Андрей подходил, озабоченно хмурясь, но, взглянув на неё, так смирно сидевшую на камне, сдержанно улыбнулся:
— Мечтаете, сердобольный врачеватель?
Валентина не ответила, только пристально посмотрела на него широко открытыми глазами. Лицо её, обычно оживлённое, подвижное, выразило какую-то внутреннюю сосредоточенность. Она точно прислушивалась к себе. Такое вот выражение Андрей часто наблюдал у Анны во время беременности.
— Случилось что-нибудь?
— Случилось.
— Что же?..
— Очень большое, очень важное.
— Для кого важное?
Валентина окинула его быстрым взглядом.
— Пока только для меня, — отрезала она строго и спросила: — Что такое в крест простирания?
Андрей удивился, но на лице Валентины было самое серьёзное внимание.
— Простирание — это один из элементов залегания жилы, то есть её направления. Например... если она простирается отсюда на северовосток, то мы закладываем канавы в крест этого направления. Значит, поперёк. А, что это вас заинтересовало?
— Да, это меня заинтересовало.
Валентина встала и улыбнулась новой, немножко виноватой и оттого жалкой улыбкой.
«Вот они, эти женщины! — подумал Андрей. — Кажется, понял её совершенно, а она глядь, уже совсем иная и даже вовсе на себя непохожа стала. А может быть, она именно сейчас настоящая?!»
— Мы скоро поедем обратно? — спросила Валентина и, не ожидая ответа, обратилась к подходившему Чулкову. — Я не последила сама, как там подготовят перевозку больных...
У Чулкова было серое после бессонной ночи лицо, веки глаз покраснели, набрякли.
— Будьте покойны, — сказал он с уверенностью старого служаки, почтительного, но знающего себе цену. — Конюх у нас — спец на все руки. Носилки соорудит хоть для самого китайского императора. Вот только на сегодня мы без лошадей останемся. Вот это мне прямо нож к сердцу.
— Так нужно же людей перевезти!
— Ну, ясный факт, что нужно, а так я разве бы дал! На каждые носилки по две лошади — шутка сказать!
— Мне нет надобности особенно торопиться, — проговорила раздумчиво Валентина. — И это просто моя обязанность... Пусть Андрей Никитич едет вперёд, а мою лошадь можно будет впрячь в носилки, и я поеду вместо второго конюха.
Чулков просиял:
— У меня уж сколько раз это самое на языке висело, да всё никак не насмелился. Оно вроде и ничего, а вроде и неудобно: образованная барышня — и вдруг за конюха при носилках!.. Вот если бы с Анной Сергеевной — тогда другой разговор.
— Почему же, она ведь тоже образованная!
Чулков усмехнулся, и пухловатое лицо его с широким носом и выдающимися скулами показалось Валентине хитрым и неприятным.
— Анна Сергеевна — человек ко всему привычный. Мы с ними ехали прошлой зимой в кошовочке, я и заглядись, старый дурак, на белку... И чего мне в ней помстилось: белка, как белка, самая обыкновенная! Загляделся да вывернулся на раскате: кошовку так и забросило. Ну, думаю, сейчас Анна Сергеевна меня разделают! А они отряхнулись да за кошовку, и враз мы её вдвоём на дорогу направили. Взялись вдвоём — раз, и готово!..
— Вы распорядитесь, чтобы там поскорее всё устроили, — сказала Валентина, перебивая его воспоминания.
«И чего он нахваливает её при муже? — подумала она неприязненно. — Подхалим какой!» Она взглянула на Андрея и уловила ещё не погасший тёплый блеск в его глубоких глазах. Ему рассказ Чулкова явно понравился.
— Пусть мою лошадь тоже впрягут в носилки, я тоже поеду вместе с больными, — сказал Андрей Чулкову. — Снимать с разведки лошадей и рабочих сейчас просто грешно, — Андрей с благодарной улыбкой посмотрел на просиявшую сразу Валентину и промолвил ласково: — Вы становитесь настоящей таёжницей.