В два часа ночи разразилась новая буря и песчаная метель. Много палаток, в том числе и столовую командующего войсками, снесло. В седьмом часу утра буря несколько утихла, и явилась возможность выползти из палатки и несколько оправиться. Для того, чтобы кое как сделать свой туалет, необходимо было прежде выйти из палатки для того, чтобы прислуга могла смести или, лучше сказать, свалить песок и стряхнуть его со всех вещей. Обчиститься как следует очень трудно, хотя мы все коротко острижены, но это мало помогает, вся голова, лицо, всё в песке; для глаз в особенности это очень тяжело. Высшее начальство тоже не на розах и все несут почти одинаковые невзгоды, разница самая незначительная.
Носятся слухи, что командующий войсками сильно озабочен дальнейшим движением к Аму, говорят, что сегодня начальники частей будут призваны на совещание. Сведения относительно расстояния до этой реки оказываются разноречивыми; полагали и были уверены, что расстояние от Хал-ата до Аму-дарьи 70 или 80 вёрст по страшному безводному пространству; если бы даже было и до 100 вёрст, то всё-таки переход был бы возможен; но казалинский отряд принёс свежие сведения, на основании которых расстояние от Хал-ата до Аму-дарьи считается слишком в 160 вёрст, и без малейшего признака воды. Было о чём подумать. Огромный (для степи) отряд, масса верблюдов и лошадей должны пройти 160 вёрст по страшным, сыпучим пескам, о которых трудно себе составить понятие, и следовать несколько дней по убийственной духоте без капли воды на пути.
Принимаюсь вновь за перо, чтобы продолжать дневник нынешнего дня. Я было отправился на совещание, но оно, как оказалось, [390] состоится завтра, 26-го числа, после молебствия и освящения заложенного укрепления, которое будет называться укреплением св. Георгия. В ожидании результата совещания, не могу не обратиться вновь к тем ощущениям, которые приходится испытывать в такой местности, которую, по истине, Господь не мог создать для бытия людей. Я готов поручиться, что ни единый человек, который только находится на мало-мальски житейски устроенной земле, не поверит, да и не в состоянии себе представить того положения, в каком мы находимся здесь…. Слова сказки, за тридевять земель, в тридесятом царстве, невольно приходят на ум…. С самого прихода нашего на Хал-ата, ни минуты человеческого положения… День и ночь хаос, день и ночь света преставление, без отдыха и без промежутка!..
Сегодня, с двух часов дня и по сю минуту, седьмой час вечера, ураган валяет всю степь и нас так, что нет слов, чтобы это выразить. Столовую генерал-губернатора так и не могли поставить. Я едва добрался до моей палатки и хотя уже свыкся, но всё-таки ужаснулся: всё засыпано песком; сама палатка безостановочно трепещет, как какое нибудь живое существо; нет возможности ни прилечь, ни заснуть. Гул свирепствующего ветра, отвратительный крик ишаков, и не менее неприятный крик верблюдов, поминутное ржание лошадей, ужасно действуют на нервы… Невыносимо; хотя бы пять минут тишины.
Между тем, рядом слышатся голоса моих соседей, сапёрных офицеров, только что возвратившихся с укрепления. На усиленные и несколько раз повторённые приказания подать чаю, они получают неумолимый ответ, что невозможно развести огня. Нельзя не отдать полной справедливости гг. сапёрам; каждый офицер имел свою часть по возведению и постройке укрепления и самым добросовестным образом исполнял свою обязанность. Мы видели их, на валу укреплений и рвах, сожигаемыми палящим солнцем и засыпаемыми песком и не оставлявшими своего места до тех пор, пока урок не был окончен, пример, ощутительно действовавшей на усердие и рвение нижних чинов.
К ночи разнёсся слух, что завтра вечером, или в ночь, мы выступаем к Аму-дарье. Каждый приказал приготовить, собственно для себя, бутылочки три воды, независимо от той, которая по рассчету верблюдов, лошадей и прислуге каждого, может быть взята в турсуки на три дня, так как предполагали три перехода. Дай Бог, чтобы их было только три.