Убийство было обнаружено ночью. Старый слуга Эдуарда Стермана, безпокоясь отсутствием своего господина, принялся его искать. Огонь в павильоне руководил им и он открыл труп молодаго человека.
Дано было знать об убийстве и почти сейчас же Пьер Бланше был арестован.
Несчастный бродил по улицам Гваделупы, не зная, куда направить свои шаги, десять раз проходя по одной дороге, не сознавая ни самого себя, ни совершеннаго убийства.
Он положил в карман оружие, которое служило ему ужасным орудием мщения.
При первых вопросах, с которыми к нему обратились, он отвечал:
— Ну, да! я убил его!
После этого он был немедленно отведен в тюрьму.
Слух об убийстве и аресте преступника распространился по городу с быстротою молнии. Эдуард Стерман был всем известен; его любили, он был добр и никто никогда не имел с ним ни малейшей ссоры.
Прибавим к этому, что его сношения с Мэри были так таинственны и осторожны, что о них никто не знал.
Когда арест Бланше сделался известен, все были возмущены против убийцы, который напал врасплох на беззащитную жертву, по всей вероятности, с целью воровства.
Правосудие сейчас же занялось этим делом. Был немедленно призван судебный следователь и в его кабинете мы находим убийцу.
Было около полудня.
Два жандарма привели в кабинет следователя Пьера Бланше, на котораго из предосторожности были надеты ручныя кандалы.
Следователь был человек холодный, безпристрастный, слушавшийся только голоса своей совести и не позволявший увлекаться никакими необдуманными впечатлениями.
Сведения, собранныя относительно Пьера Бланше, указывали на него как на человека тихаго нрава, трудолюбиваго, одним словом такого, каким мы его описали нашим читателям.
Хотя следователь уже знал, что виновный сознался в своем преступлении, тем не менее он не мог удержаться чтобы не начать сомневаться в этом, или же, говорил он себе, тут есть какая нибудь ужасная тайна, разгадки которой мы незнаем. В особенности ему казалось невероятным чтобы, убийца повиновался желанию обокрасть.
Скрыв эти соображения под маской полнейшаго равнодушия, следователь Ломонье сделал жандармам знак удалиться и оставить его наедине с обвиняемым.
Затем он знаком указал на стул Пьеру, который смотрел вокруг себя безумным взглядом, как человек пробуждающийся от сна, и старающийся угадать, где он находится.
— Садитесь же, настаивал следователь.
Бланше потупил голову и опустился на стул.
— Обещаетесь ли вы быть спокойным, если я велю снять с вас кандалы, сказал следователь.
Пьер взглянул на свои руки точно он в первый раз заметил, что на них кандалы, затем он взглянул на следователя.
— Да, сударь я обещаюсь, сказал он.
Ломонье позвонил. Кандалы были сняты.
— Теперь, продолжал следователь, разскажите мне что такое вчера произошло…
— Вчера, сказал Пьер, точно он не понял смысла этого вопроса.
— Вчера, в павильоне… когда вы выстрелили в Эдуарда Стермана.
Бланше вскрикнул и закрыл лице руками.
— Эдуард Стерман! вскричал он… так это не сон… я убил его… я, Пьер Бланше, я убил человека! О! нет, скажите мне, что это сон. Неправда–ли, я не убивал?..
Говоря это, несчастный рыдал и рвал на себе волосы.
— К несчастью преступление слишком очевидно, кротко сказал следователь. Вы убили беззащитнаго человека… Затем он прибавил, делая ударение на словах:
— Убили без всякой причины, без всякаго вызова с его стороны!.. Бланше взглянул на следователя, и медленно повторил:
— Без всякой причины… без вызова…
— Что вы можете сказать, чтобы оправдать себя, или покрайней мере обяснить причину преступления.
Лицо Пьера, до этой минуты выражавшее страдание, приняло свое обыкновенное спокойное выражение.
Он задумался.
