День был туманный; дул ост-зюд-ост, что было весьма благоприятно для «Ранкокуса», который шел на зюд-вест[6].
К сожалению, за капитаном Кретшли водился большой недостаток: он слишком усердно тянул за обедом грог.
Во всякое другое время дня это был человек трезвый, но в обеденный час он залпом выпивал три-четыре стакана рома с очень незначительной примесью воды.
Тот день, о котором идет речь, был как раз днем рождения супруги капитана Кретшли, а капитан был слишком хорошим мужем, чтобы не отпраздновать этот день еще более усердными возлияниями. Марк, никогда не употреблявший спиртных напитков в таком количестве, с прискорбием смотрел на своего командира, тем более, что только что спустившийся с марса[7] матрос уверял, будто в момент, когда погода немного прояснилась, он видел впереди на море белую полосу. Марк сообщил об этом капитану и сказал, что, быть может, было бы не лишнее убрать часть парусов, лечь в дрейф[8] и бросить лот[9]. Но капитан не обратил никакого внимания на его слова, уверяя, что матросы вечно придумывают разные ужасы. Если их слушать, — говорил он, — то ни одно судно не достигло бы места своего назначения. На беду второй помощник был очень пьян и с своей стороны поддержал капитана. Поневоле Марку пришлось замолчать.
Однако, он не мог на этом успокоиться; он знал, что матрос, сообщивший ему весть, человек надежный и знающий свое дело. Пробило шесть часов вечера, Марк сменился с вахты и, пользуясь своею свободою, поднялся на мачту с целью воспользоваться последними минутами дневного света для личных наблюдений. Сперва он не мог ничего различить на расстоянии более мили благодаря туману; но в тот момент, когда солнце стало садиться, на западе вдруг прояснилось, и Марк сразу признал рифы[10], тянувшиеся на протяжении нескольких миль прямо перед носом судна. Пораженный такого рода неожиданностью, Марк, не долго думая, крикнул:
— Впереди подводные камни!
Этот возглас старшего помощника вывел капитана из полусознательного состояния.
Он вызвал всех людей наверх и приказал убрать часть парусов. Тем временем Марк спустился вниз, а капитан занял его место, желая лично проверить наблюдения своего помощника. По пути он отдал приказание взять курс на юг, вследствие чего преграждавшая путь подводная гряда оказалась теперь с правой стороны. Однако, оставаясь под ветром, она еще представляла некоторую опасность. Капитан решил выяснить положение корабля и поднялся на мачту с Бобом Бэтсом.
Оба они внимательно вглядывались в море с подветренной стороны. Младший помощник, с насмешливой улубкой на лице, поджидал, когда они спустятся. Но капитан объявил, что собственно подводных камней он не видал, но что раза два, в тот момент, когда горизонт прояснился, ему показалось, что он видит что-то не совсем ладное; впрочем, то, что он видел, могло быть как беловатою пеной на поверхности моря, так и отблеском последних лучей заходящего солнца на воде. Боб точно так же не мог сказать ничего определенного.
— Неужели и вы, Боб, ничего не видали? — спросил Марк, делая особое ударение на слове вы, как бы для того, чтобы дать понять, что нет ничего удивительного, если капитан ничего не видал, но что Боб, по его мнению, должен был видеть то же, что видел он сам.
— Нет, мистер Вульстон, — отвечал Боб;- хотя я зорко смотрел вперед, но ничего особенного не видал.
Это было веское свидетельство против Марка, потому что Боб считался непогрешимым в подобного рода вопросах.
Капитан приказал подать себе карту и принялся вместе с Хильсоном, — так звали младшего помощника, — рассматривать ее.
По карте море было свободно во всех направлениях, но так как Марк еще с большею настойчивостью утверждал, что они идут прямо на подводные камни, то капитан согласился приказать бросить лот. Это требовало времени. Надо было лечь в дрейф, разместить людей и разложить лот.
Между тем день угасал с минуты на минуту; моросил мелкий дождичек, еще более увеличивая окружавшую темноту. Исследование доказало, что на глубине четырехсот футов нет дна. Впрочем, это обстоятельство еще ничего не доказывало: хорошо известно, что коралловые рифы в океане часто вырастают совершенно отвесной стеной, так что в нескольких саженях от них нельзя даже подозревать их существования.
