Прохладно в густом лесу. Запах преющих на земле листьев, смешиваясь с ароматом смолы, навевает грусть.
Андрей, сидя под старым буком, только что перечитал письмо, полученное им недавно от отца.
Каждый раз, когда он вынимал из кармана грязный, исписанный каракулями клочок бумаги, окружающий его лес исчезал, как утренний туман под лучами солнца. Перед застланным слезами взором плыли, словно живые, сцены из родной, знакомой станичной жизни…
В эти минуты он забывал все… Мечты Андрея несли его в хату Гринихи, и Марина вставала перед ним не с суровым взором, а улыбающаяся, с протянутыми к нему руками…
Второй Запорожский полк, в который попал вместе с одностаничниками Андрей, был перед этим сильно потрепан турками под Изоколясом и отведен в тыл.
Расположась лагерем в большом старом лесу, полк, пополненный казаками Уманского и Каневского статичных юртов, готовился к выступлению на передовые позиции.
С утра до вечера кузнецы перековывали коней, чинили разболтанные тачанки и двуколки. Казаки, утомленные большими переходами и частыми стычками с турками, наслаждались отдыхом.
В свободное от нарядов, караулов и занятий время казаки чинили обмундирование и сбрую, писали письма на родину, а иногда, усевшись под старым каштаном или вековым дубом, резались до обалдения в карты.
Кончался обеденный час. Казаки группами и поодиночке сидели на сложенных вверх потниками седлах, пнях, а кто и просто на земле.
К Андрею подошел, улыбаясь, Дергач. В руке он держал котелок.
— Ну, довольно читать, давай есть будем. — И, насмешливо щуря карие смеющиеся глаза, посмотрел на Андрея: — Пока ты в наряде был… я тоже получил. От сестры. О тебе и о Марине пишет…
— Обо мне?
— Ну да, о тебе.
Андрей испытующе посмотрел на приятеля. Под его пристальным взглядом скуластое лицо Дергача, сплошь усыпанное коричневыми веснушками, расплывалось в лукавой улыбке. Не спеша отрезав кинжалом кусок хлеба, он с нарочитой медлительностью проговорил:
Пишет, что после нашего отъезда Марина словно умная ходила. Только об Андрее и разговору было. Мать ее за Бута хотела выдать. Сватался он, когда в отпуск приезжал, так Марина на хутор сбегла. Говорит… Андрея дожидать буду.
Глаза Андрея широко открылись. Грудь наполнилась буйной радостью. Не выдержав, он вскочил с земли и закружился в диком танце. Затем с размаху бросился на траву и испуганно спросил:
— Ванька, а ты не врешь?
Дергач оглянулся и, наклоняясь к Андрею, тихо проговорил:
— Ты, Андрюшка, Бута бойся. Гриниха ему перед отъездом передала, что из–за тебя Марина на хутор сбежала.
— Плевать мне на него! — весело ответил Андрей.
Друзья, достав из–за голенищ деревянные ложки, принялись за еду…
Но вот труба заиграла развод. Казаки дежурной сотни, назначенной в караул и наряды, разбирая винтовки, бежали строиться. На коновязи дико взвизгнули кони.
— Вахмистра третьей сотни к есаулу! Вахмистра–а–а есаулу–у–у!
— Ваа–а–а-а-а улу–у–у-у! — покатилось эхом по лесу.
Пожилой, среднего роста казак, придерживая рукою
шашку, бегом направился к офицерской палатке.
Командир третьей сотни есаул Бут, сидя на койке, зябко кутался в длинную солдатскую шинель. На коленях у него лежала двухверстка, на которой он делал отметки синим и красным карандашами.
На другой койке, напротив, сидел, поджав под себя ноги, хорунжий Кравченко. Он внимательно слушал есаула.