Он стал припоминать; он видел себя весело входящим в комнату, где должно было быть все его счастие, он ждет Мэри, ходит от стола к окну… потом берет лампу… письмо… пистолет… потом безумный бег… жена в обятиях любовника… и наконец… убийство!
Все эти картины быстро прошли в его уме.
Следователь смотрел на него, и не прерывал его задумчивости.
— Ну чтоже! сказал он наконец.
В эту минуту одно соображение мелькнуло в уме Пьера. Да, он мог обяснить причину, заставившую его совершить преступление… но для этого надо было обвинить жену, которую он так любил… которую он еще любит…
Сказать это, значит обезчестить ее! А между тем в эту минуту дело шло о его голове…
Он открыл рот…
Перед ним как видение мелькнула прелестная белокурая головка, которая глядела на него и взгляд которой, казалось, молил его о прощении.
Несчастный вскричал, ломая руки:
— Я не могу!
— Берегитесь, сказал следователь, ваше молчание может иметь для вас ужасныя последствия… Если вы не представите никакого оправдания вашего поступка, то мы принуждены будем начать сами искать. Имели ли вы какую нибудь причину ненавидеть Эдуарда Стермана?
— До тех пор, нет! сказал Бланше.
— Что это значит "до тех пор"?
Пьер опять замолчал.
— Не было–ли у вас с ним какого–нибудь спора, ссоры? Не оскорбил ли он вас?
— Нет, отвечал Бланше, я его едва знал.
— Знали–ли вы, что найдете его в павильоне?
Бланше думал, и молчал.
Терпение следователя было неистощимо.
— Пьер Бланше! сказал он.
Обвиненный взглянул на него.
— Знаете–ли вы, что можно подумать после вашего отказа отвечать?
Бланше вопросительно поглядел на него.
— В павильоне были ценныя вещи, между прочим шкатулка с драгоценными камнями… Можно подумать, что вашим намерением было воровство… и что убийство было только последствием этого первоначальнаго плана…
При этих словах Бланше вскочил с места.
— Воровство! вскричал он… я вор! О! Вы этого не думаете… Я честный человек: все скажут вам это…
— Тем не менее, прервал следователь, вы убили Эдуарда Стермана.
— Ну, да! я убил его! вскричал Бланше, вне себя… и я имел на это право. Я убил его… потому что…
— Потому что?..
Но Бланше опять замолчал, его язык отказывался произнести слова, которыя должны были его спасти.
— Где моя жена? неожиданно спросил он.
— Я ее еще не видел, отвечал следователь, но почему вы об этом спрашиваете?
— Сударь, сказал Бланше, вы должны считать меня негодяем, недостойным сострадания… Ну! тем не менее я прошу у вас одной милости… не спрашивайте меня еще. Я обещаю, я клянусь… и, прибавил он печально, как я ни кажусь вам преступен, но вы можете верить моему слову… я клянусь сказать истину, но…
— Но?
— После того как вы сначала допросите мою жену… Призовите ее, поговорите с ней, спросите ее, что она знает об этой ужасной драме, и когда вы выслушаете ее, я скажу в свою очередь… и вы все узнаете.
— Это ваше последнее слово? спросил Ломонье, вы отказываетесь говорить прежде чем я допрошу вашу жену?
— Я вас умоляю исполнить мою просьбу. Повторяю вам, что не смотря на мое преступление, я честный человек… Вы поймете все. Сделайте, что я вас прошу и хотя бы мне пришлось положить голову на эшафот, я все–таки до глубины души буду вам благодарен за то, что вы для меня сделаете….
По прежнему безстрастный следователь следил взглядом за различными выражениями лица обвиненнаго.
— Вы даже отказываетесь, сказал он, описать подробности сцены, вследствие которой Стерман был убит?…
Бланше молчал.
— Я вас отправлю обратно в тюрьму… через два часа я вас снова призову. Идите и помните, что от искренности вашего признания и от вашего раскаяния зависит тот приговор, который будет произнесен над вами… Ваша судьба в ваших руках. Ваша ответственность ужасна… подумайте об этом, я разсчитываю на вашу откровенность…
Бланше встал и, опустив голову, покорно слушал слова следователя.
