Берта была у отца. Когда Морис вошел, она вскрикнула от радости, поспешно встала и протянула ему руку.
В последнее время, Берта много страдала и эти страдания отняли у ея лица ея прежнее, почти детское выражение. Она сделалась восхитительно хороша. Радость, наполнявшая ее сердце и светившаяся в ея глазах, делала ее еще прекраснее.
Морис с любовью глядел на нее и снова повторил про себя.
— Я должен спасти ее!
Граф Листаль принял Мориса по дружески. Он слегка упрекнул его за то, что молодой человек так долго не был у них.
— Но вы пришли, продолжал он, и я вас прощаю, как прощает вас моя дорогая дочь, не позволявшая мне забыть вас….
Листаль едва помнил о Джордже Вильсоне или, иначе говоря, Неде Фразере. Со времени дуэли Мариен ни разу не произносила его имени, и от него была скрыта настоящая причина его исчезновения.
Через несколько минут, казалось, что между графом и Морисом никогда ничего не происходило. Они начали говорить о планах будущаго. Берта скоро оставила их одних…. Таким образом они провели более часу.
Когда Морис вышел, лице его сияло удовольствием.
— Может быть, это будет спасением! шептал он.
Вырвав листок из записной книжки, он написал несколько слов по английски и послал их к графине с лакеем.
Графиня все еще сидела в прежнем положении. Она была подавлена случившимся. Под влиянием своих мыслей, она равнодушно взяла записку Мориса.
В ней была написана следующая фраза:
"Случай явился к нам на помощь. Надейтесь!"
В эту минуту в комнату вошла Берта, графиня привлекла ее к себе и поцеловала в лоб.
— Люби своего Мориса, прошептала она, люби его.
Берта кинулась в ея обятия.
Между тем, оставив отель Прованс, Морис поспешно направился к тюрьме. Он снова хотел видеть Седьмаго–номера.
Пьер Бланше просил, чтобы его товарищ был уведен, и его просьба была исполнена, тем более, что он не получил никаких сведений.
Один в своей тюрьме, Пьер думал. Время страшно тянулось для него, он желал скорее явиться в суде…. Кровь приливала ему в голову, когда он думал об этом дне, котораго он ждал пятнадцать лет…. виски у него бились и, как он сказал Морису, вся его жизнь выражалась теперь одним словом: "мщение!"
Потом он снова впадал в апатию и прислушивался, как били тюремные часы.
Вошел Морис.
— Это опять вы! с нетерпением сказал Седьмой–номер.
Молодой человек остановился на пороге и с глубоким состраданием взглянул на несчастнаго.
— Я прошу вас, сказал Морис, выслушать меня еще раз.
Голос его был почти умоляющий. Пьер Бланше сделал ему знак подойти.
— Оставьте нас, сказал Морис сторожу.
Они остались одни.
— Пьер Бланше, сказал Морис, сбросьте на минуту маску равнодушия, под которой вы скрываетесь… То, что я должен вам сказать, так важно, что вы должны оказать мне хотя небольшое доверие….
— Доверие! повторил Седьмой–номер, у меня нет его, оно давно убито во мне….
Морис продолжал.
— Сколько вам лет?
— Сосчитайте сами: мне было двадцать–шесть лет, когда меня сослали, шестнадцать лет тому назад….
Морис, казалось, соображал что–то.
— Вас зовут не Бланше! неожиданно сказал он.
— Что такое!
— Я видел ваше метрическое свидетельство, вас зовут Пьер и сказано, что родители ваши неизвестны…
— Это правда. Что–же дальше? К чему все эти вопросы?…
— Отвечайте мне, умоляю вас, отчего вы носите имя Бланше?
Пьер быстро поднял голову. Глаза его подернулись слезой.
— Я принял это имя, сказал он, в воспоминание о единственной честной женщине, которую я знал, о той перед которой я преклоняюсь…
— Эта женщина звалась…
— Бланш.
— И она была ваша мать?
— Да, мать…
Морис поспешно подошел к заключенному и взял его за руки.
— Вы любили вашу мать?…
— Мою мать! вскричал Бланше. — Добрая, святая женщина!.. А! любил–ли ее? О! я сделал бы все на свете, чтобы она не умирала. Моя мать эта была преданность и любовь в лучшем значении этого слова… Скажите, для чего говорите вы мне о ней? Меня сделали злым, я хочу быть злым… О! я буду свиреп, безпощаден… я запрещаю вам говорить о моей матери…
Морис задыхался от безпокойства и любопытства. Один вопрос мучил его, но он не смел выразить его, так важен был ответ на него.
— Знали вы ея имя? спросил он наконец.
— Ея имя? Ее звали Бланш… Она говорила мне иногда, что оставила свое семейство, но никогда не называла мне, кто были ея родные.
— Знаете вы ея почерк? спросил опять Морис.
— Конечно.
Тогда молодой человек вынул из кармана пакет, цвет котораго доказывал его старость, и подал Пьеру.
Седьмой–номер поглядел на него, потом взял письмо.
— Прочитайте, сказал молодой человек.
Руки каторжника дрожали. Он медленно развернул бумагу.