— Так вот, Владимир, тебе поручается очень ответственное дело. Полк со вчерашнего дня потерял связь со штабом дивизии. Полковник опасается, что… фронт прорвали и наши отступили, не предупредив нас. Имеются сведения о том, что впереди, левее, — посмотри на карту, вот здесь — появились конные массы противника. Срочно необходимо выяснить количество и направление неприятельских частей, а также попытаться восстановить связь со штабом дивизии. Дополнительные сведения и приказания тебе даст полковник. Поедешь со вторым взводом, в помощники даю вахмистра. В пути старайся избегать встреч с неприятельскими разъездами, обходи их стороною. Ну, а теперь иди к полковнику, он тебя ждет у себя в палатке. Д я тем временем приготовлю взвод.
Разрешите войти, ваше высокородие.
Николай повернул голову ко входу в палатку:
— А вот и вахмистр.
Хорунжий вышел. Николай окинул пожилого вахмистра пристальным взглядом:
— Поедешь с хорунжим Кравченко в разъезд. Седлать
второму взводу. За себя оставь урядника второго взвода. Начальником разъезда назначен хорунжий Кравченко. — Помолчав, он добавил: — Ты за ним, Мироныч, смотри: молодой он, нет еще у него опыта.
— Не извольте беспокоиться, ваше высокородие, не впервые.
— Ну, то–то же. Коня моего перековали?
— Так точно. — Вахмистр, потоптавшись на месте, шагнул вперед: — Ваше высокородие!
— Что тебе?
— Вы бы хоть водки выпили с хиной. Ведь затрясла вас лихорадка–то.
— Аа–а–а-а! Не в малярии тут дело… Слушай, Мироныч! Ты у моего отца пятнадцать лет хутором управлял, ты меня маленьким на руках нянчил, учил верхом ездить… Я верю, что ты преданный нам человек. — Голос Николая дрогнул. — Хочешь помочь мне в одном деле?
— Скажите, ваше высокородие, жизни для вас не пожалею… ни своей, ни чужой.
Николай вскочил. Не выдержав его горящего взгляда, вахмистр опустил глаза.
Слушай, Мироныч, у моего отца четыреста голов рогатого скота, да что тебе говорить, ты сам знаешь… Ничего для тебя не пожалею, слышишь? Ничего! После первого же боя рапорт о производстве тебя в офицеры подам. Только сделай так, чтобы он не вернулся…
— Кто, ваше высокородие?
Семенной Андрей… — И Николай, подойдя вплотную к вахмистру, порывисто зашептал ему в лицо: — Враг он мне… Поперек дороги мне стал.
— Не волнуйтесь, Николай Павлович!.. Стоит ли из–за босяка всякого так расстраиваться? Сделаю в лучшем виде.
— Верю тебе, Мироныч, иди, готовь взвод…
… Андрей с Дергачом после обеда развалились на граве, положив головы на седла. Сзади них послышался шорох шагов и сейчас же раздался знакомый резкий голос вахмистра:
— Второй взвод! Седлай!
Казаки второго взвода, хватая седла, опрометью кинулись к коновязи. Пальцы у Андрея от волнения дрожали, и он никак не мог поймать конец подпруги. Поймав, наконец, ремень и затянув его через пряжку, Андрей стал отвязывать чембур. Но сырой ремень затянулся в плотный узел, упорно не поддавался. Выхватив кинжал, Андрей со злостью резнул ремень выше узла. В ту же минуту он почувствовал сильный удар по затылку. Папаха слетела на Землю. Не подымая ее, Андрей быстро обернулся и увидел взбешенное лицо вахмистра.
— Ты что же, сучий выродок, делаешь? Зачем чембур режешь?
Новый удар кулаком в лицо чуть не свалил Андрея с ног. Андрей невольно прислонился к шее своего коня. Судорожно выдернув кинжал, он готов был уже броситься на вахмистра, но в это время хорунжий, вскочив на подведенного вестовым дончака, крикнул:
— Вахмистр! Стройте взвод!
Заметив, что Андрей стал отводить руку назад, готовясь нанести ему удар кинжалом, вахмистр схватился за кобуру и угрожающе прошипел:
— Я с тобой, щенок, еще расправлюсь!..
Казаки бегом выводили коней, на ходу подтягивая ремни.
Хорунжий нетерпеливо посматривал на рассчитывающихся по звеньям казаков.
