣнокъ изъ полевыхъ цвѣтовъ, она въ первый разъ пожала ему руку въ отвѣтъ на мечты о труженичествѣ въ пользу народа… Вонъ въ той чащѣ разсказывала ему свою исторію… Все это скоро вернется, и листья зашумятъ, и цвѣты запестрѣютъ по лугамъ, и сѣно будетъ также мягко, также душисто… Стоявшіе на крыльцѣ видѣли какъ онъ оглядѣлъ всю окрестность жаднымъ взглядомъ, будто хотѣлъ унести ее съ собою, и махнулъ имъ фуражкой; они отвѣчали платками; вотъ передовые повернули за церковь, вотъ и онъ за ними; они все еще смотрѣли на задніе ряды, точно они составляли часть его; наконецъ и тѣ скрылись… Маршъ все слабѣе и слабѣе… Замолкла музыка, а стоявшимъ на крыльцѣ все чудились тихіе, отрывистые звуки.
(До слѣд. No.)
В. Клюшниковъ.