— Я поклялся, сударь, повторил он и сдержу мою клятву.
Ломонье передал обвиненнаго в руки жандармов.
Пьер Бланше был снова отведен в тюрьму.
Там он сел, держась за голову руками, и стал думать.
Очевидно, Мэри все разскажет. Она могла позволить увлечь себя, могла сойти с пути истиннаго, но она добра, она чувствовала к нему если не любовь, то дружбу.
К тому же так ли она виновна, как это показалось сначала? Не ошибся ли он?
Конечно, ея неблагоразумие было очевидно! Выражения письма Эдуарда положительны, но тем не менее сомнение закрадывалось в душу несчастнаго, так приятно сомневаться в том, что заставляет страдать.
— Она еще ребенок, шептал он. Она даже не сознавала пропасти, в которую падала.
Он жалел ее, он почти боялся того волнения, которое она должна была испытать очутившись лицом к лицу со следователем.
Она смешается, не будет сметь говорить.
Может быть, она даже будет стараться лгать. Тем не менее она поймет, что только ея признание может спасти ея мужа. Она сделает все на свете, чтобы спасти его от смерти, от позора.
Прошло два часа.
Дверь тюрьмы отворилась.
Пьера снова позвали к следователю.
Несчастный чувствовал, что силы оставляют его. Вероятно он очутится лицем к лицу с нею, с несчастной женщиной, которая была принуждена сделать такое ужасное признание…
Минуту спустя Пьер был у следователя, и с любопытством спрашивал его взглядом.
Следователь был один.
— Ну что? спросил Бланше.
— Я спрашивал вашу жену, сказал следователь, и не понимаю причины вашей настойчивости….
— Но ведь она говорила? Что она вам сказала?
— Она сказала, что напрасно ждала вас всю ночь и что ей положительно неизвестно ничего, что произошло.
Бланше вскрикнул и упал без чувств.
Следствие шло своим чередом.
Пьер молчал, и напрасно старалось правосудие открыть причину преступления.
Напрасно следователь напоминал Пьеру данную им клятву показать всю правду после того как будет допрошена его жена.
Пьер отказался отвечать.
Положение несчастнаго было ужасно. Один в своей камере, он спрашивал себя, как могло случиться, что все его таким образом оставили, как в особенности могла его жена решиться хранить молчание.
Он чувствовал, что это молчание была его погибель. Общественное мнение стало видеть в прежнем честном и усердном человеке — притворщика, который уже давно мечтал разбогатеть через преступление. Очевидно, кража была задумана уже давно и только случайно Эдуард Стерман оказался в павильоне. Убийца, повинуясь боязни быть выданным, убил свидетеля его преступления. Как всегда бывает, малейшия слова обвиненнаго припоминались и обяснялись.
Вспомнили, что он выражал сожаление, что не может доставить жене своей роскошной жизни, которой не позволяли его средства, некоторые припомнили, что видели его в день совершения преступления печальным и озабоченным.
Что касается самаго Пьера, то он все еще надеялся. Он не мог поверить, чтобы Мэри не спасла его. Он говорил себе, что вероятно она имела важныя причины откладывать признание, в котором заключалось, так сказать, извинение совершеннаго преступления.
Действительно, положение Пьера Бланше было очень странно, тем более, что сомнение все более и более закрадывалось в его душу; он почти не верил в виновность жены. Любовь, которую он к ней чувствовал, снова взяла над ним власть. Он обвинял себя, что позволил себе так увлечься и, припоминая то состояние, в котором он был в то время, Пьер спрашивал себя иногда, об этой ужасной сцене…. не действовал–ли он под влиянием галлюцинации. Не было–ли то, что показалось ему его женой, просто плодом его разстроеннаго воображения. Этот спокойный человек чувствовал, что сходит с ума.
Прошла уже целая неделя с тех пор как несчастный сидел в тюрьме.
