Выйдя из кабинета следователя, Пьер был гораздо спокойнее и спокойными шагами возвратился в свою комнату.
Эта твердость и это спокойствие проистекали из страннаго чувства.
Легко угадать причину, заставившую Пьера требовать новаго свидания со следователем. Его последния сомнения исчезли, его поведение было заранее начертано. Наступило время говорить, сказать всю правду.
Бланше боялся не смерти, но его страшила мысль, что он будет приговорен как вор. Он чувствовал, что когда истина сделается известна, тогда его положение должно будет возбуждать известную симпатию. Его поведение найдут извинительным и, кто знает, может быть он будет вполне оправдан?… Но допустив даже, что его подвергнут самому тяжелому наказанию, по крайней мере он не будет обезчещен.
Мэри отказалась говорить.
Он должен был открыть все сам.
Он это и сделал.
Следователь выслушал его со своей обыкновенной благосклонностью, заставил его несколько раз повторить разсказ, чтобы убедиться, что в описании фактов не было противоречия. Затем, когда Пьер кончил, он сказал:
— Пьер Бланше, я не ждал вашего признания, чтобы идти по тему пути, который вы мне указываете; с ваших первых слов я понял, что система вашей защиты будет опираться на отношения, которыя, по вашим словам, существовали между убитым и вашей женой.
— Разве вы сомневаетесь в том, что я вам сказал, вскричал Пьер, предвидя уничтожение своих последних надежд
— Я не могу, сказал следователь, ни верить, ни сомневаться, я должен тщательно проверять даваемыя мне показания, не пропуская ни малейшей подробности, сравнивать эти показания и обстоятельства, которыя могут их подтвердить….
— И что–же?
— Следствие, в котором были выслушаны многочисленные свидетели, доказало, во первых, что поведение вашей жены вполне безупречно, что она никогда не имела никаких сношений с Эдуардом Стерманом, что, по всей вероятности, она даже не знала его; наконец, что вечером того дня, когда было совершено преступление, ее видели дома, и никто не видел чтобы она выходила; огонь лампы, горевшей в спальне, доказывал, что она дома… Вы видите, что ни малейшее обстоятельство не подтверждает ваших слов….
Следователь на минуту замолчал.
Пьер не говоря ни слова глядел на него и крупныя капли пота катились у него со лба.
— Выслушайте меня, продолжал следователь, чтобы вы ни утверждали, очевидно то, что присяжные не поверят вам, если вы не представите доказательств. И если, для того чтобы защитить себя, вы обвините не только вашу жену, но и человека убитаго вами, то этот поступок будет так отвратителен, что общественное мнение возмутится и вы только сделаете самому же себе вред. Наконец, вы слишком умны, чтобы не понять, что только признание, доказывающее ваше раскаяние может заслужить вам снисхождение ваших судей. Вымена поняли; моя задача скоро кончится, последний раз, Пьер Бланше, я вас заклинаю сказать истину….
Пьер взглянул на следователя, ничего не отвечая встал и попросил отвести его назад в тюрьму.
Он был спокоен…
В его уме вдруг ясно определилась мысль:
— Я погиб! ну, что же? тем хуже для меня.
В одно мгновение, слушая как следователь обяснял ему, что все чтобы он ни говорил, безполезно, Пьер оставил всякую надежду, он бросил ветку, за которую еще удерживался, и дал себе лететь в пропасть.
— Сударь, сказал ему сторож, когда он возвращался назад, ваш адвокат ждет вас.
— Я иду, отвечал Бланше.
Адвокат, назначенный судом быть защитником подсудимаго, был молодой человек лет тридцати, уважаемый всеми, успевший уже приобрести некоторую известность. Это был умный, немного увлекающийся человек, защищавший с глубоким убеждением. Он был еще в тех летах, когда профессия адвоката кажется чем то священным: он не приобрел еще того сладкаго и удобнаго равнодушия, которое позволяет старым практикам защищать с одинаковым успехом два совершенно противоположныя положения.
Он уже много раз виделся с Пьером, но последний говорил очень неопределенно и не дал ни одного положительнаго указания.
