Между тем графиня вернулась к себе в комнату.
Там, оставшись одна со своими мыслями, она бросилась в кресло и, сжав голову руками, погрузилась в размышления.
Время от времени отрывистыя слова срывались с ея языка.
— Джемс убит!… шептала она. И вероятно им!… А это письмо! Это письмо!
Она встала, поспешно подошла к шифоньерке из розоваго дерева, стоявшей в углу, открыла один ящик и вынула письмо, переданное ей утром нищим. Конверт был двойной, на первом не было никакого адреса.
Графиня начала пристально разсматривать его, точно ища какого–нибудь указания, котораго она не заметила сначала.
— Ну! сказала она вдруг, проводя по лбу дрожащей рукой, колебаться невозможно. Я буду бороться, и должна победить!
Она позвонила. Вошла горничная.
— Велите оседлать мою лошадь, приказала Мариен отрывистым голосом.
— Вы едете, друг мой? спросил граф, увидя ее на подезде в амазонке.
— Да, я чувствую себя немного лучше, отвечала Мариен, прогулка на чистом воздухе вполне поправит мое здоровье….
— По вашем возвращении, сказал граф, помогая ей сесть на лошадь, я попрошу у вас несколько минут разговора; мы должны переговорить об этих дорогих детях.
Говоря это, граф указал жестом на Берту и Мориса, которые, сидя на скамейке рядом с Даблэном, были погружены в какой–то интересный разговор, предмет котораго не трудно было угадать.
Графиня повернулась к этой группе и ея губы неприметно сжались.
— Хорошо, друг мой, сказала она и ударила хлыстом лошадь, которая пошла крупной рысью.
Выезжая за решетку парка, она обернулась, чтобы бросить на Мориса гневный взгляд.
— О! прошептала она, этот человек принесет мне несчастье.
Затем, немного помолчав, она прибавила:
— Этот нищий!… он один может мне помочь.
Между тем Даблэн простился с графом и, сев в свой экипаж, вместе с Морисом, отправился в Амиен.
— Ну! друг мой, сказал судья своему молодому спутнику, вы довольны?.. Граф сказал мне о вашей будущей свадьбе с нашей прелестной Бертой….
— В самом деле, сказал разсеянно Морис.
— Но что такое с вами? спросил судья; вы кажетесь озабоченным, огорченным…. Разве счастье пугает вас?…
— Уверяю вас… со мной ничего…. положительно ничего.
— Вы слишком настаиваете, уверяя в этом, чтобы действительно чего нибудь не было… Обяснитесь лучше со мной откровенно… Разве я не друг вам?
— Я вполне доверяю вам; но, действительно, то, что я должен вам сказать, так странно… скажу, так безумно, что я спрашиваю себя не сочтете–ли вы меня за сумасшедшаго….
— Вы возбуждаете мое любопытство. Я знаю вас за человека вполне благоразумнаго и не могу поверить….
— Чтобы безумная мысль овладела моим умом… Тем не менее, предположите одно мгновение, что начав с Амиенскаго преступления… я связываю это преступление с целым рядом почти незначущих обстоятельств и вывожу из этого почти сообщничечество одной особы, которую вы привыкли уважать и почитать.
— Вы говорите загадками, мой милый. Скажите, что за ложный стыд останавливает вас? Если вы ошибаетесь….
— Дай Бог! поспешно вскричал Морис.
— Ну! если вы ошибаетесь, то я докажу вам вашу ошибку, а вы сознастесь в ней… и мы по прежнему останемся друзьями….
— Вы правы. И, вообще говоря, я все–таки предпочитаю сказать вам все…. Повторяю, что я от всего сердца желаю ошибиться. И между тем… между тем!…
— Я вас слушаю, сказал Даблэн, закутываясь в свой толстый плащ, потому что ветер был холоден и пронзителен. Приведите меня в волнение, прибавил он смеясь; это меня согреет, и, признаюсь, я не прочь от этого….
— А между тем вам необходимо померзнуть немного….
— Я отказываюсь.
— Вы должны дать мне портрет, переданный вам полицейским агентом.
— О! вы безжалостны…. но тем не менее я повинуюсь.
Даблэн вынул руку из под плаща, в который он так старательно закутался, и, вынув бумажник, взял из него карточку Гардтонга.
Морис поспешно схватил ее и, в то время как следователь снова запахивался, стал тщательно разсматривать ее.