Вдруг, он вскрикнул и стал целовать письмо, между тем, как крупныя слезы катились по его лицу
— Мамаша! дорогая мамаша! повторял он, еслибы ты видела своего несчастнаго сына! Он сидит в тюрьме…. Он плачет и думает о тебе! Мамаша, мамаша! шептал несчастный.
— Читайте, снова сказал Морис.
— Да, да, говорил Седьмой–номер, глядя то на письмо, то на Мориса и улыбаясь, как ребенок.
Он вытер слезы ладонью и стал читать:
"Дорогой брат, вы добры и я люблю вас. Простите мне зло, которое я вам сделала. Из всего нашего семейства вы один понимаете меня и прощаете мне. Благодарю вас за деньги, которыя вы мне прислали. Я беру их для моего ребенка, который никогда не будет знать имени своей матери. Думайте иногда обо мне и любите меня, как я вас люблю. Мой брат, мой друг, примите поцелуй, который я вверяю этой бумаге. Может быть, вы более не услышите обо мне…. Если я умру вдали от вас, то молитесь за меня, как я молюсь за вас.
Бланш".
Пьер читал и перечитывал это письмо, столь короткое и в тоже время, печальное в своей краткости. Он покрывал его поцелуями и, повторял:
— Мамаша! Мамаша!
Наконец, Пьер обернулся к Морису.
— Ребенок, это был я… Несчастный Пьер! сказал он.
Морис отвернулся, чтобы утереть слезу.
— Но, продолжал заключенный, как попало к вам это письмо?
— Я получил его из рук того, к кому оно было послано…
— Ах! да, от брата моей матери… Она его очень любила… Он хорошо вел себя относительно нея… Я хотел бы знать его…
— Вы можете его узнать?..
— Он жив?..
— Да.
— Как его зовут?
— Пьер, сказал Морис, что если этот брат, котораго ваша мать так любила, носит имя, на котором вы сосредоточили всю вашу ненависть?
Бланше глядел, ничего не понимая.
— Посмотрите на адрес, продолжал молодой человек.
На конверте было написано:
"Г-ну графу де-Листаль…"
Седьмой–номер вскрикнул и чуть не упал. Морис поддержал его и положил на постель.
Потом он взял его за руки, и стал ждать.
Через несколько минут Пьер открыл глаза.
— Что случилось? спросил он.
Его глаза упали на письмо, которое он не выпускал из рук.
— А! сказал он, припомнив.
— Бланше, начал тогда Морис, ваша мать требует от вас большой жертвы… Граф Листаль муж той женщины, которая погубила вас… Поражая ее, вы поражаете и его… Он невинен, вы это отлично знаете… Вы не сделаете этого жестокаго дела!.. Скажите мне, что голос вашей матери сумел тронуть ваше сердце и что вы не убьете того, кому она писала: "Любите меня, как я вас люблю!"
Седьмой–номер закрыл глаза и, казалось, прислушивался к тайному голосу, говорившему ему…
Это был голос Бланше Листаль, голос его матери.
— И так, сказал он, наконец, есть на свете женщина, совершившая ужасныя преступления, разбившая мою жизнь, повергнувшая меня в отчаяние… и вы просите, во имя моей матери, прощения этой женщины!..
Морис хотел говорить…
— Молчите вскричал Бланше, я слушаю ее голос… я говорю ей, и она мне отвечает. Я спрашиваю ее, не чувствовала–ли бы она к этой женщине такую же ненависть, какую я к ней чувствую. Слышите, она говорит, что эта женщина чудовище, что она недостойна сострадания и что ее следует наказать…
— Да, мама, я накажу ее!
Казалось, что Седьмой–номер был жертвою галлюцинации. Он говорил, как во сне.
— Но, сказал Морис, разве она не говорит вам также: "спаси моего брата!"
— Ея брата?.. да, это правда и она любила его… и он также ее любил… Это правда, мама, что он был добр к тебе?.. Посмотрите, видите вы ее там?…
Говоря это, несчастный указывал на гладкую, белую стену.
— Я вижу, как она мне делает знак, что да. Она улыбается, когда я ей говорю о брате… теперь я припоминаю… она говорила мне о нем… О! это было давно!.. очень давно!.. очень давно!.. я был еще ребенок… я еще не был в Каэнском остроге… в остроге!
Морис едва мог сдерживать свое волнение.
Пьер Бланше продолжал:
— И если я громко обявлю, что имя Листаля связано с преступлением, то я покрою позором твое имя, мамаша…. Ты этого не хочешь, ты мне говоришь, что я не должен этого делать?… Хорошо! я послушаюсь тебя….
Он провел рукою по лбу. Казалось, он только что пробудился от глубокаго сна.
Он заметил Мориса.
— А! сказал он.
Тут память возвратилась к нему.
— Вы победили, сказал он, во имя моей матери!…
— Благодарю! благодарю! вскричал Морис.
— О! не благодарите меня, вы должны быть благодарны, одной ей…. ея дорогой образ один поддерживал меня в несчастий.
Седьмой–номер поднялся с постели.
— Вы боитесь для графа Листаля более всего скандала? спокойным голосом спросил он.
— Скандал убьет его.
— Хорошо.
Он подумал, потом, казалось, он на что–то решился.
— Скажите г-же Седьмой–номер, начал он, что я жду ее завтра здесь, в этой комнате каторжника….