— Ну, друг мой, сказал адвокат при виде Пьера, не буду–ли я счастливее сегодня и не дадители вы мне средство смягчить страшную ответственность, тяготеющую над вами?…
— Сударь, сказал Пьер, который был хладнокровнее чем когда–либо, что вы мне ответите, если я скажу вам, что все ваши усилия, как–бы добросовестны они ни были, не в состоянии спасти меня и что единственное доказательство вашей симпатии, какое вы только можете мне дать, будет то, что вы не станете стараться спасти меня от эшафота?
— Я вам отвечу, сказал Марсель, так звали адвоката, что ваша просьба несогласна с моими обязанностями и что если вы решились не защищаться, то я употреблю все мои усилия, чтобы заставить вас отказаться от этого решения, недостойнаго честнаго человека.
— Честнаго человека! Вы сказали: честнаго человека! Вы значит не верите, что я низкий убийца и вор, как говорят они все?…
— Я думаю, сказал Марсель, что во всем этом есть какая–то тайна, которую мне необходимо выяснить… Нет, Бланше, вы не вор, я в этом вполне убежден…. И если вы убили себе подобнаго, то вы совершили это убийство во временном непонятном раздражении, причиной котораго должно было быть серьезное, ужасное волнение….
— Говорите, говорите, вскричал Бланше, вы не можете себе представить сколько добра делают мне ваши слова.
Потом он повторил про себя:
— Честный человек!
— Доверьтесь мне, продолжал адвокат. Поверьте мне тайну, которая давит вас, и когда вы сделаете это, я клянусь честью, что сделаю все, что будет в моей власти, чтобы спасти вас от позора.
— Да…. да…. от позора! О! этого я только и желаю!
— Согласны вы разсказать мне все? спросил Марсель.
Пьер подумал. Что, если разсказав истину, он снова встретит скептицизм, с которым следователь вполне логично отнесся к его словам?
— Послушайте, сударь, сказал он вдруг, не сделаете–ли вы мне честь протянуть вашу руку?
— С удовольствием, отвечал адвокат.
Бланше взял протянутую ему руку.
— Выслушайте меня хорошенько, начал он, клянусь вам всем, что для меня дорого на свете, что все, что я вам разскажу, есть полнейшая истина…. Верите–ли вы мне?…
Марсель хотел отвечать.
— Погодите. То, что я вам скажу, не только невероятно, но я даже не могу представить вам ни малейшаго доказательства моих слов. Наконец, я прошу вас, со своей стороны дать обещание, ничего не предпринимать без моего предварительнаго согласия…. При этих условиях, я вам разскажу все.
— Бланше, отвечал адвокат, я утверждаю, что заранее верю вам и даже более, обещаю вам действовать только по вашим указаниям. Мужайтесь, друг мой, я знаю, из собранных мною справок, что вы такой человек, который не может быть низким убийцей. Говорите с полным доверием, как–бы вы говорили с вашим духовником, с вашим другом.
При этих последних словах Бланше почувствовал, что слезы навернулись ему на глаза. Но он удержал их и заговорил: он не скрыл ни малейшаго обстоятельства, разсказал свое последнее свидание с Мэри и разговор, который имел со следователем.
— Ну что? сказал он, окончив разсказ и с волнением глядя на своего защитника.
— Я был прав, говоря вам: верьте и мужайтесь! отвечал Марсель, я не только вам верю, но я еще, кроме того, утверждаю, что вы спасены.
Бланше печально улыбнулся.
— Вы ошибаетесь, сказал он.
— Конечно, продолжал адвокат, я не надеюсь на полное оправдание…. Да и то, кто знает?… Во всяком случае, наказание будет легко, вы не будете обезчещены, а действуя на власти, мы получим ваше помилование….
— А что я буду делать с этим помилованием?
— Друг мой, не надо никогда отчаиваться. Ваше несчастие велико, но оно не непоправимо….
— Но на что вы надеетесь?
— Я еще не могу вам пока обяснить, что я сделаю…. мне необходимо подумать. Во всяком случае, я прошу у вас теперь–же позволения видеться с вашей женой. .
— Вы надеетесь на нее?…
— Не раздражайтесь. Вы не поняли, что признание, котораго вы требовали, не из тех, которыя легко делаются?
— А вы думаете, печально прибавил Бланше, что ваши слова будут убедительнее моих?