— Я не ошибаюсь! прошептал Морис.
— Теперь, после того как я принес требуемую вами жертву, сказал судья, я полагаю, что вы удовлетворите моему любопытству….
— Посмотрите со вниманием на это лице, сказал Морис, поднося фотографию к глазам Даблэна.
— Я смотрю.
— Что вы находите?
— Голову настоящаго негодяя….
— И ничего более?
— Нет!
— Вы не находите сходства…. с одной особой, которую вы отлично знаете?
— Я?
— Которую вы видите почти каждый день….
— В самом деле?…
— И которую вы только что оставили….
— Когда это?
— Не более четверти часа тому назад….
— Право, я ровно ничего не понимаю…. Я вижу лице молодаго негодяя и не знаю кого–бы я встретил сегодня, кто имеет неудовольствие быть тем–же….
— Но разве вы не допускаете, что лице самаго честнаго человека может иметь те–же самыя черты, как и лице мошенника!
— Да… но…
— Позвольте вам заметить, что вы останавливаетесь на общем выражении физиономии. Но разберите его…
— Я разбираю….
— Посмотрите на эти глаза, маленькие, но красиво очерченные…. На этот взгляд, тонкий, несмотря на его наглость….
— Погодите… сказал следователь, наклоняясь к портрету, чтобы тщательнее разглядеть его.
— Разве вы не узнаете эти тонкия губы….
— Да… да…
— Этот небольшой нос?
— Да… я вижу, что этот портрет похож на кого–то знакомаго… но на кого?…
— Я вам помогу. Возьмите эти черты лица, отнимите их мужское выражение, перенесите их на женское лице!…
— Это невозможно! вскричал следователь, привскакивая на месте.
— Вы нашли?…
— Но нет…. это безумие…. Между тем, чем более я разбираю это лице….
— Тем более вы находите в нем сходства с….
Они переглянулись. Было очевидно, что одно и тоже имя было на их губах и что они колебались произнести его….
— Вы меня поняли? сказал наконец Морис.
Следователь подумал.
— Впрочем, сказал он вдруг, мы право очень наивны, что придаем этому обстоятельству такую важность…. Что такое значит сходство? И какое подозрение может оно бросить на эту особу. Если черты лица, если взгляд имеют большое сходство с чертами и взглядом этой особы, то это только дело случая и разве вы не помните этого случая в суде, как президент приговорил своего положительнаго двойника?…
— Случай! прошептал Морис, но неужели это также случай, что меня преследуют предчувствия, от которых я не могу отделаться?… Послушайте, я пойду дальше и сознаюсь вам во всем….
— Разве это еще не все?
— Смотрели–ли вы…. на эту особу, в ту минуту, когда ея глаза остановились на портрете Джемса Гардтонга?
— Нет…. признаюсь, я был занят совсем другим….
— Ну, а я глядел на нее и я спрашиваю вас, почему она вздрогнула, почему она побледнела….
— Это ваше воображение….
— Точно также мое воображение, — ея неожиданный и немедленный уход, это вдруг появившееся желание пользоваться чистым воздухом….
— Позвольте вам заметить, мой друг, сказал с некоторым нетерпением следователь, что замечая и припоминая все эти подробности, вы должны–бы были не забывать, что, с самаго своего прихода в столовую, г-жа Листаль жаловалась на нездоровье, на мигрень….
— Я убежден, что это было не нездоровье, не мигрень а озабоченность, безпокойство….
— По поводу чего–же могло быть это мнимое безпокойство?
— Я не знаю, но это так.
Даблэн взял за руку молодаго человека.
— Друг мой, сказал следователь, я знаю, что вы человек необыкновенной проницательности; вы знаете как я привязан к вам…. И между тем позвольте мне сказать, что я не могу позволить вам идти далее. Вы говорите о жене моего лучшаго друга, человека, котораго я люблю и уважаю…. С той минуты, как я знаю графиню, ея муж ни разу не был недоволен ею…. Она к нему добра, кротка и преданна ему…. Позвольте мне напомнить вам, что она воспитала Берту, ту, которую вы хотите назвать вашей женой, что все считают ее за отличную жену и мать. И эту женщину, никогда не подавшую ни малейшаго повода к злоречию, вы, по капризу, чтобы не сказать более, обвиняете в сообщничестве в ужасном преступлении, в убийстве, жертвою котораго был беглый каторжник, негодяй, портрет котораго случайно оказался у полицейскаго агента…. Полноте, Морис, оттолкните скорее эти безумныя мысли…. и поговорим о другом.