Однажды утром его спросили, не желает–ли он видеть кого–нибудь.
Он обрадовался и вскричал:
— О, да, жену! жену!
Дверь затворилась, он стал ждать. Это ожидание было, почти счастием для этого страдальца.
Вследствие странной работы воображения, все недавния сцены изгладились из его памяти, и казались ему чем–то отдаленным. Напротив того, на первый план выступили дни радостей и счастия. Он снова видел дорогу, на которой лежала бедная сирота; он поднимал ее и помогал идти; потом он видел ее больной, потом выздоравливающей и улыбающейся своему спасителю. Он наслаждался всеми этими воспоминаниями, как лакомка любимыми блюдами.
Для него не существовало более ни тюрьмы, ни тюремщиков, ни судей…. Он видел алтарь, перед которым руки его и Мэри соединялись….
И когда в эту минуту дверь его комнаты отворилась и в ней появилась Мэри, Пьер прошептал:
— Я знал, что все это был сон! Затем вдруг память вернулась к нему; но в тоже время он сказал себе, что спасен, так как она тут…. Его страдания кончатся…. она обяснит ему….
— Мэри! вскричал он.
И бросился к ней, желая обнять ее.
Она не сделала ни шага вперед, и холодно и неподвижно приняла его поцелуй, котораго не возвратила.
Он не замечал ничего, он плакал и смеялся как ребенок. Он чувствовал себя счастливым, потому что видел ту, которую любил.
Мэри Бланше была бледна, ея глаза сверкали холодным блеском. Ни одна черта ея лица не дрогнула в то время, как стоя перед ней на коленах, ея муж с восторгом глядел на нее.
— Мой друг, сказала она холодным нетвердым голосом, вы желали видеть меня. Я пришла….
Он отступил на шаг и пристально взглянул на нее. Она не улыбалась, не плакала. Это было воплощенное спокойствие.
Он взял ее за руку.
Рука была холодна как мрамор.
Он пожал ее.
Никакое пожатие не отвечало ему.
Тогда он без сил опустился на стул, продолжая глядеть на жену и напрасно стараясь понять.
— Мэри, сказал он опять в полголоса.
— Мой друг? отвечала ему жена, вопросительно глядя на него.
— Ну, продолжал он, с трудом выговаривая слова, спиравшияся в его сдавленном от волнения горле, нам надо поговорить, дорогая Мэри…. прошло столько времени…. как мы не виделись….
— Да, действительно, прошло много времени, сказала Мэри.
— И уверяю тебя…. о! клянусь моей душой, что я страшно страдал…. ужасно….
И так как жена продолжала молчать, то в уме его мелькнула мысль:
— А! вскричал он, я понимаю…. Ты думаешь…. бедное дитя!… да это наверно так!… ты думаешь, что перед тобою строгий судья…. ты думаешь, что я стану упрекать тебя…. что я буду неумолим! О! Мэри! Мэри! я прощаю тебя!… я прощаю и люблю тебя!…
Несчастный поспешно подошел к своей жене и, взяв ее за голову, стал покрывать поцелуями ея лицо; он плакал и говорил сквозь слезы:
— Я люблю тебя! Я люблю тебя!
Мэри тихонько высвободилась из его обятий, затем сказала самым спокойным голосом, в котором не звучало ни малейшаго волнения:
— Упрекать!… прощать!… Я вас не понимаю, друг мой….
Пьер выпрямился. Удар был направлен слишком прямо. Он зашатался. Неужели его жена сошла с ума!
Она стояла перед ним с полу–улыбкой на губах, точно чувствуя к нему сострадание….
— Ты не понимаешь? прошептал он. Ты говоришь, что не понимаешь? повторил он еще раз, точно сомневаясь, что эти слова действительно были сказаны.
Затем гнев овладел им и он вскричал:
— Но, несчастная! разве ты не помнишь, что я убил человека, я, Пьер Бланше, я сделался убийцей из за тебя, из за тебя одной, потому что ты обманывала меня с презренным….