— Спр–р–рава по три за мной, рысью ма–а–арш!
И, не оглядываясь назад, хорунжий направил своего коня крупной рысью к опушке леса. За ним растянулся на рыси взвод.
Вахмистр, пропустив мимо себя казаков, догнал хорунжего и поехал с ним рядом.
На опушке леса хорунжий прильнул глазами к биноклю. Перед ним расстилалась огромная долина, изрытая оврагами и покрытая кустарником.
— Ваше благородие, разрешите дозорных выслать, — наклонился к нему вахмистр.
— Высылай!
Дозорные, снимая винтовки, поскакали вперед. Когда последний из них скрылся в кустарнике, хорунжий, тронув повод, шагом выехал из леса.
Дневная жара уже спала, день клонился к вечеру.
Справа впереди показалось селение.
Ваше благородие, надо бы объехать его, не иначе
как там турки…
Никого там нет, — уверенно проговорил хорунжий,
опуская бинокль. — Мы остановимся в селениц, а потом вот по той дороге двинемся дальше.
— Вы послушайте, ваше благородие, как собаки, не переставая, брешут.
— Глупости, тебе сегодня всюду турки мерещатся. — Хорунжий повернулся в седле: — Взво–о–д! Пово–о–д! Рысью ма–а–а-рш!
Проехав с версту, они натолкнулись на дозорных.
— Турки, ваше благородие!
— Где?
— Вот на тот кустарник посмотрите.
Хорунжий навел бинокль. Из–за оврага, заросшего мелколесьем, на небольшую прогалину выезжала группа всадников. Лиц разглядеть было нельзя, но красные фески и синие мундиры не оставляли сомнений в том, что это были турки. Впереди на великолепной вороной лошади медленно ехал стройный, красиво одетый всадник.
— Мироныч! Возьмем их, а?
— Пускай, ваше благородие, они ближе подъедут, чтоб шуму меньше было, — неохотно согласился вахмистр.
Казаки, прячась за высоким кустарником, напряженно наблюдали за приближающимся турецким отрядом, который теперь был виден простым глазом.
Андрей, возвратясь из дозора, присоединился к взводу. Став рядом с Дергачом и Мишкой Бердником, он с интересом следил за неприятельским разъездом.
Андрей, как зачарованный, смотрел на приплясывающего под турецким офицером арабского скакуна.
Взв–о–од! Шашки вон! Пики к бою! — подал вполголоса команду хорунжий, выскакивая на лужайку. Его шашка сверкнула в лучах вечернего солнца.
Казачья лава без крика наметом помчалась на турок. — Увидя казаков, турки, повернув лошадей, во весь дух поскакали к селению.
Сзади всех мчался всадник на вороном коке, на ходу
снимая офицерский карабин. Откинувшись назад, он в упор выстрелил в настигающего его хорунжего. Тот подался набок и тяжело упал с лошади.
Андрей несся следом за хорунжим. Догнав турецкого офицера, он полоснул его шашкой по голове. Офицер взмахнул руками и свалился на землю. Обе лошади скакали рядом. Андрей перегнулся и схватил араба за повод:
— Ну, стой, стой, Васька!
Затем спрыгнул на землю, быстро перерезал кинжалом подпруги богато расшитого турецкого седла и сбросил его на землю. Расседлав Вороного, он накинул свое седло на боязливо косящегося араба и, быстро затянув подпруги, вскочил в седло. Араб взвился на дыбы. Кое–как успокоив его, Андрей дал ему повод, и конь карьером помчался к селению. Андрей выскочил на холм и увидел, что из селения, развертываясь в галопе, показался турецкий эскадрон. Казаки тоже заметили спешащих на помощь своим турок, повернули коней, но было уже поздно. Раздался оглушительный вопль идущей в атаку турецкой конницы:
— Ала–а–а-а! Аа–а–а-а! — звенело у Андрея в ушах, холодя в жилах кровь. Услышав знакомый крик, араб злобно рвался вперед, навстречу катящейся лавине.