После нового совещания со своими помощниками капитан Кретшли решил, что судно будет продолжать свой путь в том же направлении, на всякий случай уменьшив парусность. Такого рода полумера, конечно, делала грозившую опасность менее ужасной, но далеко еще не устраняла ее окончательно. Тем не менее опасения Марка не улеглись. Что его особенно смущало, так это непроницаемая мгла, которая окружила его со всех сторон, не позволяя различать поверхность моря даже в расстоянии нескольких саженей от судна. Не имея возможности что-либо видеть, он жадно прислушивался к отдаленному шуму волн и старался уловить в этом шуме признак близости подводных рифов и камней. В нем почему-то упорно держалась уверенность, что «Ранкокус» бежит прямо на рифы. Время подходило к полуночи, и Марк с ужасом помышлял о том, что сейчас вместо него встанет на вахту Хильсон, который после вторичного усердного возлияния в честь жены капитана Кретшли стал совершенно не способен к исполнению своих обязанностей.
И вдруг до его слуха донеслись глухие удары волн обо что-то твердое, неподвижное. Шум этот доносился не спереди, а с правого борта. Опасность была настолько велика, что Марк счел себя в праве, помимо полученных им приказаний, положить руль право на борт и повернуть на другой галс, уходя в противоположную сторону. Долг повелевал ему тотчас пойти и дать отчет о случившемся капитану, но на минуту у него мелькнула мысль никому ничего не говорить, не будить младшего помощника и остаться наверху до утра. Но сознание той страшной ответственности, какую он должен будет принять на себя в случае несчастья, заставило его одуматься, и он, неохотно, с тяжелым сердцем, направился в каюту.
Разбудить собутыльников было не так-то легко, но положение было слишком критическое, чтобы много церемониться, и Марк принялся трясти Хильсона изо всей силы.
— Что там еще? — досадливо спросил капитан, протирая глаза.
— Я слышал шум, указывающий на присутствие рифов и подводных камней на правой стороне. Я дал поворот и взял курс на юг.
В ответ капитан издал какой-то странный звук, который Марк не знал, как истолковать; неизвестно, было ли то удивление, или неудовольствие. Но видя, что капитан уже совершенно очнулся и готовится итти наверх, Марк счел свое дело сделанным и вернулся к своим обязанностям. Боб также был на вахте, и Марк тотчас же позвал его к себе.
— Боб, друг мой, у вас ухо чуткое и привычное, скажите, неужели вы ничего не слышите?
— Прошу извинить, мистер Вульстон, ведь я и тогда, как был с капитаном наверху, тоже видел что-то такое, что очень походило на белую пену, но капитан так громко уверял, что там впереди нет ровно ничего, что я не посмел ему перечить.
— А знаете ли, Боб, что когда вы стоите на вахте, то не сказать того, что вы видите, — большое преступление? — заметил ему Марк.
— Ваша правда, мистер Вульстон, я и сам сознаю, что нехорошо поступил, да что прикажете делать? Ведь с капитаном спорить также дело не пустое…
— Ну, будет об этом… А теперь скажите, Боб, вы ничего не слыхали?
— Как же, мистер Вульстон, я слышал плеск воды о подводные камни, сперва под кормою, затем у носа; а сейчас, когда вы меня кликнули, я слышал этот самый плеск с наветренной стороны.
— Неужели это правда, Боб?
— Самая истинная правда, мистер Марк, и если вы мне хотите поверить, то вот сию минуту мы плывем над этими подводными камнями и каждую секунду можем разбиться.
— Что за чорт! — вскричал капитан Кретшли, который как раз в это время подходил к ним и слышал последние слова Боба. — А я так решительно ничего особенного не слышу и готов поклясться, что в таких потемках ни одна кошка ничего не увидит, не только человек!
Едва успел он произнести эти слова, как плеск волн о подводные камни раздался совсем близко и так явственно, что уже не могло быть никакого сомнения. Марк своим разумным распоряжением на время отклонил опасность, но не в его власти было окончательно устранить ее.
Не тратя понапрасну слов, капитан вызвал всех людей наверх и скомандовал громовым голосом:
— Поворот направо!
В то время, как судно поворачивало, медленно подаваясь вперед под малыми парусами, все вокруг осветилось каким-то странным фосфорическим светом, а море кругом забелело, и плеск волн стал походить на шум водопада. Это уже несомненно были рифы; они обступали судно со всех сторон, — и минуту спустя «Ранкокус» коснулся дна. Непроницаемый мрак ночи еще более увеличивал весь ужас этой минуты.