Он глядел на нее сверкающими глазами, следя за выражением ея лица.
— Мой друг, сказала Мэри, я уже сказала вам сейчас, что не понимаю вас…. я вам снова повторяю, что все ваши слова для меня загадка.
— Презренная! вскричал Пьер, с гневом вскакивая с места.
Она не вздрогнула, она даже не боялась его.
Между тем Пьер чувствовал что безумная ярость овладевает им.
— И так, продолжал он, ходя большими шагами по комнате, тогда как Мэри, стоя у дверей, смотрела на него, не произнося ни слова, не делая ни одного жеста, и так, я сумашедший!.. и так, возвратясь домой я не нашел письма, в котором твой любовник назначал тебе свидание… итак, я не бежал к этому проклятому дому… не лазил через стену парка… я не застал этого человека у твоих ног… я не убил его за то, что он держал тебя в своих обятиях!.. Я сумашедший!.. Все это неправда. Я должен быть безумный, если ты непонимаешь меня.
Мэри молчала.
Он вдруг остановился перед ней, скрестив руки на груди и пристально глядя ей в глаза.
— Где ты была в этот вечер? спросил он.
— Вы это отлично знаете, друг мой: как всегда… в моей комнате…
— В твоей комнате?
— Где я ждала вас всю ночь…
— Вы не выходили?..
— Нет, не выходила.
— Вы не были в павильоне в парке Стермана?..
— Я не знаю ни парка, ни павильона, ни Стермана.
Ничто не в состоянии передать тона, которым были сделаны эти ответы. Каждое слово, как свинцовый молот, падало на голову несчастнаго, который, с широко раскрытыми глазами, с испугом смотрел на эту женщину, на эту воплощенную ложь.
Вдруг он вспомнил одно обстоятельство.
— Но вы забываете, сказал он, что у меня есть доказательство моих слов?..
Мэри слегка вздрогнула.
— А! сказала она.
— Разве вы забыли, что получили от вашего любовника письмо… что это письмо…
Он колебался, не привыкнув ко лжи.
— Что это письмо у меня!..
— В самом деле? сказала Мэри.
В ея глазах мелькнула ирония.
Она очень хорошо знала, что Пьер говорил неправду, так как она сама сожгла письмо на лампе в павильоне…
Что–то точно оторвалось внутри несчастнаго. Ему казалось, что с его глаз силою срывают покрывало, что у него отрывают часть его сердца, его мозга.
Так вот какова его Мэри, которую он, только час тому назад, звал к себе…. она могла не краснея, с таким ужасающим хладнокровием… Он испугался бездны испорченности, в которую он только что сейчас заглянул.
Он почувствовал отвращение, видя ее перед собою, но в тоже самое время хладнокровие возвратилось к нему, новая энергия успокоила его нервы, уничтожила возбуждение.
— Мэри, спокойно сказал он, я очень хорошо понимаю, что трудно сознаться передо мною, что вы обманывали человека, вся жизнь котораго принадлежала вам… Но дайте мне обяснить вам все, если вы признаетесь, я вас прощу, и никогда ни одно мое слово не напомнит вам прошедшаго. Если вы будете упорствовать в молчании, и отрицать случившееся, то вы знаете, какая участь ожидает меня. Мое преступление уже начинают приписывать желанию украсть… слышите–ли вы… и я буду приговорен. Выслушайте меня, и подумайте еще: я буду приговорен к смерти… Одно ваше слово может спасти меня… на что же вы решаетесь?
Победив силой воли свое волнение, Пьер с наружным спокойствием глядел на Мэри и ждал.
Она подняла голову и взглянула в глаза мужу.
— Мне не в чем сознаваться…. я ничего не знаю….
Лицо несчастнаго страшно изменилось, но он сдержался.
— Вы можете идти, сказал он.
Мэри постучалась в дверь.
Тюремщик открыл, и она вышла.
— Сударь, сказал Пьер Бланше своему тюремщику, скажите господину следователю, что я имею сообщить ему важное открытие.