Проснувшись поздно, Русановъ тотчасъ одѣлся и отправился въ библіотеку. Она помѣщалась на площади, въ небольшомъ, чистенькомъ домикѣ. Русановъ отворилъ обитую клеенкой дверь, колокольчикъ задребезжалъ на всѣ комнаты.
"Все какъ быть должно", подумалъ онъ, сбрасывая пальто, и вошелъ въ свѣтлую залу. По стѣнамъ висѣли портреты русскихъ писателей, по срединѣ стоялъ столъ, заваленный ежедневными газетами и окруженный стульями.
"И тутъ хорошо, рѣшительно мы цивилизуемся", думалъ Русановъ, проходя въ слѣдующую комнату. Тамъ даже мебель была мягкая, на столѣ въ порядкѣ разложены толстые журналы; сквозь отворенную дверь виднѣлась спина библіотекаря за конторкою въ третьей комнатѣ. Но все это только мелькнуло въ глазахъ молодаго человѣка. Облокотясь на одну руку и запустивъ ее въ роскошные волосы, Инна перелистывала журналъ; нѣсколько времени онъ любовался ею, пока она не подняла головы.
— Ну, васъ кошечка не съѣстъ, сказала она, показывая часы, — скоро и обѣдать пора.
— Вы однѣ здѣсь?
— А что? Васъ это поражаетъ? Не тужите безвременно… Ужо въ библіотекѣ будетъ цѣлый полкъ; у насъ аккуратно собираются по вечерамъ играть въ карты; недурно?
— Я и объ этомъ не тужу; изъ отчета видно, что карты доставляютъ половину всего дохода.
— Да, вотъ что! Утилитарность!
— А какъ же иначе? Эти господа и копѣйки бы не пожертвовали; играютъ они въ боковыхъ комнатахъ, заниматься не мѣшаютъ. А вы что это почитывали?
— Основу.
— Скажите пожалуста, вамъ ближе звать, какая это Основа? чего? Я, признаюсь, думалъ, что это основа небывалаго языка.
— Ну, да ужь вамъ ст о итъ только подумать, непремѣнно парадоксъ выйдетъ.
— Нѣтъ, въ самомъ дѣдѣ, для кого пишетъ хоть г. Кулишъ? Если для народа, такъ вѣдь мало написать ындывыдуальность, цывылызація, надо растолковать въ чемъ дѣло, а на это понадобятся цѣлые тома; а если для общества — такъ какъ вамъ это нравится?
— Да ужь что вамъ за дѣло! Нравится ли, нѣтъ ли, а вотъ наша молодежь начинаетъ таки говорить на родномъ языкѣ.
— Вы стало-быть раздѣляете надежды хохломановъ?
— Да, вы не ругайтесь, я вамъ опять окажу, духа времени вамъ по своему не перевернуть.
— Что такое духъ времени? Это ужь для меня и совсѣмъ непонятно.
— А вотъ оно что! Вы просто оригинальничать изволите… Ну, теперь все понятно!
— Нѣтъ, не шутя, Инна Николаевна, что такое духъ времени? Вы вотъ, вѣроятно, представительница его; ну, а я какъ? Не во времени существую?
— А вы тормазъ его….
— И всѣ, кто также думаетъ?
— Вы хотите сказать, что васъ больше? Тѣмъ стыднѣй!
— Да послушайте, еслибъ это было къ лучшему, я первый принялъ бы…. Ну, скажите по совѣсти, какіе идеалы выработали эти господа? Шевченко, напримѣръ…. Послѣднее слово? Максимъ рѣже, а Ярема, еще лучше — не рѣже — лютуе на пожарищахъ.
— А нуте-ка, я вамъ э&дамъ такой же вопросъ: порѣшили вы что лучше, то ли что вамъ кажется такимъ, или что мнѣ? Вамъ вотъ съ дѣтства говорили, что это зеленое сукно, вы его и называете такъ, и я тоже; а такъ ли глазъ вашъ видитъ его? Очень можетъ-быть, мы называемъ по привычкѣ однимъ именемъ разные цвѣта.
— Вотъ она, батюшка, вотъ она! еще въ залѣ кричалъ Коля, таща подъ руку Лукошкина.
Онъ сбросилъ свитку, надѣтую сверхъ красной рубашки, и подвелъ товарища къ Иннѣ.
— Позвольте вамъ представить русскую женщину: моя кузина!
Русановъ поглядѣлъ на нихъ съ усмѣшкою. Сама Инна сконфузилась.
— Я видала monsieur Лукошкина въ Петербургѣ, поспѣшно проговорила она, протягивая руку. — Вы теперь ваши края посѣщаете?
— Да, путешествую по великой и обильной землѣ нашей и все болѣе и болѣе убѣждаюсь, что порядка въ ней нѣтъ.
— Тутъ чортъ знаетъ что дѣлается! прорвало вдругъ гимназиста:- вотъ полюбуйтесь: Русскіе Вѣстники, Домашнія Бесѣды, Сыны Отечества… знаете на что все это пригодно?
— А на что? спросилъ Лукошкинъ, видимо ждавшій надлежащаго отвѣта.
— Запалитъ ихъ, да и подпалитъ вонъ то прекрасное зданіе, отвѣтилъ гимназистъ, показывая въ окно на стоявшій насупротивъ земскій судъ.
— Ого! Да вы дальше насъ пошли, сказалъ Лукошкинъ, совершенно довольный выходкой.
Русанова это, наконецъ, взорвало.
— А вамъ, значитъ, няня сказала, какъ оно называется?
— Какъ вы смѣете? Э, да что съ вами изъ пустаго въ порожнее переливать; васъ всѣ отсталымъ называютъ.
— Господа, сказала Инна, — мы вчера съ графомъ разсуждали, какъ бы заохотить аборигеновъ къ чтенію, и рѣшили дать литературный вечеръ…. въ пользу бѣдныхъ студентовъ вашего края; вы, конечно, примете участіе?
— Съ удовольствіемъ, сказалъ Лукошкинъ, — у меня кстати поспѣлъ уже очеркъ здѣшняго народнаго быта…
— Да что читать-то? возразилъ Коля, — скоро ли мы доживемъ до того времени, когда позволятъ Герцена…
— Да скоро ужь и позволятъ, усмѣхнулся Русановъ: — больше опошлиться нельзя…
— Ну, а вы принесете свою лепту?..
— Нѣтъ, увольте; у меня отъ этой литературы ужь голова трещитъ…
— Напрасно! подтрунивала Инна:- Такъ и порѣшили ничего не читать, чтобы голова всегда свѣжа была?..
— Такъ и порѣшилъ, отвѣтилъ съ неудовольствіемъ Русановъ, подавая ей накидку.
— И такъ до общаго свиданія, проговорила она, кивнувъ имъ головкой.