Въезжая в Смоленск чрез Днепровские ворота, прямо подымаешься в гору; тесная улица идет между старинными, огромными зданиями. На этой улице, по левой стороне, была пред отечественной войной знаменитая гостиница синьора Чапо. Двухэтажный каменный дом, всегда обсыпанный песочком, издали красовался с боку, рекомендуясь проходящим. Кто, ведя в Смоленске кочующую, солдатскую жизнь, любил вкусно пообедать на собственный счет, тот, без сомнения, уже был знаком с синьором Чапо и, без сомнения, прочитав сии строки, с удовольствием припомнит его сытный стол, его всегдашний винегрет, подправленный так горчицей, что часто срывало кожу с языка; вспомнит его роковые два часа, которые пропустить значило лишиться обеда, а может быть, вспомнит и любимую его пословицу: Patti chiari, amicizia lunga!
Как шумно, как молодо оглашалась некогда палевая столовая сеньора звучной и живой беседою нашей молодежи, старых смоленских постояльцев, встретивших гостью-войну под стенами квартир своих! Едва на огромных стенных часах гостиницы стрелка подходила к двум часам, и уже окна белелись султанами и фуражками, и сабли со шпорами гарцевали по комнатам, ожидая рокового звона, все спешили договорить, что есть на душе сухого, дельного; наконец он раздается: синьор является к столу под руку с своею племянницею, скромною подругою наших обедов, свидетельницею наших вакханалий, пригоженькой италиянкой с огненными глазками - больше ничего памятного об ней не осталось... Обеды, каких после не бывало, обеды юности, Смоленск двенадцатого года, синьор Чапо - где вы!
Французы не пощадили синьора Чапо так же, как синьор Чапо за несколько дней не пощадил русских. Он наложил на обе армии наши страшную подать, упятерив цену на все свои продукты. Увы, через неделю после он сам попался, как ворона в суп, и с большою половиною денег, вырученных пополам с грехом!
В настоящее время (7 апреля 1813 года) знаменитая гостиница восставала уже, как феникс из пепла; она снова огласилась октавным басом своего деспота; его овальная фигура, обстегнутая в белый канифасовый чехол, снова заходила по подвалам дома с рогатою связкою ключей; опять в два часа садились у него за стол, и опять возобновил он с резервами нашими на время оставленную пословицу: Patti chiari, amicizia lunga.
В этой гостинице была квартира Богуслава, а старик нанимал себе один из уцелевших домов в Петербургском предместье, за Днепром. Здоровье молодого человека заметно поправлялось; он уже вставал с кровати, почти не чувствовал лихорадки, и если б душевное страдание не истощало его сил, то можно бы почесть его вне малейшей опасности.
Солнце склонялось к вечеру, когда отворилась дверь в его комнату и вошел человек в коричневом сюртуке, подложенном калмыцким бурым мехом.
- Ах, любезный друг, ты уже возвратился, - вскричал Богуслав, - ужели в одни сутки ты успел исполнить мою комиссию.
- Я исполнил все, - отвечал прибывший, - я сам был в Семипалатском лесу, сам видел Синего Человека, но при всем этом мало чем могу вас порадовать, потому что со мной слишком осторожно говорил этот чудак; по-видимому, он опасался быть откровенным, не зная меня в глаза. "Я почти не бывал в усадьбе, - говорил он мне, - я ничего не слыхал, не думаю, чтоб это была правда", и много тому подобного. Он все как будто замечал за мною, и хотя, казалось, сбирался мне что-то сказать, но тем кончилось, что не сказал ничего. Вот, сударь, вам скучная половина моей истории, а на конце ее есть немножко и веселенького: перед самым отъездом моим от Антона вдруг въехал на двор к нему верхом, на измученной лошади, какой-то старик; хозяин едва увидел его - как заревел с радости медведем и побежал навстречу. Ссадив его с лошади и почти на руках внеся в избу, он только что в ногах у него не валялся. "Отец, благодетель, - повторял он, - спаситель наш; бог тебя принес, слава богу! Ну, - продолжал он, обращаясь ко мне, - кланяйся же Богуславу и скажи, что будет к нему дорогой гость". - "Как, ты от молодого Богуслава, - сказал старик, обращаясь ко мне, - кланяйся ему от купца Бориса Борисовича и скажи, что я с ним скоро увижусь".
Богуслав почти вскрикнул от радости, услышав эту, вовсе, кажется, неожиданную для него новость; он заставил человека в коричневом сюртуке несколько раз повторять себе одно и то же, прежде нежели отпустил его.