С первого момента катастрофы капитан совершенно протрезвился и сразу выказал себя тем беззаветно смелым, решительным и опытным моряком с удивительною силою самообладания, каким он и был на самом деле.
Все приказания его, точные, ясные и определенные, исполнялись немедленно и дружно привычными и опытными матросами, сознавшими всю опасность. Толчки были не особенно сильными, и вскоре благодаря дружным усилиям команды и разумным распоряжениям командира белые пенящиеся волны остались позади; при чем ни одна волна не перекатилась через палубу, что служило прямым доказательством того, что даже в том месте, где судно коснулось мели, было довольно глубины, чтобы поднять его. Глубина двенадцати футов была совершенно достаточна для «Ранкокуса», а лот местами показывал и более значительную глубину. Однако, на баке дело шло плохо, и капитан Кретшли кинулся туда. Младший его помощник едва сознавал, что он делает, и капитан увидал, что ему следует немедленно занять его место. При виде таких оплошностей, да еще в такую критическую минуту, гнев невольно овладевает человеком; взбешенный капитан сам подскочил к якорям и крикнул Хильсону, чтобы он убирался вон.
В это время внезапный толчок заставил дрогнуть все судно, подводные камни вдруг снова показались со всех сторон; целый каскад белой пены поднялся до высоты борта; когда волны отхлынули, капитана уже не было. Волна, поднявшаяся выше палубы, смыла несчастного и увлекла его в подветренную сторону.
Едва это несчастье стало известно Марку, он тотчас же понял, что на него выпала громадная ответственность. Нельзя было терять ни минуты, надо было попытаться спасти капитана.
Марк приказал спустить шлюпку и посадил на нее шесть лучших матросов. Стоя у бушприта[11], Марк видел, как она промелькнула вдоль борта и скрылась в ужасающей мгле этой страшной ночи; больше ее не видали.
Несмотря на эти тяжелые утраты, работа на судне шла своим порядком. Теперь и Хильсон понял, наконец, что дело идет о его собственной шкуре, и при этой мысли весь рассудок вернулся к нему. Как он ни был пьян, а все же успел изготовить и спустить вторую шлюпку, приказав матросам перенести в нее все припасы. В капитанской каюте имелось немного звонкой монеты, которая тоже снесена была на шлюпку по приказу младшего помощника.
Занятый распоряжением на баке[12] судна, Марк не замечал, что творилось на юте[13], где Хильсон оставался полновластным хозяином, имея в своем распоряжении нескольких матросов.
Судно, получив несколько последовательных толчков, почти миновало риф; теперь «Ранкокус» лишь чуть-чуть задевал за дно килем, и Марк выжидал только момент, чтобы бросить якорь на таком месте, где была достаточна глубина. Послав осмотреть трюм, Марк убедился, что воды в трюме не прибыло, и что подводная часть судна не получила никаких серьезных повреждений.
Наконец, настала желанная минута: судно очутилось на достаточной глубине, и Марк приказал отдать якорь. В этот момент Хильсон и его товарищи уже были в шлюпке; и снесло ли шлюпку волной, вдруг неожиданно окатившей всю палубу, или же кто-нибудь в суматохе, царившей тогда повсюду на судне, по неосторожности отвязал ее, только Марк, стоявший как раз у шпиля[14] в тот момент, как нахлынула волна, обдав его целым облаком тонких брызг, видел, как сквозь туман, злополучную шлюпку на гребне огромной волны; через минуту она скрылась в непроглядном мраке, царившем вокруг. Всякая помощь несчастным была немыслима! Сердце Марка болезненно сжалось, но что мог он сделать?.. В эту минуту Марк и не подозревал всего ужаса постигшего его несчастья. Только после того, как он обошел каюты, помещение матросов и бак, ему вдруг стало ясно, что из всего экипажа на «Ранкокусе» остались только два человека: он и Боб Бэтс.
Погода улучшалась с часу на час; перед рассветом небо совершенно очистилось, и туман рассеялся.
Тогда Марку пришло на мысль, что если они находятся вблизи какого-нибудь берега, то судно должно будет непременно подвергнуться влиянию прилива, и может случиться, что приливом его снова бросит на подводные камни… Во избежание этого нового несчастья Марк решил бросить еще один якорь, что они и привели в исполнение вдвоем с Бобом.