Морис внимательно слушал длинную тираду следователя. Казалось, он сам старался убедиться и ничего так не желал, как доказать себе свою ошибку.
— Пожалуй, сказал он наконец, я ошибся.
Даблэн поглядел на него.
— Вы делаете мне уступку из привязанности ко мне…. Этого не достаточно. Подумайте, отделайтесь от этого необяснимаго убеждения…. и в особенности, я вас умоляю, не говорите никому ни слова о том, что вы мне сказали….
— Неужели вы считаете меня способным на подобную нескромность?
— Нет, но я считал своим долгом просить вас об этом, из боязни, чтобы малейшее подозрение не дошло до графа. Вы знаете состояние его здоровья, вы знаете, что малейшее волнение может быть причиною его смерти…. Он вполне доверяет своей жене; в ней все его надежды…. Одно слово может убить его.
— Безполезно напоминать мне это….
— Повторяю вам, что я ошибся…. но еслибы у меня даже были в руках доказательства моих подозрений, то граф Листаль внушает мне слишком большую дружбу, чтобы я хоть мгновение думал потревожить его спокойствие.
Между тем они доехали до Амиена.
В это время графиня Листаль проехала пространство, отделяющее замок от одного небольшаго соседняго леса.
Там, сойдя с лошади, она привязала ее к дереву, затем вошла в чащу.
При ея приближении, с земли поднялся человек, который, казалось, ожидал ея.
— Вы один? отрывисто спросила она.
— Да, графиня.
— Куда должны вы отнести ответ той особы, которая послала вас во мне?
— Мне запрещено это говорить.
— Впрочем, это все равно…. Идите и скажите, что я сделаю то, что он просит.
— Хорошо, графиня.
Мариен, казалось, еще колебалась говорить, и рука ея конвульсивно сжимала хлыст.
Тушар, с палкой в руках, ждал в полупочтительной позе; его глаза, как–бы против воли, выражали иронию.
— Слушай, сказала ему вдруг графиня, могу я положиться на тебя?
— Разве вам этого не сказали?
— Да…. но отвечай мне….
— Какая мне выгода вас обманывать.
— В особенности если я хорошо заплачу.
Нищий, не говоря ни слова, сделал знак головой.
Тогда, наклонившись к уху Тушара, точно боясь, чтобы даже в этом пустынном месте кто–нибудь не услышал ея слов, она дала ему свои приказания.
Тушар слушал и отвечал жестами согласия.
— Через три часа, сказала она в конце. Главное будь осторожен. Вот чем возбудить твою осторожность.
Сказав это, она передала Тушару кошелек, который он взвесил в руке, прежде чем положил в карман. Как кажется, вес оказался достаточным, потому что улыбка появилась на его губах.
— Через три часа, отвечал он; графиня может вполне разсчитывать на мою искреннюю преданность.
— Знаете–ли вы другую дорогу к замку, кроме большой?
— Да, графиня.
Тогда нищий дал ей нужныя указания, после чего она поскакала во весь опор.
Приехав в замок, вместо того, чтобы вехать через главныя ворота, Мариен пошла вдоль стены, открыла маленькую калитку бывшим у нея ключем и, привязав лошадь к дереву, она пошла к дому, вошла в него не будучи замечена, и заперлась в своей комнате, приказав горничной велеть отвести лошадь в конюшню.
Она осталась одна.
Тогда лице ея приняло выражение непоколебимой энергии о безпощадной решимости.
Видно было, что у этой женщины была мужественная душа, сильная на зло или на добро, может быть, на то и на другое, смотря по обстоятельствам.
Она действовала спокойно, без всякаго волнения. Выбрав маленький дорожный сак, она укладывала в него золото, драгоценности, бумаги.
Затем, подойдя к бюро, она написала несколько строчек, и неподвижно стала что то обдумывать — вероятно, написанное.
В дверь постучались.
Это была Берта.
Мариен не пошевелилась.
— Мамаша, сказал за дверью голос Берты, ты тут? Отец ищет тебя и желает с тобой переговорить.
Графиня не отвечала. Она услышала шаги Берты, всходившей на лестницу.
Ночь уже наступала. Глядя на часы, Мариен ждала.
— Пора! сказала она наконец.
И взяв приготовленный сак, она осторожно вышла из замка.