Когда Мосеев и Пахомов пришли в древнюю
столицу, то они сразу поняли, что Москва превращена
поляками в завоеванный город.
Московские улицы обезлюдели, церкви притихли.
Маленькие, приземистые бревенчатые домики,
окруженные плетнями и заборами, казались
нежилыми.
У ворот кремлевских башен день и ночь
дежурили закованные в латы поляки и находившиеся у
них на службе по найму немецкие солдаты. По
улицам разъезжали на гладких, откормленных конях
надменные иноземные латники с пиками и саблями
наготове. У громадных костров на площадях
толпились польские воины.
Нижегородские гонцы узнали, что начальником
Москвы поляки назначили пана Гонсевского, злого и
не любившего русских людей. Гонением на
москвичей он хотел выслужиться перед королем.
Ночуя на одном из постоялых дворов на окраине
Москвы, Мосеев и Пахомов услышали, будто в Ряза-
ни против поляков поднялся воевода Прокопий
Ляпунов. Он собирает большое войско из служивых
людей и дворян.
Услышали они это от пришедшего из Рязани
молодого бойкого парня, Гаврилки Ортемьева.
Родная деревня его Тихие Сосны, вблизи
Смоленска, была разграблена и сожжена поляками. Многие
его односельчане были перебиты, и отец, мать и
сестры уведены в плен. Больше года уже смоленские
люди в крепости мужественно отражали атаки
королевского войска.
— Убежал я из деревни... А в Смоленске того
хуже. Люди мрут, пропадают от болезней, а умирая,
просят своих товарищей не сдаваться, — сказал
Гаврилка. — Кто в живых остался, говорят: «Лучше
погибнем, а не сдадимся врагам!»
— А как ты попал в Рязань? — спросил его
Роман Пахомов.
— Наш храбрый воевода Михаил Шеин послал
меня к Ляпунову — просить помощи у него...
Гаврилка тяжело вздохнул.
Ему горько было вспоминать о Рязани. Ляпунов-
ское ополчение состояло главным образом из
служилых людей, дворян, стрельцов, казаков и зажиточных
горожан. К крестьянам-беднякам, как к людям
низкого происхождения, там относились с
пренебрежением.
Гаврилка стал расспрашивать нижегородцев, что
делается в Нижнем Новгороде, зачем они пришли в
Москву.
Мосеев и Пахомов были осторожны, помня наказ
Минина. Свой разговор они вели в углу за печкой,
топотом, на ухо, да и то только тогда, когда
убедились, что все ночлежники спят.
Ночью бушевала буря. Дырявый бревенчатый
домик пронизывали ледяные струи ветра. Парни креп-
ко прижались друг к другу, как родные, самые
близкие люди. Так было теплей и веселей.
Послышались отдаленные выстрелы пушек. Это
польские сторожевые посты с кремлевской стены
запугивали Москву.