— Разве это не обязанность моя, как адвоката? сказал Марсель, улыбаясь. Полноте, Бланше, вы слишком скоро пришли в отчаяние. Поверьте мне, женщина, которую вы любили, и которая позволила себе увлечься, не так преступна, чтобы всякое чувство навсегда угасло в ней…. Дайте мне пробудить в ней искру совести, которая будет вашим спасением….
Пока он говорил, Бланше припоминал холодное и безжалостное лице своей жены в то время, как он умолял ее говорить…. И он чувствовал, что сомнение овладевало им, тем не менее, он точно также говорил себе, что Мэри не могла сделаться чудовищем притворства и он спрашивал себя, имелли право отказать благородному человеку в его желании сделать последнюю попытку.
— Сударь, сказал он наконец адвокату, я полагаюсь на вас. Делайте то, что вы найдете нужным.
— Я желал–бы. продолжал Марсель, выслушать еще раз то, что вы мне сейчас разсказали. Повторите все подробности и позвольте мне предлагать вам вопросы, если что–нибудь покажется мне неясным….
Бланше мужественно повиновался желанию своего адвоката. На этот раз разсказ был длинен. Потому что несчастный разсказал все свое прежнее счастие; казалось, он сам забыл развязку этой печальной истории, он говорил, как он любил Мэри, забывая, что, может быть, в это время ее следовало ненавидеть и презирать.
Марсель встал.
— Благодарю вас, сказал он. Позвольте мне повторить еще раз, что я вам верю и желал–бы, чтобы мои слова, хотя немного, возвратили вам то спокойствие, в котором вы теперь так нуждаетесь. Теперь я отправлюсь; до скораго свиданья!…
— Когда я вас увижу?
— Не ранее, как завтра….
— Послушайте, сказал Бланше, позвольте мне надеяться как можно долее. Я буду вас ждать завтра до трех часов, если вы не придете, то, значит, вы ничего не успели добиться….
— До трех часов, хорошо. Но я буду у вас раньше этого срока.
— Да услышит вас Бог! сказал Пьер.
После этого они разстались.
Мэри Бланше не имела недостатка в различных выражениях симпатии.
Ее жалели, бедную женщину, что она связана с тем, кого народная молва звала убийцей и вором.
У нея постоянно были соседи, привлекаемые еще более любопытством, чем чувством истиннаго сострадания. Приходили узнавать новости. Когда узнали, что Мэри была у мужа, то поднялись безконечные вопросы.
— Изменился–ли он? Как он ее принял? Был–ли он кроток? Раскаявался–ли он?
Мэри, с опущенными глазами и с выражением сильнаго горя на лице, отвечала уклончиво. Эту скрытность ей ставили в заслугу. Некоторые шли далее и утверждали, что Бланше был с ней груб, что она не говорила только из сострадания к нему.
Наконец, она успевала отделаться от этих докучливых посетителей и возвращалась в свою спальню.
Там она садилась и сидела неподвижно.
Она играла в ужасную игру, и иногда, оставаясь одна, она почти боялась самой себя. Случай стал против нея; непростительная неосторожность, забывчивость, вследствие которой письмо осталось на столе, уничтожило все тщательно возведенное здание ея желаний и мечтаний.
Убежав из павильона, где было совершено убийство, она, не останавливаясь, добежала до дому. Она вошла через садовую калитку, которую нарочно оставила не запертой, затем она заперлась у себя в комнате…. Она слушала и ей казалось, что она слышит шаги своего мужа, который вернется вне себя от гнева и убьет ее!…
Умереть! эта мысль сначала заставила ее вздрогнуть. Потом, через несколько времени, успокоившись, она подумала:
— Все погибло! Если он убьет меня, то все будет кончено…. Тем хуже для меня.
Прошла ночь…. Ничего! Различныя мысли так и толпились у нея в голове. Она ни мало не сожалела Эдуарда, котораго видела умирающим.
Единственная мысль вполне поглащала ее. Что с ней будет? Что принесет ей завтрашний день?
Настало утро; Пьер не возвращался.
— Что если он сам покончил с собою? Что если он убил себя?
Она закрыла глаза, чтобы хладнокровнее все обсудить. Она слегка вздрогнула, точно была удивлена, что мысль о смерти мужа нисколько не волнует ее.
Мэри не смела пошевелиться, она ждала. Она боялась, что дверь вдруг откроется и он войдет, как безпощадный мститель….
