— Ты сознаёшь всю ответственность, какую берёшь на свои плечи? — испытующе спросил Илья Уваров.
— Безусловно. Сознаю и отвечаю за всё.
— Отвечать ты будешь не одна. Но я уверен в твоём проекте, хотя многим он покажется смелее и, пожалуй, дерзновеннее ветлугинского. Я обещаю тебе полную поддержку. Если понадобится, мы вместе будем драться за твоё предложение. А что говорят Ветлугин и Андрей?
— Ветлугин стоит на своём. Он говорит, что я хочу ввести не камеру, а целую десятину, что мой проект четырёх камер — «десятин» и трёх пятиметровых целиков — безумная затея. Поэтому мы отправили вчера в управление треста оба проекта.
Анна умолчала об отношении Андрея. Слишком тяжело ей было вспоминать о последнем споре с ним: сразу взбаламучивался неприятный осадок, оставшийся на душе, и делалось больно за свою резкость и за нежелание Андрея понять то, что накипело у неё в последнее время. После разговора с ним она несколько ночей подряд почти не спала, почти не отходила от письменного стола и так похудела, что Клавдия, гордая своим искусством поварихи, почувствовала себя оскорблённой.
— Кушать надо побольше, — сказала она Анне как-то утром, после завтрака. — Высохли совсем. Люди подумают, что я вас с голоду заморила.
— Вот ещё! — возразила Анна, неожиданно тронутая этой заботой. — Вы и сами не очень толстая.
— Я — другое дело. Моё дело... одинокое (Клавдия хотела сказать «девичье», но в присутствии Андрея почему-то не решилась). — А вы детная мать, женщина во всей силе. Вас полнота красит. «И что за охота убиваться так из-за чужой фабрики? Добро бы своя была!» — добавила про себя Клавдия.
Раз взявшись за дело, Анна чувствовала себя обязанной довести его до конца. Она страдала и стыдилась, если оно выходило у неё только хорошо: она всегда стремилась сделать всё отлично, всегда и во всём быть впереди.
— Значит, дружба с Ветлугиным рассохлась? — уже шутливо спросил Уваров.
— Да, нет, не то, чтобы дружба рассохлась, но появилась насторожённость... Знаешь, иголочки такие, как ни подойди — всё покалывают. Обоюдно, конечно. Соперничество? Может быть. Но тут не только столкновение двух авторов...
— У него борьба и за своё счастье также, — неожиданно простодушно сказал Уваров. — Ему и перед ней отличиться хочется.
Задумчиво строгое лицо Анны оживилось лёгким румянцем, мимолётная невесёлая усмешка искривила её губы.
— Я тоже стремлюсь отличиться, — сказала она, обжигая Уварова ярким блеском глаз. — Деловой срыв и для меня сейчас больше, чем неудача в работе.