Еще одно мгновение — и эскадрон настиг казаков. Андрей с ужасом увидел, как покатились казачьи головы под ударами кривых турецких сабель. Изо всех сил крутнул он жеребца и, пригибаясь к гриве, поскакал по дороге к лесу.
На полпути от того места, где казаки впервые увидели турок, араб, испуганно захрапев, прыгнул в сторону. Еле удержавшись в седле, Андрей увидел на траве труп зарубленного им турецкого офицера, а невдалеке от него лежал ничком хорунжий Кравченко.
Соскочив с седла, Андрей подошел к хорунжему. Тот тихо стонал. Андрей несколько секунд стоял над ним в раздумье, потом, решительно схватив его на руки, хотел взвалить на седло, но араб, натянув повод, испуганно взметнулся на дыбы, всхрапывая при виде залитого кровью человека.
Андрей снова положил хорунжего на траву и стал успокаивать лошадь. Наконец ему удалось взвалить Кравченко на седло. Вскочив сам, он глянул мельком в сторону боя. На земле валялись трупы казаков и турок, а между ними с громким ржанием носились осиротелые кони. Группа казаков, нахлестывая нагайками лошадей, уходила от погони.
Турки отстали. Среди мчащихся ему навстречу казаков Андрей увидел Дергача, братьев Бердниковых и других каневчан. Привстав на стременах и осторожно придерживая хорунжего, он замахал им папахой.
Дергач, задыхаясь от быстрой езды и непрошедшего еще испуга, взволнованно крикнул!
— Тикай, Андрей! Чего ты стоишь?..
— Не могу я, Ваня, галопом… Не выдержит он…
Проносившиеся мимо казаки кричали:
— Бросай его, Семенной! Чего с мертвяком возишься?
Турки, прекратив преследование, открыли стрельбу.
Пули с визгом летели над головами…
— Езжай, Ваня, а я следом за вами поеду. На таком коне меня не догонят.
— Да на что он тебе, мертвый, сдался?.. — Дергач не успел договорить, послышался взрыв, и справа от них яростно взлетел к небу огромный фонтан земли.
В просторной палатке за походным складным столом расположился командир 2‑го Запорожского казачьего полка. Его лысеющая голова, склоненная над разостланной картой, слабо освещалась стоящим на столе фонарем.
Сбоку на складном табурете сидел, опустив голову, есаул Бут. У входа стоял навытяжку, с забинтованной головой, младший урядник второго взвода Лука Чеснок.
— Итак, ты утверждаешь, что хорунжий убит? — спросил полковник.
— Так точно, ваше высокородие. Его турецкий офицер из карабина застрелил.
— Почему же вы, скоты этакие, не привезли его тела?
— Так что, ваше высокородие. Семенной остался, чтоб его в лагерь везти.
Николай от неожиданности вскочил с табуретки:
— Семенной жив?
Полковник Недовольно поморщился:
— Садитесь, есаул. Что с вами?
Чеснок, удивленно взглянув на Бута, продолжал:
— Так что, ваше высокородие, не успели мы сотни шагов от Семенного отъехать, как его снарядом смело. Дергач своими глазами видел.
Николай облегченно вздохнул. Полковник нахмурил белесые брови:
— Раненые есть?
— Так точно! Двое… Всего десять человек ушло, я одиннадцатый… Остальные из взвода на месте полегли.
— Иди!
Урядник четко повернулся на каблуках и вышел из палатки.
— Ну-с, господин есаул, что вы скажете? — Полковник вытащил золотой портсигар, стал нервно закуривать. — За два месяца полк потерял в боях одну треть людского и конского состава. Не успели получить пополнения — и опять теряем целые взводы. Я вам говорил, что нельзя поручать мальчишке такое задание.
Уловив в голосе полковника упрек, есаул еще ниже опустил голову.
— Завтра на рассвете возьмите сотню и отправьтесь сами. Задача — та же.
Николай поспешно встал, приложив кончики пальцев к каракулевой папахе:
— Слушаюсь, господин полковник!
