В те годы Крым принадлежал татарским ханам, а по южному берегу его были раскинуты генуэзские колонии — Балаклава, Ялта, Гурзуф, Алушта, Кафа. Корабль, на который сел Никитин, только в ноябре попал к берегам Крыма. Ветры отнесли его сначала к Балаклаве. Плывя вдоль берега от одной колонии до другой, корабль приплыл в Кафу.
Итальянские купцы из города Генуи основали Кафу еще в 1260 году, на том месте, где теперь стоит город Феодосия. Когда в Крыму утвердились татары, генуэзцы стали платить им дань, и те не вмешивались во внутренние дела города.
Через Кафу генуэзцы вывозили зерно, кожу, меха, а ввозили сукно, оружие, посуду и другие итальянские товары. Московские, тверские и прочие русские купцы часто приезжали в Кафу. Афанасий Никитин знал, что в Кафе он наверное встретит русских, с которыми сможет вернуться на родину.
Генуэзцы называли этот город «Королевой великого моря». Над бастионами Кафы гордо реяли знамёна Генуи — святой Георгий, покровитель генуэзцев, скакал по червонному полю. Никитин утром покинул корабль и поднялся в гору к крепости.
Пройдя в ворота, он очутился на Пьяцетте — маленькой, мощённой плитами площади. Посредине Пьяцетты стоял герольд. Он трубил в рог и возвещал жителям Кафы волю её правителей. Далее высился консульский дворец с узорчатой галереей.
Никитин пошёл по улицам города мимо высоких итальянских домов с красивыми балконами, мимо генуэзских, армянских и греческих часовен, мимо базаров, где торговали всякой снедью, вином и оружием.
Он искал пристанища, но владельцы заезжих домов боялись пускать к себе приезжего из турецкого Трапезунда без ведома консула — правителя города. А Никитин не хотел попадаться властям на глаза.
Так бродил он весь день. Везде звучала итальянская, татарская, греческая и армянская речь. В лавках чинно торговали греческие и армянские купцы. Татары-грузчики катили на корабли бочки с вином, тащили мешки с зерном, вяленую рыбу.
Никитин знал, что главный свой товар — невольников — кафинцы не выставляют напоказ. На окраине города в глухих каменных сараях теснились пленники — добыча татарских набегов на русские земли, лежавшие близ Львова, Киева и Рязани. Кафа богатела на торговле рабами.
Но «Королева великого моря» доживала последние дни. С тех пор как турки захватили Константинополь и заперли выход из Чёрного моря, торговая жизнь Кафы стала замирать. Всё приходило в упадок.
Никитин заметил, что башни Кафы дали трещины, в гавани стояло мало судов. В городе чувствовалась тревога, все ждали нападения турок и в каждом чужеземце видели лазутчика.
Эту подозрительность кафинцев Никитин испытал на себе. Уже солнце садилось, а он всё ещё бродил по улицам, усталый, измученный, сонный. Незаметно забрёл он на окраину города. Вдоль улицы тянулись сады, окружённые невысокими глухими оградами.
Никитин завернул за угол и внезапно остановился. Из-за ограды доносилась заунывная песня. Кто-то пел приятным, мягким голосом. Волнение охватило Никитина. Прислонясь к стене, он слушал, слушал…
Песня была русская, слова были русские. Впервые со смерти Юши слышал Афанасий русскую речь:
Как за речкою за Дунайкою
Злы татарове дуван дуванили [21].
Никитин бросился ближе к тому месту, откуда доносилась песня, и снова остановился, вслушиваясь в родные, дорогие слова:
На дуваньице доставалася,
Доставалася тёща зятеви.
Слёзы катились по щекам Афанасия, он не смахивал их и всё слушал, стараясь не проронить ни слова.
Вот повёз тёщу зять
Во дикую степь,
Во дикую степь,
К молодой жене.
Никитин не выдержал.
— Земляк! — крикнул он.
Певец сразу замолк.
Царапая руки и ломая ногти, Афанасий взобрался на ограду и глянул вниз.
Большая канава шла от ограды в глубь сада. Канаву копал человек в выцветшей синей рубахе и серых штанах. Голова его была не покрыта, а волосы перехвачены надо лбом ремешком.
— Земляк! — ещё раз повторил Никитин и, спрыгнув вниз, побежал по винограднику.
— Кто ты? — тихо спросил человек в синей рубахе.
— Русский, земляк твой, — ответил поспешно Никитин. — По слову русскому стосковался. Али не признал своего?
— Обличье не наше, — сказал русский.
Никитин вспомнил, что на нём персидский халат, сафьяновые красные сапоги из Шираза.
— Из дальних земель я, — сказал он. — А ты кто?
— Аль не видишь? — ответил тот, показывая вниз.
И тут только Никитин заметил кольцо на щиколотке русского, толстую цепь, змеёй извивавшуюся по канаве, и громадное каменное ядро на другом конце её.
— Неужели полоняник? — воскликнул Никитин.
— Полоняник, — ответил тот.
Так встретил Афанасий первого своего земляка на пути к родной стране.
Никитин жадно расспрашивал своего земляка о Руси. Это был крестьянин из глухой окраины Рязанского княжества. Два года назад татарские наездники захватили его в лесу. Он знал лишь дела рязанские да мельком слышал о делах великого князя Ивана Васильевича. Рязанец стосковался по родине. Сидя на краю канавы, он говорил Афанасию о своей семье, жене, детях.
Когда стало темнеть, он сказал Афанасию:
— Уходи, добрый человек! Скоро придёт хозяин — не дай бог, застанет тебя да подумает, что ты увезти меня задумал. Будет мне лютая мука, да и тебя схватят. Уходи от беды. Прощай!
Эту ночь Никитин провёл на улице, примостившись под стеной какого-то склада. На другой день набрёл он на подворье, где останавливались русские. Там застал он смоленских купцов. Они кончили торговать в Кафе и снаряжались в обратный путь. Никитин решил ехать с ними.