Я проснулся в шесть часов утра от духоты, и тотчас разделся, потому что весь был в испарине и песке. Утром, 24-го апреля, погода наступила совершенно тихая, солнце, не смотря на ранний час (шесть часов), жгло сквозь палатку до такой степени, что нет слов, чтобы выразить это тяжёлое, давящее ощущение. Можно себе представить, что бывает среди дня. Вследствие необычайной духоты и постоянного утоления жажды чаем с кислотою, совершенно теряешь апетит и чувствуешь себя как будто разваренным.
В лагере всё было спокойно. Вспоминали вчерашнюю тревогу, а с ней и суматоху; однако, неожиданность эта принесла нам пользу; каждый про себя сознал, что надо быть, как говорится, на чеку.
Часов около двенадцати прибыл Казалинский отряд, так что состав наших соединённых отрядов был следующий: 1 сапёрная рота, 10 рот стрелков, 9 линейных рот, 8 конных орудий, 6 пеших, 4 горных, 2 картечницы, 2 крепостных орудия, 2 мортиры, ракетная батарея и инженерный парк.
Во вновь заложенном укреплении, которое завтра, 25-го числа, должно быть окончено, полагают оставить гарнизон из одной [389] линейной роты, двух крепостных орудий и одной сотни казаков. С остальными войсками мы двинемся к Аму-дарье, где вскоре соединимся с Оренбургским и Кавказским отрядами.
День, 24-е апреля, прошёл в работах по возведению крепости. На обеде у командующего войсками я обратил особенное внимание на распросы его, делаемые генерального штаба подполковнику барону Аминову, относительно собранных им сведений о расстоянии от здешней позиции Хал-ата до Аму-дарьи. Подполковник барон Аминов с самого начала похода был в должности как бы колоновожатого, так что при движении, мы руководствовались теми сведении, которые он собирал об этом пути как в Ташкенте, так и в Самарканде.