Весть о гибели большей части второго взвода быстро облетела третью сотню, а затем и весь полк. Несмотря на поздний час, взволнованные известием казаки собирались группами и горячо обсуждали последнюю стычку.
Около старого казака, за малый рост прозванного Колонком,* сбились тесным кругом десятка три молодых казаков третьей сотни.
____________________________________
* Полевой зверек.
Колонок сидел невдалеке от коновязи, на старом пне, разглаживал черную окладистую бороду и говорил сам с собой:
— Это что ж такое делается? Когда ж, хлопцы, этому конец будет? Я вот Садковской станицы… Двадцать казаков в этот полк наших пришло. Еще года нету с тех пор, а в живых один я остался.
— Эго, дядя Игнат, тебя турки не заметили, а то беспременно бы убили.
Казаки невесело засмеялись. Колонок, делая вид, что не расслышал шутки, продолжал:
— Ну, а ежели вас спросить, из–за какого рожна мы
с турками воюем?..
Из толпы послышался неуверенный голос:
— Есаула поди спрашивай… он тебе расскажет!
Колонок, поискав взглядом говорившего и не найдя, —
спросил:
— Есаула, говоришь? Есаулу можно воевать, ежели у его отца два хутора да паровая мельница. Война кончится, глядишь, — в войсковые старшины* произведут.
___________________________________
*Подполковник
— В нашей станице у девяти человек паи забрали.
Колонок на этот раз увидел говорившего. Это был высокий худой казак из Каневской станицы.
— А у кого же паи–то ваши теперь?
— У Бута, — хмуро проговорил худой.
Колонок оживился:
— Вот оно и выходит, что пока мы гут воюем, папенька есаула нашу землю к рукам прибирает.
Колонок взглянул на казаков, увидел, что к нему пробирается урядник их сотни, заменяющий убитого вахмистра. Казаки неохотно сторонились. Урядник добрался наконец до вскочившего перед ним Колонка и шипящим от злости голосом спросил:
— Ты что тут басни рассказываешь?
Колонок загадочно улыбнулся.
— Так точно, господин старший урядник, басни вот им рассказывал, — он мотнул в сторону казаков головой. — О том, как мы турок били.
— Вот доложу командиру сотни — он тебе… таких турок даст! I
Урядник сделал выразительный жест кулаком и, обращаясь к казакам, крикнул:
— Марш спать!
Казаки нехотя стали расходиться.
Сотня походной колонной медленно продвигалась к месту вчерашнего боя. Впереди сотни в черной лохматой бурке, чуть сутулясь, покачивался в седле есаул Бут.
Придя от полковника, он всю ночь писал письма. Зарею, когда сотня ожидала его выхода, он дописывал последнее письмо — извещение станичному атаману о смерти казаков его юрта. В списке на первом месте мелким почерком было выведено: «Казак второго взвода Андрей Семенной».
Охраняя колонну, тихо крались в кустарнике дозоры. Вдруг Дергач, ехавший головным, остановился, притаясь за молодым орешником: впереди показался всадник. Второй дозорный, держа винтовку в руках, подъехал к Дергачу.
— Что, Иван, турок? — шепотом спросил он, всматриваясь вдаль.
— Должно, дозорный ихний, — так же тихо ответил Дергач. — Езжай, Мишка, к командиру сотни.
Тот рысью поехал назад. Дергач, прикрываясь от солнца ладонью, долго всматривался в мелькающею в кустарнике всадника… Недоумение на его лице сменилось вдруг такой радостной улыбкой, что подъехавший к нему Бут насмешливо спросил:
— Знакомого турка, что ли, увидел?
— Это Семенной… ваше высокородие… — И Дергач, вытянув коня плетью, наметом помчался навстречу Андрею.
Николай трясущимися руками наводил бинокль. Он видел, как Андрей, шагом продираясь через кустарник, одной рукой бережно придерживал что–то лежащее поперек седла.
— Вот мерзавец!.. Да ведь это он Кравченко везет, — удивленно пробормотал Николай и выехал навстречу…
Сотня, сделав короткий привал, продолжала путь.