Между тем, город начал пробуждаться. Мэри взглянула на улицу через занавесы; невидимая для всех, она заметила, что вокруг было необычайное волнение. Останавливались, разговаривали, потом все взгляды обращались на дом, говорили, указывая на него. Мэри откинулась назад, ей показалось, что на нее указывали пальцами….
Неизвестность убивала Мэри, она хотела узнать, во чтобы то ни стало. Она сошла вниз.
Как только Мэри показалась на улицу, двое отделились от группы разговаривавших и побежали к ней. Опасение овладело ею, она подумала, что хотели ее схватить, но, тем не менее, она осталась по наружности спокойной и закричала подбежавшим к ней:
— Не видал–ли кто нибудь из вас моего мужа?
Минуту спустя, она узнала об аресте Бланше….
Это был ужасный удар. Очевидно, Пьер разскажет все и, кто знает, может быть вмешает ее; может быть даже скажет, что она была его сообщницей. Не было–ли вполне логично предположить, что она завлекла Стермана в западню? Все эти мысли сменялись в ея голове с быстротою молнии. Инстинкт помог ей лучше чем какия–бы то ни было соображения. Она стала разспрашивать о подробностях. Никто не знал ничего, кроме самаго факта убийства. Но она умела так ловко устроить, что никто не думал, чтобы она могла куда–нибудь уходить с самаго вечера. Все помнили, что огонь горел в спальне всю ночь. Случай помогал Мэри. Никто не видал, как Пьер возвращался накануне вечером домой. Те–же, которые видели его днем, помнили, что он был мрачен и озабочен.
Вскоре эти первоначальныя известия подтвердились. Бланше действительно был арестован.
Вернувшись домой, Мэри вспомнила о садовой калитке. Надо было доказать, что она не могла выйти через нее, тогда молодая женщина налила в замок несколько капель воды и сказала себе:
— Если у меня есть впереди двадцать–четыре часа, то я спасена.
Суд явился произвести следствие только на другой день. Она нашла средство привести их в сад и под ничтожным предлогом хотела открыть калитку. Ржавчина успела образоваться. Она не могла повернуть ключа, тогда кто–то с большим усилием повернул ключь и сказал:
— Ваши маленькия ручки должны–бы были быть из железа, чтобы открыть эту дверь.
К чему принимала Мэри все эти предосторожности? С какой целью? Она сама этого не знала, а только говорила себе, что, может быть, придется все отрицать….
Однажды Мэри страшно испугалась; она узнала, что собирали сведения относительно ея самой, но соседи отвечали единодушными похвалами; что–же касается ея отсутствия, то никто не подозревал его, по этому поводу один неосторожный сказал ей:
— Знаете–ли вы, бедная жинщина, что голова вашего мужа сильно скомпрометирована?
Мэри до сих пор не думала о том, что ея муж, может быть, приговорен к смерти.
В тот–же самый день следователь призвал ее. Она думала, что Пьер все разсказал и ей дадут с ним очную ставку. Она чувствовала, что теряет силы, она еще не привыкла лгать с спокойствием на лице.
К счастию для нея, она очутилась с глазу на глаз со следователем. Он не знал ничего; Пьер желал только, чтобы ее выслушали. Она поняла, что он разсчитывал на ея признание. Молчать было легче, чем отрицать. Она обявила, что ничего не знает и прибавила мысленно:
— Я всегда сумею отказаться от всего.
Когда Пьер пожелал ее видеть, то она еще более утвердилась в своем решении. Читатель видел, что энергии у нея хватило.
Это свидание было для нея, как бы откровением.
Очутившись лицем к лицу с Бланше, она взглянула на него как на препятствие, стоявшее на ея пути. Жена Бланше была осуждена на вечное ничтожество, почти на нищету…. но его вдова!…
Для чего станет она говорить, чтобы спасти его? Прежде всего, избавив мужа от ожидавшей его участи, она погубит себя; она будет навсегда обезчещена. Он говорил о прощении; но какая ей была нужда в этом прощении, когда оно навсегда привязывало ее к человеку, котораго она теперь ненавидела.
Выходя из комнаты Пьера, она прошептала:
— А потом, кто знает?…
Это "кто знает" было полно жестоких предположений.