Уложенный на бурку, обмытый и забинтованный, хорунжий качался, как в гамаке, между двумя идущими шагом лошадьми.
Андрею после тревожной ночи, проведенной на дне оврага, где он дожидался рассвета, нестерпимо хотелось спать. Голова клонилась на гриву лошади, а голос Дергача звучал как будто из–под земли:
— Андрей, Андрейко! Ты не спи, сейчас в лагерь приедем. Ты своего черта–то сдерживай, а то он того и гляди галопом пойдет. Хорунжего из бурки могем вытряхнуть…
Андрей, потерев ладонью слипающиеся глаза, поглядел вперед. Дорога шла на подъем. Перед ними желтел тронутый уже осенью знакомый лес, где лагерем расположился их полк.
Третий день казачья дивизия, в которую влился 2‑й Запорожский полк, с боем теснила левый фланг противника, обходя Саракамыш.
Русские батареи, спрятанные в молодой роще, с ожесточением били через город по медленно отступающим турецким цепям.
Из штаба корпуса прискакал терец. С его коня клочьями падала пена, черная смушковая папаха с синим верхом была сдвинута на затылок. Казаки, переговариваясь, с интересом наблюдали за ординарцем.
Через четверть часа 2‑й Запорожский полк, оставив занятые им позиции и разобрав у коноводов лошадей, рысью направился к городу. Канонада усилилась. Через головы казаков с воем понеслись снаряды.
Впереди второго взвода ехал на вороном арабе старший урядник Андрей Семенной. На его черкеске поблескивали два солдатских «Георгия». Один из них Андрей получил за спасение хорунжего, другой — за смелые разведки.
Тяжело прошла для Андрея эта зима. Не раз посылал его есаул Бут на верную смерть, и с каждым возвращением Андрея накалялась их взаимная ненависть, а в полку росла слава молодого отчаянного казака.
В обращении с рядовыми казаками Андрей оставался простым, и они, любя его за храбрость и эту простоту, охотно шли за ним на самые рискованные разведки. А в атаках, как бы по молчаливому соглашению, всячески оберегали Андрея, делая это незаметно для него.
Турецкие батареи, заметив подъезжающий к городу полк, словно проснулись. Шрапнель, разрываясь высоко в голубом нёбе, засыпала казаков градом пуль.
Наступила ночь. Турецкие цепи, теснимые лобовыми и фланговыми атаками казачьих полков, откатились далеко за город. 2‑й Запорожский полк, четыре раза ходивший в атаку, потерял командира и треть людей. На другой день по распоряжению командующего он был снят с фронта и отправлен на отдых в Тифлис.
Мерно стучат колеса. Поезд берет подъем. Андрей, лежа на нарах, мечтает: «Скоро Тифлис. Отдых. Можно сходить в баню…» Он даже зажмурился от удовольствия. Но самое радостное — предстоящий отпуск.
Еще одиннадцать дней, и он увидит Марину. Целый год он мечтал об этой встрече. Теперь уже никто не отберет у него Марину. Николай Бут, переведенный в другой полк, далеко. Да и Андрей уже стал не тот. Он уже не побоится пойти к Гринихе сватать ее дочку. Вот лишь бы война скорей кончилась. Отец уже стар. Ему пора отдохнуть. Война… Андрею вспоминается пленный турок, с которым он поделил свою банку консервов. Разве этот робкий деревенский парень с испуганными глазами, ладонями, сплошь покрытыми мозолями, похож на врага?
Андрей, вздохнув, приподнялся и толкнул в бок своего соседа, рыжеусого вахмистра:
— Степан! Слушай, Степан!
Тот молча посмотрел на Андрея ошалелыми от сна глазами.
— Степан, скажи, для чего мы воюем?
Степан с минуту молчал. Потом сказал сердито:
— И ты туда же, Андрей? Не нашего ума дело. Приказано, ну и воюем…
Не договорив, он натянул на голову шинель и захрапел. Андрей взглянул в окно на сереющее перед рассветом небо, затем закрыл глаза и опять стал думать о предстоящей встрече с Мариной.