Во всяком случае решение Мэри было принято: ждать и ничего не делать, чтобы вызвать или помешать событиям.
Марсель, как он обещал Пьеру, явился к его жене.
Молодой человек не знал ея. Увидя ее прелестное, кроткое лице, он стал сомневаться. Сказал–ли ему Пьер правду? Но это сомнение было не продолжительно. Он заметил тонкия губы и какую–то странность в выражении взгляда. Внутренний голос говорил ему, что Бланше сказал правду.
— Я адвокат вашего мужа, сказал Марсель.
Мэри поклонилась и ждала.
— Вы знаете, без сомнения, продолжал он, что сказал ваш муж, относительно обстоятельств, при которых было совершено убийство Эдуарда Стермана?…
— Я должна сказать вам, сударь, отвечала Мэри, что я мало поняла в грубых словах, с которыми…. с которыми мой муж обратился ко мне, когда я была у него.
Эти слова были сказаны спокойным тоном, который поразил адвоката.
Он смутно почувствовал, что будет побит.
— В таком случае, если вы позволите, я вам повторю разсказ вашего мужа, сказал Марсель.
— Прошу вас.
Адвокат почти слово, в слово, передал разсказ Пьера Бланше.
Молодая женщина слушала его не прерывая. Она не сделала ни одного движения, не пробовала перебить его.
— Ну что–же, сударь? сказала она, когда Марсель замолчал.
— Я должен спросить вас, сударыня, на сколько справедливы подробности относительно сцены в павильоне?…
— Я удивляюсь, сударь, что вы обращаетесь ко мне с подобным вопросом….
— А почему? позвольте узнать….
— Потому что вы, вероятно, не первый, которому Пьер Бланше разсказал эту басню и, вероятно, уже было произведено следствие, чтобы проверить справедливость этого разсказа….
— Действительно….
— Если бы эти факты, одно предположение которых есть уже для меня оскорбление, были хоть только вероятны, то неужели вы думаете, что правосудие не могло бы достать хоть каких–нибудь доказательств?…
— Сударыня, сказал адвокат, знаете–ли вы, что дело идет о жизни вашего мужа?…
— Дело идет о жизни Пьера Бланше, убившаго Эдуарда Стермана…. Бланше уже делал мне это предложение. Он хочет, чтобы дополняя сделанное преступление, я согласилась оскорбить ложью память убитаго…. Я спрошу у вас, сударь, посоветуете–ли вы, сделать мне это?…
— И так вы утверждаете, что не знали Эдуарда Стермана?..
— Позвольте мне заметить, что ваша настойчивость есть оскорбление для женщины, которую вы не имеете права неуважать…
— А что, если я сказал бы, сударыня, что, по моему убеждению, ваш муж сказал правду?…
Мэри подняла на адвоката взгляд, полный страшной ненависти.
— Что, если я прибавил бы, что это убеждение так сильно вкоренилось во мне, в особенности после того, как я увидел вас, что я пущу все в дело, чтоб достать- доказательства этого факта.
— Я вам отвечу, что я не считаю себя принужденной уступить вам, чтобы избавиться от ваших оскорблений…
Марсель взглянул на нее; она выдавала себя. Бледная, со сжатыми губами, она казалась воплощением сдержанной ярости.
Марсель был спокоен.
— Вы принимаете вызов на борьбу?…
— Я не принимаю и не отказываюсь…
— И если для того, чтобы спасти вашего мужа, вам было бы достаточно сказать, что Стерман преследовал вас своим ухаживаньем… что вы всегда отталкивали эти ухаживанья, что ваш муж нашел у себя письмо Эдуарда к вам, на которое вы не обратили никакого внимания… то сделаете–ли вы это?
Мэри подумала с минуту. Затем поняла, что если она согласится на это полу–признание, то от него недалеко будет и до полнаго сознания.
— Я не могу и не скажу ничего, кроме истины, отвечала она…
— В таком случае, на мне лежит обязанность, открыть эту истину.
Мэри встала и подошла к двери.
— Я ухожу, сударыня, сказал Марсель; но даю вам честное слово, что я сделаю все на свете для спасения Пьера Бланше, и если он умрет на эшафоте, то я буду знать что это вы убили его…
Марсель вышел.
Мэри была измучена, она упала на кресло и прошептала, ломая руки.
— Только бы они покончили с ним!